Из старинного чешско-немецкого аристократического рода, австро-венгерский дипломат, министр иностранных дел Австро-Венгрии
«Конечно, этот русский большевизм представляет европейскую опасность, и если бы мы имели силы не только добиться для нас сносного мира, но и установить упорядоченные отношения в чужих государствах, то было бы правильно совсем не вступать в переговоры с этими людьми, пойти походом на Петербург и восстановить порядок; но этих сил у нас нет, и мы нуждаемся в самом скором мире для нашего спасения; мы не можем получить этого мира, если германцы не возьмут Парижа, они же могут взять Париж только в том случае, если мы освободимся от Восточного фронта»;
«Мир с Украиной был заключен под давлением начинающегося голода… …Несомненно, что мы несмотря на то, что из Украины мы получили гораздо меньше, чем ожидали, без украинского продовольствия вообще не могли бы дотянуть до нового урожая. По подсчету, весной и летом 1918 года к нам из Украины прибыли сорок две тысячи вагонов. Было невозможно получить это продовольствие откуда-нибудь еще. Миллионы людей были спасены благодаря этому от голодной смерти. Пусть помнят об этом те, кто осуждает Брестский мир»
Казачий генерал, храбро воевал в Первую мировую, после окончательного развала фронта уехал на Дон и был избран атаманом Донского казачества, активно занимался формированием независимого Всевеликого войска Донского, закрыв его границу и перед «белыми», и перед «красными». После разгрома Германии, главного союзника Всевеликого войска, вынужден был присоединиться к Деникину, который отправил его из своей армии за границу. В эмиграции обосновался во Франции, при нацистах переселился в Германию. В Гитлере увидел надежду на освобождение России от коммунистов, возглавил казачьи части в составе вермахта. В мае 1945 года был взят в плен англичанами и выдан в СССР. Повешен во дворе Лефортовской тюрьмы
«По всей Армии пехота отказывалась выполнять боевые приказы и идти на позиции на смену другим полкам, были случаи, когда своя пехота запрещала своей артиллерии стрелять по окопам противника, под тем предлогом, что такая стрельба вызывает ответный огонь неприятеля. Война замирала по всему фронту, и Брестский мир явился неизбежным следствием приказа №1 и разрушения Армии. И если бы большевики не заключили его, его пришлось бы заключить Временному правительству»
«Потребовать и восстановить дисциплину было невозможно. …Пехота, шедшая на смену кавалерии, шла с громадными скандалами. Солдаты расстреляли на воздух данные им патроны, а ящики с патронами побросали в реку Стырь, заявивши, что они воевать не желают и не будут. Один полк был застигнут праздником Святой Пасхи [весна 1917 г.] на походе. Солдаты потребовали, чтобы им было устроено разговенье, даны яйца и куличи. Ротные и полковой комитет бросились по деревням искать яйца и муку, но в разоренном войной Полесье ничего не нашли. Тогда солдаты постановили расстрелять командира полка за недостаточную к ним заботливость. Командира полка поставили у дерева, и целая рота явилась его расстреливать. Он стоял на коленях перед солдатами, клялся и божился, что он употребил все усилия, чтобы достать разговенье, и ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь. Все это осталось безнаказанным…
«Какая нонче война! – нонче свобода!»
1917 год. Крах демократической революции
Одна из ярких «звезд» русской адвокатуры, из второго поколения адвокатского сообщества, рожденного судебной реформой Александра II. Принадлежал к московскому кружку молодых адвокатов, который организовывал бесплатные юридические консультации для неимущего населения, бесплатные защиты на политических процессах. Неоднократно защищал обвиняемых «неправославных» сектантов, забастовщиков, деятелей революционного движения. В 1905 году стал одним из лидеров «Партии народной свободы» (кадеты), трижды избирался депутатом Государственной думы. После Февраля был назначен послом во Францию. Активный сторонник «белого» движения. Организовал тайную переправку в США части архивов Охранного отделения Департамента полиции Российской империи. В межвоенный период во Франции занимался проблемами русских эмигрантов, выбравшихся из Советской России. Антифашист, полгода отсидел в тюрьме гестапо. В 1945 году с поздравлениями посетил советское посольство в Париже, но в дальнейшем от любых контактов представителями СССР решительно уклонялся
«У р
еволюции была совершенно другая программа, и на первом плане… низвержение не Самодержавия, а Монархии, установление полного народовластия и строительство социализма как конечная цель… Революционным партиям, которые европейский либерализм считали отсталым явлением, казалось, что в России можно установить то, чего не было и в Европе, т. е. новый социальный порядок. В одном они и не ошиблись. Нигде демагогия не могла встретить так мало сопротивления, как именно в нашей некультурной стране»
Как менялась Россия в 1905-1914 годах
«Со времен Петра власть была много выше общества и народа и вела их к их же благу насилием. Успехи власти, за которые ей должна была быть благодарна Россия, народу были непонятны и чужды. И в отношении его к… власти существовали долго только две крайности: раболепное послушание или тайное сопротивление. Понятие согласия и сотрудничества с властью было обществу незнакомо. История вырабатывала два крайних типа общественных деятелей – «прислужников» и «бунтовщиков». Независимых, самостоятельных, но лояльных по отношению к власти людей жизнь не воспитывала»
Как менялась Россия в 1905-1914 годах
«Вы несетесь на автомобиле по крутой и узкой дороге. Один неверный шаг, и вы безвозвратно погибли. В автомобиле – близкие люди, родная мать ваша. И вдруг вы видите, что шофер править не может… К счастью, в автомобиле есть люди, которые умеют править машиной, им надо поскорее взяться за руль. Но задача пересесть на полном ходу нелегка и опасна. Одна секунда без управления – и автомобиль будет в пропасти. Однако выбора нет – вы идете на это, но сам шофер не идет. Оттого ли, что он ослеп и не видит, что слаб, и не соображает, из профессионального самолюбия и упрямства, но он цепко ухватился за руль и никого не пускает. Что делать в такие минуты?
Заставить его насильно уступить место? Как бы вы ни были ловки и сильны, в его руках фактически руль, и один неверный поворот или неловкое движение этой руки – и машина погибла. Вы знаете это, но и он тоже знает. И он смеется над вашей тревогой и вашим бессилием: «Не посмеете тронуть!» Он прав… И вы себя сдерживаете, вы отложите счеты с шофером до того вожделенного времени, когда минует опасность…
Вы будете правы – так и нужно сделать. Но что вы будете испытывать при мысли, что ваша сдержанность может все-таки не привести ни к чему, что даже с вашей помощью шофер не управится? Что будете вы переживать, если ваша мать при виде опасности будет просить вас о помощи и, не понимая вашего поведения, обвинит вас за бездействие и равнодушие?»
Последняя русская императрица. Погибла вместе с мужем и детьми в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге в 1918 году
«В Думе все дураки; в Ставке сплошь идиоты; в Синоде одни только животные; министры – мерзавцы. Дипломатов наших надо перевешать; разгони всех… Думу надо прихлопнуть; заставь их дрожать перед тобой… Тебя должны бояться. Покажи, что ты хозяин… Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваются в дела, которых не смеют касаться»
«Хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение, – и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам»
1917 год. Крах демократической революции
ПОЭТ
СЫТЫЕ
Они давно меня томили:
В разгаре девственной мечты
Они скучали, и не жили,
И мяли белые цветы.
И вот – в столовых и гостиных,
Над грудой рюмок, дам, старух,
Над скукой их обедов чинных –
Свет электрический потух.
К чему-то вносят, ставят свечи,
На лицах – желтые круги,
Шипят пергаментные речи,
С трудом шевелятся мозги.
Так – негодует всё, что сыто,
Тоскует сытость важных чрев;
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!
Теперь им выпал скудный жребий:
Их дом стоит неосвещен,
И жгут им слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!
Пусть доживут свой век привычно –
Нам жаль их сытость разрушать.
Лишь чистым детям неприлично
Их старой скуке подражать.
1905 год
Как менялась Россия в 1905-1914 годах
И черная, земная кровь
сулит нам, раздувая вены,
все разрушая рубежи,
неслыханные перемены, невиданные мятежи…
Как менялась Россия в 1905-1914 годах
«Что такое война?
Болота, болота, болота; поросшие травой или занесенные снегом; на западе – унылый немецкий прожектор – шарит – из ночи в ночь; в солнечный день появляется немецкий фоккер; он упрямо летит одной и той же дорожкой; точно в самом небе можно протоптать и загадить дорожку… бомба упадет иногда – на кладбище, иногда – на стадо скотов, иногда – на стадо людей; а чаще, конечно, в болото; это – тысячи народных рублей в болоте.
Люди глазеют на все это, изнывая от скуки, пропадая от безделья; сюда уже успели перетащить всю гнусность довоенных квартир: измены, картеж, пьянство, ссоры, сплетни.
Европа сошла с ума: цвет человечества… сидит годами в болоте…
Люди – крошечные, земля – громадная. Это вздор, что мировая война так заметна: довольно маленького клочка земли, опушки леса, одной полянки, чтобы уложить сотни трупов людских и лошадиных. А сколько их можно свалить в небольшую яму, которую скоро затянет трава или запорошит снег! Вот одна из осязаемых причин того, что «великая европейская война» так убога.
Трудно сказать, что тошнотворнее: то кровопролитие или то безделье, та скука, та пошлятина; имя обоим – «великая война», «отечественная война», «война за освобождение угнетенных народностей» или как еще?»
«Переделать все. Устроить так, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью»
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
«Размах русской революции, желающей охватить весь мир (меньшего истинная революция желать не может, а исполнится это желание или нет – гадать не нам), таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон, который занесет в заметенные снегом страны – теплый ветер и нежный запах апельсиновых рощ; увлажит спаленные солнцем степи юга – прохладным северным дождем»
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
«Стыдно сейчас надмеваться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон.
Значит, рубили тот сук, на котором сидели? Жалкое положение: со всем сладострастьем ехидства подкладывали в кучу отсыревших под снегами и дождями коряг – сухие полешки, стружки, щепочки; а когда пламя вдруг вспыхнуло и взвилось до неба… – бегать кругом и кричать: «Ах, ах, сгорим!»;
«Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию»
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
Всю жизнь боролся за создание мощного военного флота Германии, сопоставимого с британским Гранд-Флитом, однако в этом военно-морском соперничестве преимущество так и осталось за британцами
«…В Европе существуют две великие, непримиримые, направленные друг против друга силы, две великие нации, которые превращают в свое владение весь мир и желают требовать с него торговую дань. Англия… и Германия… немецкий коммивояжер и английский странствующий торговец соперничают в каждом уголке земного шара, миллион мелких столкновений создает повод к величайшей войне, которую когда-либо видел мир. Если бы Германия была завтра стерта с лица земли, то послезавтра во всем свете не нашлось бы англичанина, который не стал бы от этого богаче. Прежде народы годами сражались за какой-нибудь город или наследство; неужели им теперь не следует воевать за ежегодный торговый оборот в пять миллиардов?..»
«Война превратилась в решающую борьбу двух мировоззрений: германского и англо-американского. