ИСТОРИЯ - ЭТО ТО, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО ОБЬЯСНИТЬ НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩИМ

 

На рубеже 13-го века папа Бонифаций VIII попытался возродить верховенство своей власти над королями. Но ему пришлось столкнуться не с раннефеодальной «лоскутной» Европой, а с объединяющимися и набирающими мощь государствами — Францией и Англией.

Когда эти государства начали собираться воевать между собой, они без согласия папы обложили дополнительным налогом духовенство. Бонифаций пригрозил их королям отлучением от Церкви, но местное духовенство предпочло подчиниться своим светским владыкам — и папа не решился привести в действие свою угрозу.

Но в 1300 году, который папа объявил юбилейным, он увидел в Риме поклонение двухсот тысяч паломников со всей Европы, и мечты о господстве в светском мире вновь охватили Бонифация. Он направил к Филиппу посольство во главе с епископом, который вел себя перед королем настолько грубо, что тот посадил его в тюрьму за оскорбление величества. Папа послал королю свою буллу, в которой изложил свое видение организации католического мира: короли должны служить церкви по первому приказанию папы, который имеет право карать светскую власть за любую ошибку, а папа не подчиняется никому из людей.

Ответ французского короля был быстр и резок — он обвинил папу в ереси и послал ему вызов в суд, который тут же начал готовить. Принудить папу явиться на суд должен был специальный посланник короля, которому было дано поручение похитить Бонифация. Три сотни всадников ворвались в папские покои и арестовали понтифика. Говорят, что при этом престарелый Бонифаций получил увесистую пощечину от руки в рыцарской перчатке. Папу его сторонники отбили, но не вынесший неслыханного унижения Бонифаций скончался.

Следующий папа смирился с французским диктатом и перенес свою резиденцию из беспокойного, вечно бурлящего Рима в тихий южнофранцузский Авиньон. Следующие без малого семьдесят лет получили наименование «авиньонского пленения пап». Пребывание в этом городе папского двора реальный плен напоминало мало — скорее это было стратегическое сотрудничество Святого престола с французскими королями. Все «авиньонские» папы были французами, как и большинство избиравших их кардиналов. В это время папство утратило былую роль в политических делах Европы, зато особое внимание «французских» пап обратилось на внутреннюю организацию Церкви — здесь папы стали гораздо более влиятельными, чем прежде. Значительно увеличились и доходы Церкви. Паломники отмечали невиданную роскошь авиньонского папского двора.

 

 

 

АССИМИЛЯЦИЯ — полное слияние, растворение одного в другом. Ассимиляцию живущих вместе народов оценивают ­по‑разному: одни говорят, что это плохо, другие, наоборот, — хорошо. Но она происходит в миллионах мелочей повседневной жизни, не спрашивая ни у кого разрешения и оценки. Перенимаются слова и жесты, верования и кулинарные рецепты, молодежь женится по любви, и гены разных народов сливаются в детях и внуках. Говорят, что более сильный народ поглощает, ассимилирует без остатка слабейший. Да, как вода поглощает сахар: нет больше белых кристалликов, и вода так же прозрачна, но попробуй — она стала сладкой!

 

 

 

16-17 века были нелегким в жизни европейцев. Рушился уютный мир Средневековья, в котором была одна Церковь, и ее попечением можно было быть спокойным за свою бессмертную душу, в котором каждый знал свое место от рождения и до смерти, мир был «закрытым» и понятным, бесконечные войны аристократов населения, в общем-то, не касались, прокатываясь над их головами.

И тут впервые перед ними «открылась» Книга, на которую опиралась вся их жизнь, которая определяла для них ее смысл, давала представление об устройстве мира, о том, что хорошо и что плохо — и она оказалась не такой, какой она представала перед ними в церковных проповедях. Оказалось, что нет там готовых — простых и ясных — правил, при выполнении которых можешь быть уверен в райском блаженстве. Оказалось, что над ней надо думать самому, самому искать путь к Спасению, и помочь в этом европейцу может уже не одна-единственная Церковь, а две, три, четыре — сколь угодно много — создаваемых все новыми и новыми учителями, опиравшимися все на то же Священное Писание. И можно и нужно выбирать — ведь здесь решается самый важный вопрос человеческого существования!

Ломались полуторатысячелетние ценности — теперь, в эпоху Возрождения, в центре мироздания фактически был уже не Бог, а Человек, своим умом и доблестями пробивающий себе дорогу, подчиняющий себе мир. И в пользу такого «нового мира» гуманисты и художники приводили аргументы столь весомые, что от них было не отмахнуться. Но после этого началась «война всех против всех», сопрововождавшаяся такими жестокостями, которые были редки в Средневековье.

Начавшиеся в это же время Великие географические открытия перечеркнули средневековые представления об устройстве мира — «закрытый» Божий мир с центром в Святом городе Иерусалиме внезапно начал, ломая прежние границы, стремительно расширяться, раскрывая для европейцев все новые и новые земли и неизвестные дотоле народы.

Начались религиозные войны. Это были уже не столкновения сравнительно немногочисленных рыцарских отрядов, а непрерывные маневры и кровопролитные сражения массовых армий, яростно бившихся за свои веры. А кроме того, эти массовые армии кормились тем, что можно было насильно отнять у крестьян и горожан. Жертвы этих войн, страдания сотен тысяч, а то и миллионов, людей были неисчислимы.

Неурожаи, войны, эпидемии порождали в людях, лишившихся привычных жизненных устоев, отчаяние и смятение. У теряющих почву под ногами европейцев поселялось ощущение опасности, в населении нарастал страх, готовый сорваться в настоящую истерику.

Люди искали конкретных виновников распада привычного им мира. И они были найдены — это дьявол, демоны и те из людей, что пошли к ним на службу, соблазненные получением сверхъестественных способностей. Но если воевать с потусторонними силами у людей были «руки коротки», то уж земные их подручные находились в их полной власти.

Колдовство еще за две тысячи лет до возникновения христианства признавалось за реально существующее, и наказывалось пропорционально вреду, нанесенного колдуном обычным людям. Церковь полтора тысячелетия саму веру в существование колдунов считала «языческим суеверием», за веру в существование ведьм даже полагалось наказание. Но эту стойкую католическую традицию смыла волна массовой истерики, охватившая Европу в 16 веке. Что уж говорить о протестантских общинах, в которых воздействие на проповедников их паствы было гораздо сильнее!..

Началась настоящая «охота на ведьм» (хотя большинство обвиненных в колдовстве были мужчинами). Один священник в частном письме так описывает обстановку в одном из германских городов (Бонн, начало 17 века): «Кажется, вовлечено полгорода: профессора, студенты, пасторы, каноники, викарии и монахи уже арестованы и сожжены… Канцлер с супругой и жена его личного секретаря уже схвачены и казнены. На Рождество Пресвятой Богородицы казнили воспитанницу князя-епископа, девятнадцатилетнюю девушку, известную своей набожностью и благочестием… Трёх-четырёхлетних детей объявляли любовниками Дьявола. Сжигали студентов и мальчиков благородного происхождения 9—14 лет. В заключение скажу, что дела находятся в таком ужасном состоянии, что никто не знает, с кем можно говорить и сотрудничать».

Дела о ведовстве передавались из церковных, инквизиционных судов в суды светские, и это сделало общественную истерику совершенно неуправляемой — доносы становились массовыми, смертные приговоры судов буквально штамповались без особых разбирательств, на пытки подозреваемых, на испытания водой (считалось, что вода, используемая в крещениях, не примет ведьм и колдунов, и они не утонут), на костры, в которых десятками горели «ведьмы», стекались многочисленные толпы.

Это было по-настоящему массовое движение, зародившееся в народной толще и обнаружившее все предрассудки и суеверия «простых людей». Характерно, что «ведьмовских» процессов практически не было ни в Италии, в которой традиционно слепо верили Церкви, ни в Испании, находившейся под плотным контролем инквизиции, ни во Франции, где уже сложилось сильное централизованное государство.

После века «охоты на ведьм» первой опомнилась Англия, в которой по старому закону (1542 года) за колдовство полагалась смертная казнь. В 1735 году был принят новый закон о колдовстве — государство перестало признавать колдовство реально существующим явлением, а обвинение кого-либо в обладании магическими способностями стало наказываться годом тюрьмы. Вскоре подобные законы приняли и другие европейские государства. Тем не менее, самосудные расправы заподозренных в колдовстве продолжались вплоть до 19 века.

За три века «охоты на ведьм» в Европе в воде и на кострах погибло от 40 до 50 тысяч человек.

При этом, сегодня наибольшей известностью пользуются «ведьмовские» судебные процессы 1692 года в американском городке Салем, где на основе видений психически нездоровых девочек были арестованы и после суда повешены 19 человек, мужчин и женщин. Уже через пять лет сами судьи, выносившие приговоры, признали свою ошибку, и подобное больше в американских колониях не повторялось. Но у этого эпизода оказалось необычайно долгое эхо. Большой американский писатель 19-го века Натаниэль Готторн, сам родом из Салема, всю жизнь мучился стыдом и ответственностью за то, что сотворили его предки (один из них был тогда судьей, выносившим приговоры «ведьмам») и в своих рассказах и романах сумел донести эти переживания до миллионов своих читателей. В США сегодня «салемские процессы» являются символом всего того, от чего общество должно избавляться с каждым новым поколением.

В Восточной Европе отношение к общению с чертями было гораздо более терпимым и более «практичным». «Колдунов» там не преследовали с такой страстью, как это делали их западные соседи, и не считали преступным сам факт общения с нечистой силой, но взыскивали с них ущерб, который они наносили «нормальным» людям.

В Московии-России ведьмы, наравне с проститутками, находились под защитой государства, за их оскорбление полагалась выплата («бесчестье») — закон 1589 года гласил: «…А блядям и видмам бесчестия 2 деньги против их промыслов».