«Век дивный, мощный, деятельный, XVIII век»…

 

Первое соприкосновение России с европейской наукой произошло в самом начале 18-го века, и связано это было с именем Леонтия Теляшина. Крестьянский парень так бы и встроился в череду, оставшихся безымянными, бесчисленных поколений своих предков и потомков, если бы не странный «генетический сбой», сделавший его, самостоятельно обучившемуся чтению и письму, страстным охотником разбирать все мудрёное и трудное. Посланный отцом с возом рыбы в Иосифо-Волоколамский монастырь, он поразил монахов своей грамотностью и умом и был оставлен ими у себя чтецом молитвенных текстов, — монастырское начальство решило готовить явно незаурядного юношу в священнослужители.

Он поступает в первое в России-Московии учебное заведение — Славяно-греко-латинскую академию. Создана она была для людей всех званий, и преподавали там греческие монахи братья Лихуды, получившие образование в знаменитом Падуанском университете. Там вчерашний крестьянин освоил латынь, греческий, французский язык, самостоятельно выучил немецкий, голландский и итальянский, но математики в академии не было, а именно она манила Леонтия больше всего. Так что свои математические познания должен был приобретать самоучкой.

Несколько лет он был учителем в богатых московских домах и самостоятельно осваивал математику. Счастливый случай свел его с царем, еще одним «самородком» этого богатого на дарования времени, одержимого идеей образования своих подданых. Встреча эта круто изменила судьбу Леонтия, которому Петр Алексеевич дал новую фамилию — Магницкий («в сравнении того, как магнит привлекает к себе железо, так он природными и самообразованными способностями своими обратил внимание на себя»). Он стал преподавать математику в только что организованной школе для капитанов и штурманов будущего российского флота. А еще новоявленному «Магницкому» самодержец поручил написать первый в российской истории учебник по математике, годный для обучения, прежде всего, отечественных навигаторов. И такой учебник был создан — «Арифметика, сиречь наука числительная с разных диалектов на славенский язык переведеная» — и тут же был срочно напечатан (1703) огромным по тем временам тиражом в 2400 экземпляров. Этот первый в российской истории учебник употреблялся более полувека.

За этот труд Леонтию Магницкому было пожаловано дворянство, он был одарен деревнями, ему был в Москве выстроен дом, и Петр даже одарил его «саксонским кафтаном». Он до глубокой старости преподавал «математические и навигацкие науки», ведал набором учителей в «цифирные школы» — вклад его в подготовку первых российских военных и купеческих «кадров» трудно переоценить.

 

К 1720 году Петр I понял необходимость для сегодняшних и завтрашних нужд государства «завести» в России настоящую науку. Своих ученых в стране еще не было, поэтому приняли решение организовать Академию наук из приглашенных иностранных исследователей. На содержание Академии шли таможенные сборы с нескольких недавно завоеванных прибалтийских городов. Первый задел научной библиотеки уже был, он составился из трофейных книг, конфискованных при захвате Прибалтики.

Из религиозных соображений приглашались только ученые, не принадлежавшие к католической церкви, протестанты. Заключены были пятилетние контракты со специалистами, разрабатывавшими проблемы высшей математики, логики, церковной истории, механики, астрономии, физики, ботаники, физиологии, химии, медицины, зоологии, правоведения, лингвистики, восточных древностей, географии. Академики должны были следить за научной литературой и составлять по своей специальности сводки научных результатов, давать научные справки и проверять новые открытия, составлять для студентов курсы по своей науке, читать публичные лекции, отчитываться о результатах своей работы перед собранием коллег.

Кто-то из них «не потянул» и был исключен из академиков, кто-то разругался с коллегами и с академическим начальством и уехал, некоторые оставались надолго и иногда даже переходили в российское подданство, постепенно академики обрастали учениками, русскими и иностранными. Со временем это петербургское ученое сообщество на равных вошло в европейскую науку 18 века.

Среди ученых, в разное время работавших в России, обязательно надо отметить выдающегося математика Леонарда Эйлера, и все силы отдавшего изучению природных богатств России путешественника, биолога, этнографа Петра Палласа и, конечно же, Михаила Ломоносова (1711-1765).

Какими неведомыми путями в северной деревне на Белом море оказалась учебная книжка Леонтия Магницкого? Как бы там ни было, дьячок местной церкви начал учить по ней тринадцатилетнего подростка, помогавшего отцу в рыбном промысле. И произвела она на мальчишку такое сильное впечатление, что и через десятилетия именно ее он назыывал своими «вратами учености»?

Узнав, что отец собирается его женить, он сказался больным и ночью, захватив пару рубашек, тулуп и подаренную ему дьячком-учителем «Арифметику», бежал из отчего дома. На третий день, зимой, он догнал обоз, везший в Москву рыбу, и пошел с рыбаками за своей заветной мечтой — учиться!

А учиться русскому человеку было особо негде. Было на Москве единственное такое место — Славяно-греко-латинская академия, куда юноша и поступил, выдав себя за дворянского сына. Наряду с богословскими предметами там преподавалась латынь — международный язык науки того времени — что очень пригодилось будущему ученому. Он рвался в какую-нибудь экспедицию хотя бы в качестве священника, в очередной раз выдав себя за священнического сына. Обман открылся, но последствий не имел — поступил запрос на учебу в петербургскую Академию наук семинаристов, выказавших интерес к естественным наукам, в число которых попал и Ломоносов.

Наконец-то Ломоносов получил возможность прикоснуться к настоящей науке — вчерашним семинаристам академики преподают основы философии и математики, физику, химию, минералогию! Продолжилось образование в Германии, в Марбургском университете, куда от Академии направили трех лучших студентов. Там Ломоносов стал на свои студенческие гроши приобретать первую свою библиотеку. Анакреон, Сафо, Вергилий, Сенека, Овидий, Марциал, Цицерон, Плиний, Эразм Роттердамский, Свифт, новейшая немецкая литература… — юноша вошел в огромный мир гуманитарной культуры, вне которой ему грозило так и остаться доморощенным самоучкой, каким бы талантливым он ни был.

И, наконец, — снова Россия, Санкт-Петербург, Академия, звание профессора, а затем и первого «природного русского» академика… Так Ломоносов вошел в не слишком дружелюбную академическую среду, но там не потерялся. Вполне определился его характер — властный, взрывной, заносчивый, увлекающийся («С ним шутить было накладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепетали; во дворце, где он дирал за уши пажей; в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нём пикнуть. Ломоносов, рождённый в низком сословии, не думал возвысить себя наглостию и запанибратством с людьми высшего состояния. Но зато умел он за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей…»(Пушкин)

Несмотря на весь несомненный авторитет в своей среде, а, особенно, славу в потомках, великим ученым, по большому европейскому счету он так и не стал. Но он отметился в столь разных областях, столько начал, пролагая путь своим последователям — астрономия, приборостроение, оптика, механика, стеклоделие, физическая химия, почвоведение, картография, климатология, электричество, стихосложение…  Воистину, именно такой — универсальный — человек, «человек Возрождения» и нужен был российской науке в момент самого ее зарождения!

 

С окончанием религиозных войн люди подняли, наконец, головы и стали оглядывать тот реальный мир, который окружал их со всех сторон. И они обнаружили в нем массу интересного, чего до сих пор, занятые с оружием в руках выяснением того, «чья вера правильней», они просто не замечали, что проходило мимо их сознания. Весь культурный слой разных стран охватила неутолимая, жгучая жажда знаний.

 

Предстоящей работы было невпроворот. О постижении всей сложности мира в миллиардах взаимосвязей, взаимозависимостях и в их динамике речи еще не было — надо было со всех сторон оглядеть каждую вещь, подробно описать ее, найти каждой место и положить ее на свою «полочку». И тут выдвинулись люди, подобные Карлу Линнею (1707-1778).

Сын деревенского пастора из глухого угла Швеции — любопытный, упорный, в высшей степени организованный — сумел начать учебу в провициальном университете, и тут впервые увидел не только большую библиотеку одного из преподавателей, но и его собрания минералов, раковин, чучел птиц и рыб и засушенных в гербариях растений. Это решило его судьбу.

Он перебирается в Голландию, куда из заморских краев потоком идут дотоле никому в Европе неизвестные находки мореплавателей. Став смотрителем ботанического сада амстердамского бургомистра и его обширных коллекций, Линней оказался в своей стихии. За три своих «голландских» года он написал десять книг, которые заложили фундамент биологии как полноценной науки. Приехав сюда никому не известным натуралистом, через три года Линней возвращался на родину, в Швецию, известнейшим учёным, «князем ботаников». Но это было только начало огромной работы.

Линней оказался хозяином выстроенного им как бы огромного стеллажа, полки которого уходили в бесконечность, и на каждой из них были животные, птицы, насекомые, растения изо всех уголков мира. Он, как Адам в Раю, каждой находке давал имя, подробнейшим образом ее описывал, клеил на нее этикетку, и ставил ее на определенную, ей предназначенную, полочку — он проводил инвентаризацию мира.

Огромность этой работы поражает. Когда Линней издал в Голландии, принесшую ему первую славу, книжку «Система природы» (1735), содержавшую в виде таблиц самую общую схему деления природы на отдельные элементы, в ней было всего 14 страниц. В двенадцатом издании, вышедшем в четырёх томах, было уже две с половиной тысячи страниц.

Вернувшись в Швецию, Линней больше никогда не выезжал за её пределы. Но его огромная коллекция продолжала расти — со всех континентов от натуралистов и путешественников приходили все новые биологические образцы, ложившиеся на его бесконечные «стеллажи». Он посылал в дальние путешествия своих учеников (обязательно неженатых), которых называли «апостолами Линнея», — это были нелегкие и опасные миссии, из 17 «апостолов» семеро в своих странствиях умерли, но собранные ими образцы шли и шли в Швецию, в Уппсалу, в университет. Их именами учитель называл растения из своего собрания…

 

Род Бернулли (17-18 века). История рода Бернулли прослеживается с 15 века, когда эта протестантская семья из Фландрии (ныне Бельгии), спасаясь от религиозных преследований, обосновалась на границе германского мира, в Швейцарии, в Базеле. Там глава большого семейства наладил аптечную торговлю, стал весьма состоятельным и уважаемым горожанином. У него было 11 детей, три поколения которых дали миру девять крупных математиков (из них троих великих), известных историков, врачей, юристов, искуствоведов и архитекторов. Историки насчитали в науке и культуре, в общей сложности, не менее трех десятков представителей этой уникальной семьи.

Оставим пока в покое гуманитариев этого рода, возьмем только математиков. Трудность здесь состоит в том, что математика — это, прежде всего, совершенно особый язык, разговаривать на котором дано очень немногим. Чтобы людям, случайно забредшим в математические дебри и буреломы, можно было оценить вклад семьи Бернулли в эту науку, достаточно привести длиннейший перечень областей математики, в которых ее представители столь плодотворно работали на протяжении более чем столетия, теорий, которые они формулировали и доказывали, математических парадоксов, которые названы их именами, законов, которые они вывели.

Но и это будет лишь набором высокомудреных понятий и терминов — «дифференциальное уравнение Бернулли», «многочлен Бернулли», «распределение Бернулли», «формула Бернулли», «числа Бернулли», «закон Бернулли», «лемниската Бернулли», «неравенство Бернулли», «сдвиг Бернулли»…

 

Джетро Талл (1674-1741). Он учился на адвоката, но, заболев (что-то было с легкими), отправился на лечение на континент. И там «заболел» основательно, на всю жизнь — сельским хозяйством. Вернувшись, Джетро женился, завел детей и потом всю жизнь провел на своей ферме, работая на земле, изучая землю, экспериментируя. Он стал одним из первых научных теоретиков и великолепным практиком земледелия эпохи Просвещения, он стоял у истоков британской аграрной революции 18-19 веков.

Еще на континенте он обратил внимание на то, что тамошние виноградари не удобряют свои участки навозом, а только рыхлят землю в междурядьях. Английская глубинка не Италия, а пшеница не виноград, но он начал пробовать вовсе обходиться без удобрений, только тщательно мотыжа землю, на своих полях. Современная агрономия говорит, что он все делал неправильно, но при этом Талл получал со своих полей без всякого навоза прекрасные урожаи много лет подряд. Он утверждал, что все необходимые растениям питательные вещества находятся в самой почве, и что растения «впитывают» в себя мельчайшие частицы земли, поэтому ее следует почаще и как следует рыхлить.

А в 1701 году молодой сельский хозяин изобрёл устройство которое одновременно прорезает борозды и вносит в них семена — рядОвую сеялку. Он сделал ее подробные чертежи и заказал невиданную еще конструкцию. Это был наполненный семенами ящик на колесах, от которого к земле тянулось несколько трубок. При волочении лошадью сеялки семена сыпались сквозь трубки и заделывались в землю ровными рядами. Талл написал об этом трактат «Конно-мотыжное земледелие», который вызвал огромный интерес сначала в Британии, а затем и в остальной Европе.

Постепенно вместо «рассеивать», «разбрасывать» (sow), стали повсеместно говорить «сеять рядами» (drill) — , то есть в заранее пробуравленные борозды. Давно с полей ушли лошади, замененные тракторами, а характерные борозды междурядий — остались. Британский земледелец и изобретатель вовсе не претендовал на то, чтобы быть «благодетелем человечества», но и сегодня, через три века, 90% всех полей в мире обработаны по методу, предложенному Джетро Таллом.

 

Джон Мичелл (1724-1793). Деревенский священник, который в своей йоркширской глубинке неторопливо и вдумчиво занимался геологией, астрономией, оптикой, гравитацией. Его называют «отцом сейсмологии», и недаром — он обнаружил и обосновал волновую природу землетрясений. Еще более примечательными были его астрономические расчеты.

В 1783 году он послал в Королевское общество (академию наук) письмо, в котором выдвинул, подкрепленную расчетами, головокружительную идею. Суть ее заключалась в предположении возможности существования во Вселенной реальных объектов, которые… в принципе невозможно наблюдать. В письме было описание сверхмассивного тела, которое создает вокруг себя гравитационное притяжение настолько мощное, что скорость, необходимая для преодоления этого притяжения превышает скорость света. Мичелл расчитал, что оно должно быть при солнечной плотности радиусом, в 500 раз превышающим наше светило, — при этом условии свет не сможет покинуть это тело, и оно будет невидимым. Более того, он предположил, что в космосе может существовать множество таких недоступных для наблюдения объектов — «черных звезд», «черных дыр».

Полтора столетия эта гипотеза оставалась где-то на обочине науки о Вселенной, пока идея деревенского священника-естествоиспытателя не стала составной частью Общей теории относительности, созданной вчерашним служащим швейцарского патентного бюро по фамилии Эйнштейн.

Портретов Джона Мичелла не осталось. Но зато есть снимок преугаданной им «черной дыры» в галактике Messier 87, сделаный в 2019 году, вернее, ее тени.

 

После смерти Мичелла его аппаратура перешла к Генри Кавендишу (1731-1810). Он был из старинного рода герцогов Девонширских, история которого насчитывала уже восемь веков. Стены их старинного поместья были увешаны портретами многочисленных предков, но среди них избражения сера Генри так и не появилось (сохранился лишь кем-то сделанный рисунок на котором, преположительно, избражен великий физик).

Он прожил долгую и странную жизнь затворника. Аристократ до мозга костей, молодой Кавендиш по окончании университета, не видя в том проку, не стал получать ученой степени и начал вести собственные научные исследования в тихом уединении своего жилища.

Со слугами он общался исключительно записками и не заводил личных отношений вне семьи. Круг его внешнего общения ограничивался лишь клубом Королевского общества (Академии наук), члены которого обедали вместе в дни еженедельных совещаний; Кавендиш редко пропускал эти встречи и был глубоко уважаем своими коллегами.

Он был очень богат, вероятно, богаче, чем все ученые века вместе взятые, но ни один фунт из этого богатства не был им пожертвован на нужды науки. При этом он многим материально помогал и в больших масштабах, и вообще, благотворительность была его излюбленным способом тратить деньги.

Кавендиш никогда не интересовался тем, что там происходит за стенами его поместья и его лаборатории — революции и войны, до основания сотрясавшие тогдашний «большой» мир, никак не отразились на мире этого человека.

Большинство результатов своих исследований Кавендиш не публиковал, совершенно не заботился о признании их учёным миром и оставался абсолютно равнодушен к вопросам научного приоритета, так волновавших его коллег. Лишь через сто лет его исследования газов, его прорывные открытия в области гравитации и электричества стали достоянием ученых.

Завещание этого человека содержало категорическое требование, чтобы склеп с его гробом сразу после похорон был наглухо замурован, и чтобы снаружи не было никаких надписей, указывающих на то, кто в этом склепе похоронен. Так и было сделано…

 

Джозеф Брама (1748-1814). Фермерский сын, отданный отцом в учебу плотнику и позже, уже в Лондоне, ставший мастером по изготовлению качественной мебели. Но были у молодого краснодеревщика в жизни и другие увлечения, принесшие ему сначала известность, а затем и славу — изобретательство в самых разных областях, тонкая работа по металлу. Он появился удивительно вовремя, тогда, когда у едва нарождавшегося машинного производства была острая потребность именно в таких людях.

Начал он с туалета. Веками самые разные изобретатели бились над нехитрой, вроде бы, проблемой — как сделать ежедневную, научно выражаясь, дефекацию людей как можно более комфортной. Включился в эту борьбу и Брама — запатентовал модель туалета, оснащенную медным пневмоцилиндром, обеспечивавшим 15-секундный смыв.

А в 1784 году в витрине его магазинчика появилось некое металлическое устройство — сопроводительная надпись гласила, что это придуманный и изготовленный Джозефом самый надежный в мире замок, и тому, кто его сумеет открыть, изобретатель обещает выплатить 200 золотых гиней. Сумма вознаграждения была немалой, но Брама не боялся разориться — лишь через семь десятков лет его замок, выставленный на Всемирной промышленной выставке, сумел открыть американский умелец, потратив на это… более пятидесяти часов! Джозеф Брама фактически изобрел надежнейший сейф, и все современные сейфы являются модификациями «сейфа Брама» (он, кстати, и первым наладил конвейерную сборку своих сейфов).

Но наибольшую известность принесло ему создание гидравлического пресса — машины, способной сжимать что угодно с невиданной дотоле силой — на остроумном принципе, реализованном Брамой, до сих пор работают сотни тысяч прессов по всему миру. Весьма полезной оказалась и его машина для автоматического печатания бумажных денег-банкнот с последовательными регистрационными номерами. Его сложные, высокоточные инструменты и машины послужили началу бурного развития машиностроительного производства в Англии, а затем и далеко за ее пределами.

 

Гаспар Монж (1746-1818). Более двух с половиной веков инженеры учились создавать здания и машины по написанным им учебникам, поколения специалистов-проектировщиков во всем мире обучались в соответствии с разработанной им наукой — начертательной геометрией.

Он родился в провинциальном городке в семье небогатого торговца, который в лепешку разбился, но дал сыновьям лучшее образование, которое было доступно выходцам из простонародья. И он добился своего — два его сына стали профессорами (математика, астрономия, гидрография, навигация), а старший сделал головокружительную карьеру и как ученый, и как политик и организатор, один из тех, кто создавал новую Францию.

Совсем молодым, в 24 года, он уже становится профессором Школы военных инженеров. С занятий с курсантами по резанию камней различных конфигураций и началось создание настоящей инженерной науки, творцом которой Монж до сих пор считается. В Школе он преподавал двадцать лет, а занятия его науками (гидродинамика, математический анализ, механика и теория машин, оптика, метеорология) были столь плодотворны, что Монжа в Париже избирают академиком.

Он на себе испытал, как тяжело представителю низшего сословия получить хорошее образование и занять положение в обществе, поэтому Монж горячо приветствовал революцию, охотно и добросовестно выполнял поручения новой власти. Он был в группе ведущих ученых страны, которые разработали и ввели новую — метрическую — систему мер и весов. Законодательное собрание назначает его морским министром, и полгода он даже исполняет обязанности главы правительства. Его подпись стоит под приговором о казни короля и объявлением войны с Англией.

Но Монж тяготился министерской работой и вскоре ушёл в отставку. Он взялся за организацию массового производства пороха, стали, пушек, ружей. Он организовал новые литейные мастерские и разработал новые способы выплавки стали, сменил технологию изготовления ружей и организовал их выпуск до 1000 штук в день. Не получая за свою работу никакого вознаграждения, Монж часто уходил в мастерские ранним утром и возвращался поздней ночью, питаясь одним хлебом, поскольку в стране не хватало продовольствия, а он не считал возможным выделяться среди голодающих рабочих. Но даже это не спасло его от обвинений в «контрреволюционности», — в месяцы разгула якобинского террора он был вынужден скрываться от ультрареволюционеров.

После казни Робеспьера Монж всецело предался научной и преподавательской деятельности. По поручению правительства он едет в завоеванную Италию и там знакомится с человеком, которому будет предан всю оставшуюся жизнь — с Наполеоном Бонапартом. Вместе большой группой других ученых он отправляется в новый — египетский — поход молодого полководца. После множества военных приключений этого дальнего похода он сопровождал генерала в его тайном двухмесячном пути на родину. Сосредоточивший в своих руках всю полноту власти Бонапарт назначил Монжа пожизненным сенатором, он получил высшую степень ордена Почётного легиона, был назначен президентом Сената, получил титул графа и 100 000 франков для покупки имения.

После поражения Наполеона и восстановления королевской власти Монж был лишён званий, наград и пенсии (впрочем, как один из «цареубийц» 1793 года Монж мог ожидать и более суровых наказаний). От всех этих ударов судьбы немолодой и уже долгое время больной Гаспар Монж умер.

 

Эдвард Дженнер (1742-1823). В начале нашей эры человечество встретилось с большой бедой — с «черной оспой». Во времена эпидемий от этой страшной болезни умирало от 20 до 70 процентов заболевших. Чего только не придумывали люди, чтобы отвратить незванную «гостью» — строили ей алтари и приносили жертвы, казнили врачей, не справившихся с болезнью, убивали заболевших и всех, кто за ними ухаживал, одевали заболевших в красную одежду, чтобы «выманить» оспу, пробовали, впрочем, без особого успеха, применять против нее заклинания, талисманы и молитвы…

Но была у этой болезни одна особенность — люди, однажды заболевшие оспой и выжившие (и обезображенные ею) больше не заболевали. Стали вносить в организм здоровых людей частички оспенного гноя заболевших — смертность снизилась, но такие прививки были слишком опасны, чреваты новыми вспышками эпидемий, и от них отказались.

Врач Эдвард Дженнер, защитивший диссертацию «Исследования народных средств», заметил то, что ускользнуло от внимания его ученых коллег. Дело было в том, что коровы тоже иногда болеют оспой, но для них эта болезнь не слишком опасна, и крестьянки, заразившиеся от коров не только выживали, но и никогда больше не заболевали сильной разновидность оспы. Дженнер открыл способ безопасных оспенных прививок — он заражал своих пациентов не человеческой, а коровьей разновидностью оспы, легкой и уж, конечно, не смертельной. И этот метод оказался стопроцентно успешным!

Медицинское сообщество встретило отчеты врача из Глостершира с недоверием — еще бы, ведь он снимал проклятие, два тысячелетия нависавшее над человечеством. Ему пришлось на свои средства выпустить брощюру о своих исследованиях и их поразительных результатах. Но после этого, как плотину прорвало, — были тут же поголовно привиты английская армия и флот, оспопрививание развернулись в Германии, Италии, в России, а затем и по всему миру. А после смерти полумиллиона европейцев в очередной эпидемии были сняты все серьезные возражения против вакцинации (vaccina — коровья).

Лишь несколько людей в истории принесли человечеству такую пользу. Благодаря своим исследованиям и экспериментам Дженнер превратил народное поверье, которое врачи никогда не принимали всерьез, в медицинскую практику, которая спасла миллионы жизней. В 1980 году Всемирная организация здравоохранения на весь мир объявила, что оспа не просто побеждена — она уничтожена совершенно.

 

Бенджамин Франклин (1706-1790) — один из «отцов-основателей» Соединенных Штатов Америки, писатель, политик, дипломат, изобретатель, политический философ, разносторонний ученый. Его именем названы города и округа, корабли и школы. Его лицо узнаваемо миллиардами людей — его портрет, как символ нации, американцы поместили на стодолларовой банкноте.

Его называли «Первым американцем» не только за неутомимую деятельность за объединение, а затем и независимость североамериканских колоний — Франклин сформулировал практические, жизненные принципы нового, поднимающегося народа: трудолюбие, бережливость, образование, дух сообщества и сотрудничества, самоуправление, неприятие авторитаризма как политического, так и религиозного.

Он был пионером американского Просвещения — создавал коледжи и университеты, организовал Американское философское общество и был редактором популярнейших газет. Сын ремесленника, человек простой и совсем не светский, он стал тонким дипломатом, цепким и упорным, с успехом отстаивавшим интересы колоний при королевских дворах. Международная изоляция Британии в ее военном столкновении с американскими колониями — его заслуга.

«Вы — знаменитейший учёный мира…» — так начал свое письмо к Франклину революционный диктатор Франции Робеспьер, но вряд ли он был прав. Франклина интересовало не столько общее устройство мира и его тайны, сколько практическая сторона их познания. Его знаменитые опыты с атмосферным электричеством, прежде всего, имели целью защиту людей и их жилищ от гроз, перед которыми раньше они были бессильны. Поняв механизм молнии, он сумел создать простой и надежный способ обезопасить людей от этого грозного и разрушительного явления природы. Громоотвод с заземлением, которым снабжены  до сих пор все дома во всем мире — его изобретение.

А будучи много лет главой почтовых служб колоний, он обратил внимание на то, что корабли с европейской почтой добираются до Старого света гораздо быстрее, чем возвращаются на родину. Из разговоров с капитанами-практиками и последующими замерами Франклин пришел к выводу о том, что в Атлантическом океане есть огромная и мощная река шириной около ста километров и с течением в верхних слоях до нескольких метров в секунду. Он назвал эту реку в океане Гольфстримом.

У Франклина было много изобретений самого разного свойства — от кресла-качалки до бифокальных очков и разработки дизайна  Большой печати США (при этом принципиально все свои патенты он делал всеобщим достоянием), но значение его в истории своей страны не в этом. Он единственный, чья подпись стоит под всеми тремя важнейшими документами Американской революции — Декларацией Независимости, Конституции США и Версальским мирным договором, закрепившим образование нового государства. И еще он дал союзу бывших английских колоний, разделенных религиозными противоречиями, общие правила жизни, с которыми были согласны все жители новой страны — Воздержание, Молчание, Порядок, Решительность, Бережливость, Трудолюбие, Искренность, Справедливость, Умеренность, Чистота, Спокойствие, Целомудрие, Скромность.

