Завотделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук
Англосаксами обычно называют выходцев из Британии, с 17 века распространивших свое влияние далеко за пределы своего острова и создавших свои государства в разных частях света — Великобритания, США, Канада, Австралия, Новая Зеландия. Именно британцы, объединенные общей культурой и языком, заложили фундамент современной технологической цивилизации, которую и возглавляют до сих пор.
Владислав Иноземцев, экономист:
«…Опыт Японии показал, что сегодня в мировой экономике не может доминировать страна, которая не является мощным источником технологических нововведений… Японская промышленность сформировалась в условиях, когда доступ к технологиям был легким [«Условия, на которых японским предпринимателям и правительству удавалось приобретать новые технологии, поражают воображение: общие затраты на эти цели за 1952–1980 годы составили от 45 до 50 млрд. долл., что меньше расходов на научно-технические разработки в США в одном только 1980-м году»]… Не в последнюю очередь именно этим объясняется явное пренебрежение японцев проблемами образования и научных исследований. Образование поддерживалось на высоком уровне, но оставалось унифицированным, НИОКР [НИОКР – сокращенно «научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы»] занимали сравнительно небольшое место, в целом же культивируемые в обществе ценности и традиции препятствовали проявлению того индивидуализма, который только и может принести научные, технологические и хозяйственные достижения, адекватные потребностям наступающего столетия»;
«Если в США только 6,6 процента ВНП производится в отраслях, считающихся регулируемыми государством, то в Японии этот показатель составляет в промышленности 16,8 процента, в сельском хозяйстве – 86 процентов, а в финансовой сфере – 100; среднее его значение равняется 50,4 процента. Масштаб вмешательства государства в экономику может быть проиллюстрирован тем, что японские потребители ежегодно теряли в конце 80-х около 40 млрд. долл. только на покупках продовольственных товаров, а пошлины на ввоз дешевого американского риса достигали 800 процентов; при этом на 170 тыс. японских фермеров приходилось 420 тыс. управленческих работников низового уровня и 90 тыс. персонала Министерства по делам сельского хозяйства и рыболовства. В результате в те годы цены на бытовую электронику в США были ниже японских на 40 процентов,.. на автомобили – на 71, на запчасти к ним – на 82, а на продовольственные товары – на 96 процентов…»;
«…Экономический рост мог поддерживаться двумя способами: сверхэксплуатацией работников и искусственным «впрыскиванием» необходимых ресурсов. …2044 часа, проводимых «среднестатистическим» японцем на работе в течение года [70-е годы], на 10 процентов превышают рабочее время американца, на 20 – англичанина и француза и более чем на 30 – немецкого работника. Характерно, что это положение фактически не могло быть изменено, так как господствовавшая в стране система лояльности той или иной фирме существенно снижала возможности миграции рабочей силы… Таким образом, несколько десятилетий роста были в значительной мере были основаны на экстенсивных факторах; даже применяя в массовом производстве весьма совершенные технологии, Япония сумела обеспечить к концу 80-х годов производительность труда, не достигавшую и 65 процентов американского уровня; при этом в отдельных отраслях она была гораздо ниже (в легкой промышленности – 57 процентов, в пищевой – 35, а в сельском хозяйстве – всего лишь 18 процентов американского показателя)»
6-5 век до н. э.
Ученого звали Кун, ученики называли его Кун-Фуцзы («мудрый учитель Кун»), а узнавшие о нем европейцы позже переиначили его имя в Конфуций.
Через двести лет после своей смерти Конфуций будет официально объявлен величайшим мудрецом Китая, и императоры будут возносить молитвы и совершать жертвоприношения у его могилы, а его учение (конфуцианство) будет государственной идеологией (и даже своеобразной религией) Китайской империи вплоть до 20 века.
Устройство мироздания, взаимоотношения человека с Небом Конфуция мало интересовали [«Небо безмолвствует», — говорил он], — причину людских страданий он увидел в дурном устройстве общества. Конфуций был убежден, что можно постепенно выстроить общество и государство так, чтобы никто, ни один человек не чувствовал бы себя в нем обиженным, неудовлетворенным своим положением. И он был уверен, что ему удалось найти путь к созданию такого общества. И путь этот вел не вперед, а назад — в прошлое.
Конфуций говорил, что идеальное, с его точки зрения, общество в Китае в древности уже существовало. Из старинных легенд следовало, что «золотой век» продолжался до тех пор, пока весь народ жил в государстве по законам большой, дружной семьи. Мир и порядок в этом народе-семье держался не на жестоких законах, а на привычках, обычаях, традициях, которые не были кем-то придуманы, а впитывались каждым буквально с молоком матери: уважать старших и беспрекословно им повиноваться, не злоупотреблять своей естественной властью по отношению к младшим и быть к ним милостивым, удовлетворяться любым своим местом в семье, поскольку ты занимаешь его не за какие-то свои качества, а по праву рождения и т. д. Равенства между людьми не было, да и быть не могло, но это вовсе не считалось несправедливостью — ведь неравенство было естественным, «семейным» (разве несправедливо неравенство отца и сына?). В этом обществе каждый был на своем месте и выполнял свой долг.
Но постепенно становилось все больше людей, которые претендовали на большую долю власти и богатства, чем та, которая им полагалась — на том только основании, что они умнее или сильнее. Наследники неправедно захваченных власти и богатства требовали от остальных уважения и подчинения — на том только основании, что отцы их сами достигли власти и богатства. О долге, об общем порядке уже никто не думал — новые сильные и умные, сметая все на своем пути, бросались делить и переделивать все заново. «Золотой век» кончился — наступили времена смут и всеобщего хаоса. Алчность, жестокость, предательство пролили реки крови, наполнили жизнь всех людей страданием и страхом.
Конфуций призвал вернуть «золотой век» — восстановить былые ценности. Свое идеальное государство китайский мудрец описал во всех подробностях, сверяясь с древними рукописями.
В «правильно» выстроенном государстве каждый должен был знать свое место и не претендовать на большее — в этом Конфуций видел залог благополучия каждого и всех:
«Когда человек узнает место, где он должен остаться навсегда, то определится настроение его души. Когда настроение его души определится, то прекратится всякое душевное волнение».
Младший должен неукоснительно, в любых обстоятельствах подчиняться старшему, а подчиненный — начальнику; старший должен быть милостив к младшему, а властитель — к подчиненному. Никакие, пусть даже выдающиеся, способности личности не являются основанием для нарушения этого незыблемого распорядка.
Человеком, идеально подходящим для «правильного» общества, по Конфуцию, был человек «золотой середины» — благовоспитанный, знающий все правила поведения, уравновешенный, сдерживающий не только низменные, но даже и благородные порывы души. При этом он должен быть гуманным, т. е. относиться к другим людям так, как он бы хотел, чтобы они относились к нему.
Но как подвести к такому идеальному Порядку раздираемое распрями общество?
Властители пытались навести в стране порядок, вводя все более жестокие законы, но Конфуций видел, что этот путь ведет в тупик: «Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок посредством наказаний, то хотя народ и будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда».
Конфуций предложил путь постепенного перевоспитания народа и правителей. В первую очередь необходимо, по его мысли, всем внушить старые простые — «семейные» — правила. Приучить всех к неукоснительному соблюдению этих правил можно через обряды и ритуалы, которые должны войти в привычку, «в плоть и кровь». Для каждого подданного в зависимости от его должности существуют правила поведения в любой ситуации — как идти по улице, как ехать в повозке, как входить во дворец, как поклониться, с каким выражением на лице выслушивать подчиненного или начальника и т. д., и т. д., и т. д. Человек, который приучит себя к соблюдению всех этих повседневных сложных ритуалов, по мысли Конфуция, должен перемениться и внутренне.
