Впервые идея микроскопа, состоящего из нескольких линз, появилась в 16 веке, тогда же ремесленники научились изготавливать такие линзы. Но были первые микроскопы скорее любопытной игрушкой — предельное увеличение их было всего двадцатикратным. Прорыв в микроскопии произошел спустя полтора века.

Из Голландии в недавно созданное английское Королевское общество (так до сих пор называется британская Академий наук) вдруг стали приходить письма от никому неизвестного бюргера из Дельфта. В них он рассказывал, что, поглядев на каплю воды в самодельную линзу, он увидел огромное количество ранее неизвестных «зверюшек» — «Самое мелкое из этих крошечных животных в тысячу раз меньше глаза взрослой вши». Под письмами стояла подпись — Антони ван Левенгук.

Родившийся в 1632 году Антони рано потерял отца (корзинщика и пивовара), мать отправила его в Амстердам учиться на бухгалтера, но он быстро от учения сбежал и поступил продавцом в галантерейную лавку. Возвратившись в родной Дельфт, он купил лавку, женился и двадцать лет прожил безвестно. Мы знаем лишь о том, что родилось у них пятеро детей, но все они умерли в млоденчестве, а потом скончалась и его жена…

Но знаем мы еще и о том, что прочитал он одну «ученую» книжку про наблюдения через сильную лупу — и решил сам попробовать посмотреть на мир через нее. Левенгук был уже солидным, уважаемым в городе человеком, которому как-то не пристало заниматься «постонними глупостями», но природное любопытство, огромное желание «насытить, насколько возможно, свою страсть проникать в начало вещей» пересилило — он начал пытаться делать собственные увеличительные стекла. Вскоре он достиг в этом деле, требующем упорства, необыкновенного терпения и филигранного навыка, высот лучших европейских мастеров.

Но он пошел своим путем. В то время, как его коллеги-ремесленники пытались совместить в одном приборе разные линзы, он решил усовершенствовать одно-единственное стекло — настолько, чтобы оно позволило резко повысить увеличение. (Многолинзовые микроскопы, в конце концов, победили однолинзовые лупы, но чтобы превзойти степень увеличения левенгуковских стекол, оптикам понадобилось чуть ли не полтора столетия.) Линзы, которые он выделывал, шлифовал и вставлял в серебряные и золотые оправы были крохотными, размером с ноготь, надо было натренировать особый навык, чтобы что-то в них разглядеть — но они давали увеличение на порядок больше, чем любые тогдашние линзы. Они увеличивали крохотные площади наблюдений в 100-200, даже в 300 раз!

То, что Лененгук увидел через свой микроскоп поразило его, как громом. Оказалось, что буквально у нас под ногами, в воде и в воздухе, в нас самих — повсюду! — существует мир крохотных живых существ, что все нас окружающее буквально кишит мирриадами и мирриадами самых удивительных «зверюшек» («В полости моего рта их было, наверное, больше, чем людей в Соединенном Королевстве»). Он увидел это в 1677 году, он сделал величайшее открытие, которое повлияло не только на медицину и биологию, но и на все другие науки — он открыл мир микробов.

В каплях загнивающей воды Левенгук видел мирки, кишащие всевозможными живыми существами — и разнообразие этих изумительных созданий было просто невообразимым: некоторые из них постоянно меняли свою форму и выпускали с разных сторон какие-то щупальца, у других были длинные хвосты, которыми они загребали воду, третьи закручивались наподобие штопора. Странные эти существа — палочкообразные, спиралевидные, шарообразные, со всевозможными отростками и ресничками, размером в несколько тысяч раз мельче самых крошечных насекомых — двигались, сталкивались, гонялись друг за другом, пожирали друг друга; на глазах ошеломленного наблюдателя разыгрывались настоящие жизненные драмы, и все это — в одной капле воды.

Микроскоп Левенгука с увеличением в 300 раз

Ученый мир был взбудоражен. Не все смогли вместить в себя такую революцию, слишком сильным было впечатление. Один известный голландский исследователь насекомых, заглянув в микроскоп, пришел в такой ужас, что несколько повредился в уме. Будучи уверенным, что увидел нечто запретное, то что Создатель хотел скрыть от людского взора, он немедленно сжег все свои рисунки, все свои записи и с тех пор прекратил всякие научные изыскания.

Реакция британских ученых была иной. Они не могли поверить письмам и рисункам Левенгука и прислали через Ла-Манш целую делегацию, чтобы собственными глазами оценить масштабы открытия. Пораженные увиденным, они приняли лавочника с необычным «хобби» в действительные члены Королевского общества, в свой круг самых известных и уважаемых ученых (несмотря  даже на то, что он не знал латыни — для Левенгука сделали исключение).

Английские ученые не ошиблись — Левенгук на протяжении всей своей долгой жизни (а прожил он до девяноста лет, пятьдесят из которых занимался микроскопией), забросив все остальные дела, описывал и зарисовывал самые разнообразные микроорганизмы, их он открыл более двухсот — бациллы, кокки, спириллы, нитчатые бактерии. Он впервые увидел кровеносные капилляры, соединяющие артерии и вены, увидел, что кровь, которая по ним течет, состоит из крошечных кровяных телец, он впервые увидел и подробно описал сперматозоиды в семенной жидкости — те маленькие клетки с хвостиками, которые, внедряясь в яйцеклетку, оплодотворяют ее, в результате чего возникает новый организм.

И обо всех своих наблюдениях он подробнейшим образом сообщал в Королевское общество. Все эти письма были при его жизни изданы многотомными собраниями и на голландском, и на латыни.

После Левенгука никому не удавалось изготовить лупы такого же качества изображения. Технология изготовления его великолепных стекол так и осталась неизвестной, как и то загадочное обстоятельство, что он правильно описывал некоторые детали увиденного, которые требовали увеличения до 500 раз.

Левенгук стал всеевропейской знаменитостью. Русский царь Петр в ходе «великого посольства» специально заехал в Дельфт, чтобы с ним познакомиться и посмотреть на его «зверюшек» (один из его микроскопов он увез с собой в Россию). Приехал к Левенгуку и Джонатан Свифт — посмотрев на то, что делается в «маленьком» мире, он написал своего «Гулливера в стране лилипутов».

Левенгук до смертного часа оставался верен своей Академии. Даже умирая, он слабеющим голосом диктовал ученику последнее свое письмо в Королевское общество, — в подробностях описывая процесс угасания жизни в своем теле…

Для освободившихся от испанцев протестантских Нидерландов 17 столетие стало поистине «золотым веком». Степень личной свободы и защищенности личности были здесь, пожалуй, наивысшими в тогдашней Европе. Вероятно, поэтому крохотная на карте континента, не имевшая каких-либо ресурсов страна стремительно выбились в европейские лидеры. Общественное мнение поощряло инициативу и активность в самых разных областях. Расцвело ремесленное производство, торговля, науки и искусства.

Великий философ, ученый Ренэ Декарт, бежавший из Франции в Нидерланды от преследований иезуитов и проживший там два десятка лет, писал: «Какое можно было бы избрать другое место в остальном мире, где можно было бы так же легко, как здесь, найти все жизненные удобства, где можно было бы спать с меньшим беспокойством, где бы всегда были наготове армии для вашей охраны, где отравление, клевета, предательство были бы неизвестны?«.