 

Адам Смит (1723-1790). Он — шотландец, в молодости переживший последнее восстание горных кланов и окончательное присоединение Шотландии к Англии. Из состоятельной семьи, получил прекрасное образование — и домашнее, и университетское. Начал преподавать в Эдинбургском университете, ведя курс «естественного права» — тогда он включал в себя широкий спектр наук об обществе

Вообще, 18 век в Шотландии был интересным временем, которое получило название «Шотландское Возрождение». Считавшаяся дотоле одной из самых бедных западноевропейских стран, она сумела обратить на себя внимание всего мира. Там уже более века существовала система всеобщего образования, которая начала давать ощутимые плоды (Шотландия до сих пор считается самой образованной европейской страной). Появилась интеллектуальная среда, которая воспитывала сотни пытливых людей, в которой жили, постоянно общались, работали практики и мыслители, составившие славу своей страны.

В 1759 году Смит опубликовал книгу «Теория нравственных чувств», основанную на материалах его лекций. В ней он исследовал массовые моральные нормы, которые позволяют поддерживать совместную жизнь людей, сплачивающие общество, позволяющие противостоять безудержному индивидуализиу и агрессивности — милосердие, справедливость, дружба, солидарность, различение добра и зла, совесть, сочувствие. При этом он настаивал на одинаковой применимости моральных норм ко всем людям христианского мира. И, чем глубже погружался молодой преподаватель в свой предмет, тем больше ему становилось ясно, что массовое поведение людей подчиняется каким-то еще непознанным законам.

Два года Смит проводит на континенте, где общается с признанными «властителями дум» Франции. Впрочем, при этих встречах он больше слушает, нежели говорит. А, вернувшись, Смит на шесть лет запирается в своем родном доме в небольшом городке на севере Шотландии. Он пишет книгу, которой суждено стать настольной для всех будущих экономистов — «Исследование о природе и причинах богатства народов», 1776 год.

Для Смита ни государство, ни народ, ни родина и вообще ничто вне человека не может сравниться с главной и абсолютной ценностью — с самим человеком, со всеми его достоинствами и пороками, интересами и хотениями. Он попытался описать как из массы разнообразных работ, которыми занимаются люди, из миллионов связей между ними стихийно складывается их общая экономическая система, и при каких условиях она наиболее производительна.

Первое, из чего он исходил, было условие, что все, чем владеет человек, является его неотъемлемой — частной — собственностью, надежно защищенной от любых покушений законами и судами. Второе, это то, что распоряжаться своей частной собственностью человек может совершенно свободно, как ему заблагорассудится, как он считает нужным и для себя выгодным.

Эти отношения по обмену произведенными ценностями — рыночные отношения — в каждом отдельном случае есть корыстные интересы каждого отдельного человека, а сумма этих корыстных интересов и образует интересы всего общества в целом. Как будто некая невидимая рука подталкивает производителей к удовлетворению интересов других людей, а всех вместе к росту богатства всего общества. Так «невидимая рука рынка» обеспечивает богатство, благополучие и развитие как отдельного человека, так и общества в целом.

Не будем сейчас дальше углубляться в подробности содержания «Богатства народов». Достаточно сказать, что в этой книге Адам Смит заложил фундамент новой науки, политической экономии, которая уже третье столетие живет, развивается, дает все новые побеги и отростки, по которой выучилось и продолжает учиться уже которое поколение экономистов, специалистов самых разных направлений этой великой науки.

---

 

Это всего лишь дюжина, микроскопическая часть ученых и изобретателей самой разной специализации, выдвинувшихся в 18 веке. На самом деле, их было гораздо, гораздо больше. Те же, кому не пришлось сделать великих открытий, сохранивших их имена в благодарной памяти потомков, образовывали интернациональное научное сообщество, учили в университетах все новых студентов, наращивали тот мощный культурный слой, который давал все более и более обильные всходы в самых разных областях знания.

 

 

 

Россия до сих пор является крупнейшим производителем гречихи, производя почти половину мирового урожая.