Европейцы с иронией называли такое поведение «китайскими церемониями», однако для китайцев, воспитанных в конфуцианстве, эти четкие и обязательные ритуалы стали настоящими символами единства народа и внутреннего мира в стране.
Немногим народам Древности и Средневековья так жизненно необходимы были единство, сплоченность, внутренний порядок, как китайскому [стоило властям из-за собственных неурядиц один раз не организовать расчистку магистрального оросительного канала, как голод грозил сотням тысяч семей, — в таких условиях жили, пожалуй, еще только египтяне]. Но, одновременно, мало какой из народов так кроваво страдал от междоусобных распрей, кончавшихся иноземными нашествиями и расстройством всей сложной системы поливного сельского хозяйства, крупного (почти промышленного) ремесленного производства и развитой внутренней торговли. Поэтому китайцы с таким энтузиазмом приняли конфуцианский идеал всеусредняющего государства.
Конечно, мечта Конфуция о «золотом веке» в государстве-семье в полностью законченном виде не осуществилась. Но многие его предложения были использованы в налаживании государственной жизни; на правилах Конфуция воспиталось за два тысячелетия сотня поколений китайцев.
Человек и народ — в религиях мира
Борис Хазанов, философ, 70-е годы:
«Существуют иллюзии, что этот порядок можно улучшить, смягчить или рационализировать, не меняя его по существу — технократические, экономические или правозащитно-демократические грезы… Но суть этого порядка состоит в том, что его невозможно реформировать. Потяните за ниточку – и зашатаются колонны. Выньте один кирпичик – и повалится все здание.
Порядок есть порядок. …Надлом столба, на котором держится вся исполинская пирамида, будет означать для огромного множества людей потерю всех средств к существованию, голод, развал, разгул на безбрежных осиротевших территориях.
Подлинная трагедия состоит в том, что в этой стране слишком многим кажется, что такая власть необходима, так как она не дает вырваться наружу хаосу, царящему в душах. Что такое этот хаос, знает на частных, но незабываемых примерах каждый. Ужас перед народом – чувство, присущее не только верхушке, но, прежде всего, самому народу…»
Российский премьер-министр 1998 года, а с 2016 года первый замглавы Администрации президента РФ:
«И вот мы перешли к демократическому государству, которое, собственно, не выстрадали. Ибо смена системы устройства в государстве произошла не потому, что большинство в обществе до этого дозрело, а потому что рухнула экономика Советского Союза… Мы эту новую систему власти – демократическое государство – получили как игрушку, которую не ждали. Выстрадана и востребована она не была. Слишком сложная техника, до которой я еще не дорос. Мигает огонечками красиво, но пользоваться потребности нет»
Новое Российское государство. 90-е годы
Французская детская игра — «фронда» (праща, рогатка). Название ее «приклеилось» к событиям, которые начались после смерти Людовика XIII, когда королевская семья (первый министр, непопулярный кардинал Мазарини, королева Анна Австрийская и ее маленький сын) оказалась перед лицом настоящего бунта высших аристократов и вождей Парижа, не желавших подчиняться внезапно ослабевшей центральной власти.
После 23 лет бездетного и недружного брака у Людовика XIII и Анны Австрийской, наконец-то, в 1638 году родился сын и наследник престола. Через три года умирает знаменитый многолетний первый министр короля Арман Ришелье, а затем и сам Людовик. Король-ребенок, коронованный, но еще недееспособный, попадает под опеку своей матери и преемника Ришелье кардинала Мазарини, переживая вместе с ними все превратности политического счастья во вновь забурлившей стране. Подняли головы, плетя многочисленные заговоры, высшие аристократы, покрывалась баррикадами — и не раз — столица, из которой венценосная семья вынуждена была бежать, странствовать по дорогам Франции, спасаясь от пресдедования, терпя лишения и даже голод.
