Австрийский и британский писатель, драматург, культуролог, обществовед, лауреат Нобелевской премии по литературе, занимался проблемой массового сознания, старался понять как происходит подчинение массы людей её лидерам
«Что же, давайте поговорим о Германии, о строении и организации немецкой массы, о той Германии, которая в первой трети нынешнего века поразила мир новыми и необычными образами и путями развития. Смертельную серьезность происходящего не понимал тогда никто, и только теперь нам постепенно удается проникнуть в суть заданной Германией загадки.
Массовым символом объединенной германской нации… было войско, армия, рать. Все немцы любили армию, войско было предметом гордости и восхищения для каждого немца… Горожане и крестьяне, рабочие и ученые, католики и протестанты, баварцы и пруссаки – все они видели в войске самоё идею нации, смысл и квинтэссенцию народа. …
Отправление воинской обязанности становилось верой, а убеждение в ее глубинном смысле,.. уважение и почитание армии заходили даже дальше, чем традиционные религии. Воинский долг охватывал как католиков, так и протестантов. Кто не попадал на службу или уклонялся от нее, попросту не считался немцем…
Гитлер никогда не добился бы своей цели, если бы Версальский договор не лишил Германию ее армии, если бы ее войско не было распущено. Запрещение всеобщей воинской обязанности оставило немцев без важнейшего и самого существенного элемента сплочения народной массы. …
Упразднение армии напоминало запрет религии и отправления ее обрядов. Вера отцов была подавлена, и ее восстановление становилось долгом каждого мужчины. Слово «Версаль» для каждого было солью, постоянно посыпаемой на открытую рану…»
«Франции достаточно обнажить свой меч, чтобы все противоречивые страсти слились в единстве. Из толпы индивидуумов Франция превращается в единый всесокрушающий порыв. Все, что способствует объединению – патриотизм, религиозная вера, ненависть к врагу, – сразу вдохновляется всеобщим энтузиазмом. Одновременно обнаруживается безжизненность теорий, которые, казалось, воспрепятствуют этому объединению. Не нашлось ни одной группировки, выступающей против мобилизации. Ни один профсоюз и не подумал помешать национальному делу забастовкой. В парламенте ни один голос не был подан против кредитов на войну. Доля уклоняющихся от военной службы, которая, как официально предполагалось, составит 13 процентов призывников, не достигла и 1,5 процента. 350 000 добровольцев осаждали мобилизационные пункты. Французы, живущие за границей, брали штурмом поезда и пароходы, чтобы присоединиться к родине. Подозрительные, включенные в «список Б», умоляли направить их в огонь. Побуждаемые чувством долга к участию в войне из-за границы явились 3000 лиц, дезертировавших в мирное время»
«В ходе недавней войны несмотря на исключительные военные приготовления Франции и беспримерное в истории национальное единение, ее слабые границы на севере и востоке оказались нарушенными. Французы услышали гром вражеских пушек под стенами своей столицы спустя восемь дней после первых сражений. Победа совершенно не в состоянии рассеять глухое беспокойство, которое внушает им будущее. …Франция сохраняет слишком тяжелое и глубокое воспоминание о частых нашествиях, жертвой которых она была, чтобы забыть о невыгодности ее границ или пренебрегать этим обстоятельством. Пагубная слабость границ является… особенностью нашей родины. Природа гораздо лучше защищает Англию, Германию, Италию, Испанию, Россию. Эта… уязвимость Франции во все времена вызывала тревогу ее правительств, которые пытались компенсировать ее… расширением территории, союзами, международными соглашениями или строительством укреплений»
«Сталин не ушел в прошлое – он растворился в будущем!»
СССР после Победы. 1945-1953 годы
Романы «Защита Лужина», «Дар», «Приглашение на казнь», «Лолита»…
«Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию»
«В эти 40-50 минут, пока мы шли к Государственной Думе, я пережил неповторившийся более подъем душевный. Мне казалось, что в самом деле произошло нечто великое и священное, что народ сбросил цепи, что рухнул деспотизм… Я не отдавал себе тогда отчета в том, что основой происшедшего был военный бунт, вспыхнувший стихийно вследствие условий, созданных тремя годами войны, и что в этой основе лежит семя будущей анархии и гибели… Если такие мысли и являлись, то я гнал их прочь»
1917 год. Крах демократической революции
«…Никогда ни в одной стране литература не славила так добро и знание, смирение и благочестие, не ратовала так за нравственность, как это делает с начала своего существования советская литература…
Советская литература несколько напоминает те отборные елейные библиотеки, которые бывают при тюрьмах и исправительных домах для просвещения и умиротворения заключенных…
В этой в лучшем случае второсортной литературе (первого сорта в продаже нет) тип матроса так же отчетлив, как, скажем, старинный тип простака. Этот матрос, очень любимый советскими писателями, говорит «амба», добродетельно матюгается и читает «разные книжки». Он женолюбив, как всякий хороший, здоровый парень, но иногда из-за этого попадает в сети буржуазной или партизанской сирены и на время сбивается с линии классового добра. На эту линию, впрочем, он неизбежно возвращается.
Матрос – светлая личность, хотя и туповат. Несколько похож на него тип «солдата» – другой баловень советской литературы. Солдат тоже любит тискать налитых всякими соками деревенских девчат и ослеплять своей белозубой улыбкой сельских учительниц. Как и матрос, солдат часто попадает из-за бабы впросак. Он всегда жизнерадостен, отлично знает политическую грамоту и щедр на бодрые восклицания вроде «а ну, ребята!». Мужики избирают его председателем, причем какой-нибудь старый крестьянин неизменно ухмыляется в бороду и одобрительно говорит: «Здорово загнул парень» (то есть, старый крестьянин прозрел).
Но популярность матроса и солдата ничто перед популярностью партийца. Партиец угрюм, мало спит, много курит, видит до поры до времени в женщине товарища и очень прост в обращении, так что всем делается хорошо на душе от его спокойствия, мрачности и деловитости. Партийная мрачность, впрочем, вдруг прорывается детской улыбкой, или же в трудном для чувств положении он кому-нибудь жмет руку, и у боевого товарища сразу слезы навертываются на глаза. Партиец редко бывает красив, но зато лицо у него точно высечено из камня. Светлее этого типа просто не сыскать. «Эх, брат» – говорит он в минуту откровенности, и читателю дано одним глазком увидеть жизнь, полную лишений, подвигов и страданий…
Такой ответственный работник не моется вовсе. Ответственная работница, о которой речь дальше, брызжет в лицо холодной водой. Беспартийный обтирается холодной водой. Спец буржуазного происхождения обтирается не водой, а одеколоном… Ни один из типов, излюбленных советскими писателями, не знаком с ванной…
Прогуливаясь далее по галерее литературных образов, мы встречаем тип старшего рабочего (или иногда чиновника). Это человек с говорком, с лукавинкой. Писатель делает его беспартийным только для того, чтобы разоблачить мнимую или поверхностную партийность иных ребят – мошенников и хулиганов. «Зачем мне в партию, – говорит он, – я и так большевик. Дело не в обрядах, а в вере».
Другой тип беспартийного (того, который обтирается холодной водой) – личность подозрительная, из бывших интеллигентов, белая кость из него так и прет. Его изобличают и гонят в шею, или же, благодаря женщине, добродетельной коммунистке, он вдруг начинает понимать свое ничтожество. Он открывает собой серию злодеев.
Вот, например, кулак (почему-то чаще всего мельник). У него толстый живот, он хитер и жаден, сперва эксплуатирует бедняков, а затем, когда, как гром Господень, настигает его революция, примыкает к кадетской партии, довольно бесстрашно – в своей грешной слепоте – ругает в лицо большевиков, пришедших реквизировать у него муку и мельницу, и должным образом гибнет от удара штыка в его толстый живот.
А вот птица покрупнее – спец или председатель треста, живущий в великосветской обстановке с женой, кричащей на прислугу, и с канарейкой, поющей на кухне.
Опустившись еще ниже, находим старую графиню. Старая графиня говорит «мерси», жеманно кланяется и пьет чай, отставив мизинец. Изредка мелькают белогвардейские… генералы, попы и т.д.
Достоин внимания и тип интеллигента – профессор или музыкант. Он скучноват, страдает разными болезнями, слабоволен и с тайной завистью смотрит на своих детей, вступивших в коммунистический союз молодежи…
Еще проще обстоит дело с типами женскими. У советских писателей подлинный культ женщины. Появляется она в двух главных разновидностях: женщина буржуазная, любящая мягкую мебель, духи и подозрительных спецов, и женщина-коммунистка … – на ее изображение уходит добрая половина советской литературы. Эта популярная женщина обладает эластичной грудью, молода, бодра, участвует в процессиях, поразительно трудоспособна. Она – помесь революционерки, сестры милосердия и провинциальной барышни. Кроме всего она святая…
Как и простоватый, но все же святой матрос, иногда невольно грешит против класса в своем здоровом, но неосмотрительном увлечении буржуазной женщиной, так и святая героиня – Катя или Наталья – бывает иногда введена в дьявольское заблуждение, и предмет ее нежных забот оказывается еретиком. Но, как и матрос, героиня находит в себе силы разбить козни лукавого и вернуться в лоно класса. Партиец застреливает недостойную возлюбленную, комсомолка на другом углу застреливает недостойного поклонника.
Другой тип романа – обличительный: проворовавшихся чиновников постигает суровая кара, или мрачный ответственный работник тонко вскрывает страшную ересь, сокрытую в соблазнительных речах и действиях беспартийного.
Еще показывается молодежь – какою она должна быть и какою быть не должна. А не то сельский учитель прилежно ищет истину и находит ее в коммунизме. Писатели получше любят тему неверующего интеллигента на фоне радостной кумачовой советской жизни.
Торжество добродетели полное – по всему фронту…»
Построение тоталитарного государства в СССР
Поэт «Серебряного века», давший в своем доме в Коктебеле (Феодосия) приют многим собратьям по перу. В Гражданскую занял позицию «над схваткой», во времена «белого» террора прятал в своем доме «красных», а во времена «красного» — офицеров.
«Жена, потеряв его из виду в сутолоке вокзальной площади, стала звать:
- — Макс! Макс!
- Поблизости стояли красноармейцы. Услышав необычное имя и увидев человека с пышной седой шевелюрой и большой бородой, они встрепенулись:
- — Ребята, глядите, Карл Маркс!
- Подошли к поэту, отдали честь и торжественно отрапортовали:
- — Товарищ Карл Маркс! Да здравствует ваш марксизм, который мы изучаем на уроках политграмоты!
- Поэт с улыбкой ответил:
- — Учите, учите, ребятки!…»
«Благодаря отсутствию полиции в Москву из окрестных деревень собралось множество слепцов, которые расположившись по папертям и ступеням Лобного места, заунывными голосами пели древнерусские стихи о Голубиной книге и об Алексее Человеке Божьем.
Торжествующая толпа с красными кокардами проходила мимо, не обращая на них никакого внимания. Но для меня… эти запевки, от которых веяло всей русской стариной, звучали заклятиями. От них разверзалось время, проваливалась современность и революция, и оставались только Кремлевские стены, черная московская толпа да красные кумачовые пятна, которые казались кровью, проступавшей из-под этих вещих камней Красной площади, обагренных кровью Всея Руси»
1917 год. Крах демократической революции
ТЕРРОР
Собирались на работу ночью. Читали
Донесенья, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.
С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Выкликали по спискам мужчин, женщин.
Сгоняли на темный двор.
Снимали с них обувь, белье, платье.
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.
Ночью гнали разутых, голых
По оледенелым камням,
Под северовосточным ветром
За город в пустыри.
Загоняли прикладом на край обрыва.
Освещали ручным фонарем.
Полминуты рокотали пулеметы.
Доканчивали штыком.
Еще недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землей.
А потом с широкою русскою песней
Возвращались в город домой.
А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жены, матери, псы.
Разрывали землю. Грызлись за кости.
Целовали милую плоть.
Симферополь 26 апреля 1921 год
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
БОЙНЯ
…
Кто у часовни Ильи-Пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
– «Не реви – собакам собачья смерть!»
А она не уходит, а все плачет и плачет
И отвечает солдату, глядя в глаза:
– «Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить…»
Симферополь, июль 1921 года
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.
Другие из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.
В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.
В других – лишенных всех корней –
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский –
Надрыв и смута наших дней.
Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…
В других весь цвет, вся гниль империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.
Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.
В тех и в других война вдохнула
гнев, жадность, мрачный гнев разгула.
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
Они пройдут – расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы,
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол.
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
И отрезвясь от крови и угара,
Цареву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит яркую свечу.
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
Епископ Русской православной церкви
«По данным военного духовенства, доля солдат православного вероисповедания, участвовавших в таинствах исповеди и причастия, сократилась после февраля 1917 года примерно в десять раз, а после октября 1917 года – еще в десять раз. То есть активно и сознательно верующим в русском обществе оказался к моменту революции один человек из ста»
1917 год. Крах демократической революции
«…Есть множество свидетельств широкой распространенности в русском обществе эпохи революции не просто равнодушия, а ненависти к вере и Церкви. Эта ненависть не насаждалась большевиками – она была разлита в обществе, и большевики победили и вошли в силу потому, что их воззрения, методы и цели были вполне созвучны настроениям большинства русских людей»
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
«Жизнь отдельного человека связана не только с близкими ему людьми, кровным ему народом, но и со всем родом человеческим»;
«Страшные жертвы в послереволюционные годы, годы репрессий, в Великую Отечественную войну, казалось бы, должны были пробудить сознание народа. Однако нет, этого не произошло в массе его… Духовно-нравственное разложение захватывало все новые поколения, хотя милость Божия никогда не оставляла народ России. И тогда Господь возводил людей из царства тьмы, а так называемая «перестройка» стала подлинным даром от Бога. Однако воспользовались свободой не во благо в большинстве своем, а обратили свободу во зло себе и ближнему своему. И буквально за короткий срок увидели свое подлинное духовное состояние, всю степень своей прогрессирующей моральной деградации. … Результаты последних лет закономерны, иного и не могло быть.
… Покаяние в прошлых наших делах совершенно нам необходимо. Нельзя игнорировать прошлое, оно мстит за себя. Разве мы не видим этого сегодня?
… Зло должно быть названо злом, а добро должно быть наименовано добром. Злые деяния, злые символы не должны быть преданы забвению. О былом грехе надо сохранить память, иначе он вернется вновь, но помнить о нем надо именно как о грехе, как о нашем национальном позоре»
Новое Российское государство. 90-е годы
Из помещьей семьи, лидер партии октябристов, председатель III и IV Государственной Думы, активный участник подготовки дворцового переворота накануне Февральской революции. В 1920 году эмигрировал в Сербию, эмигрантскими кругами подвергался травле как «крамольник» и «революционер»
«Положение ухудшается, надо принять немедленные меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба Родины и династии»;
«Положение серьезное. В столице – анархия. Правительство парализовано… На улицах беспорядочная стрельба… Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство… Всякое промедление смерти подобно»
1917 год. Крах демократической революции
Одна из ключевых фигур в Коминтерне, организации осуществлявшей подрывную работу за пределами СССР, перед которой была поставлена задача разжигания «социалистических революций». Многолетний глава Отдела международной связи, одной из самых засекреченных служб Коминтерна. Имел разветвленную систему прямых связей с руководством национальных компартий всего мира, располагал штатом легальных и нелегальных оперативных работников, курьеров, шифровальщиков, радистов, службой по изготовлению фальшивых паспортов и других документов, занимался переброской агентов из страны в страну и финансированием их деятельности. Отдел работал в настолько тесном взаимодействии с советской разведкой, что было непонятно где кончается Коминтерн и начинается ВЧК/ОГПУ/НКВД/ГРУ.
В 1937 году его арестовали, он выдержал целый год пыток («220 часа допросов с применением физических мер воздействия»), после чего был расстрелян
«В 1896 г., будучи учеником в портновской мастерской, я часто слышал разговоры между рабочими и работницами о социалистах, высланных из других городов России в наш город. Из мимолетных разговоров я узнал, что ссыльные, которых в городе все знали, собираются с местной интеллигенцией и рабочими, обучают последних грамоте, дают им книжки и пр. кроме того, в мастерской часто говорили о тайных собраниях, которые устраивались в губернских городах… об арестах, происходивших в них. Меня это сильно интересовало…»;
«Так как арестованных избивали в участках, то было опасение, как бы они на допросах невольно и бессознательно не назвали своих товарищей…. Тех, кто плохо держался на допросах, изгоняли из рабочей среды и сторонились как зачумленных. С теми же, кто сознательно выдавал, расправлялись немилосердно. (Помню случай, когда в Вильно на бирже распространился слух, что приехал предатель из Риги. Его тотчас разыскали, заманили в глухой переулок около биржи и там избили до смерти)…»;
«Активные товарищи из союза столяров нередко устраивали вечеринки. На них произносились краткие речи, и каждый по очереди должен был произнести тост вроде: «Долой капитализм!», «Да здравствует социализм!» и т.п.»
«Научный социализм» Маркса и его последователи в Европе и в России
Знаменитый литературный критик, каждая статья которого с восторгом встречалась молодой читающей публикой в середине 19 века. Заложил основы убеждения, что будущее России — в социализме
«Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру свое слово, свою мысль; но какое это слово, какая мысль, – об этом пока еще рано нам хлопотать… То, что для нас, русских, еще важные вопросы, давно уже решено в Европе, давно уже составляет там простые истины жизни, в которых никто не сомневается, о которых никто не спорит, в которых все согласны. …Но это нисколько не должно отнимать у нас смелости и охоты заниматься решением таких вопросов, потому что, пока не решим мы их сами собою и для самих себя, нам не будет никакой пользы в том, что они решены в Европе. Перенесенные на почву нашей жизни, эти вопросы те же, да не те, и требуют другого решения»;
«Мы уже не хотим быть ни французами, ни англичанами, ни немцами, но хотим быть русскими в европейском духе»
Российская империя входит в 20 век
«Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов»
«Научный социализм» Маркса и его последователи в Европе и в России
Философ, богослов, экономист, священник, изгнанный с родины и закончивший свои дни в оккупированном Париже
«Многими пикантными кушаньями со стола западной цивилизации кормила и кормит себя наша интеллигенция, вконец расстраивая свой и без того испорченный желудок; не пора ли вспомнить о простой, грубой, но безусловно здоровой пище, о старом Моисеевом десятисловии, чтобы потом дойти и до Нового Завета!…»
«Научный социализм» Маркса и его последователи в Европе и в России
Российский философ, культуролог, писатель. Прошел войну, был ранен, через полгода мирной жизни был уличен в «антисоветских» разговорах, исключен из партии, в 1949 году арестован и следующие пять лет провел в лагере, а после освобождения работал учителем в провинции. Перебравшись в Москву в 1956 году, стал заметен в диссидентских кругах. Вел многолетнюю заочную полемику с Солженицыным, отстаивая ценности либерализма и духовной автономии личности против того, что он считал «почвенническим утопизмом» и национализмом. Вел собственный религиозно-философский семинар.
«Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в битву за добро, за истину, за справедливость, – и так шаг за шагом, до геенны огненной и Колымы… Этот герой, окруженный ореолом подвига и жертвы, поистине есть князь мира сего [дьявол]… благодаря ему зло на земле не имеет конца»
«Научный социализм» Маркса и его последователи в Европе и в России
«Почему восстановление демократии, после нацизма в Германии, после фашизма в Италии, началось с долгого правления христианско-демократической партии? Я ничего не имею против социал-демократов и социалистов. Но в 1946 году у социал-демократов не хватало опор для нравственного сдвига, который был необходим после Гитлера. …Час социал-демократов наступил позже, тогда, когда Германия уже вернулась к основам христианской цивилизации. Лик зверя мог уравновесить только лик Христа.
В 40-е годы христианство для Германии было не только традиционной религией. Оно стало политическим лозунгом дня. Этот лозунг объединил католиков и протестантов, всех верующих в Бога и чувствовавших свою вину перед Богом… Возник духовно-нравственный… союз. Политическим воплощением его и стала христианско-демократическая партия. Несовершенным, как всякое политическое воплощение духовного идеала. И Аденауэр – не совершенство. Наверное, есть за что его ругать. Но когда он приехал в Москву, выручать немецких военнопленных, «старик» (как называл его Хрущев), провел больше часа в Третьяковской галерее, около своих любимых икон (ни у одного российского премьера такой потребности никогда не было). У этого политика что-то было за душой. Он не только свечку умел подержать»
Новое Российское государство. 90-е годы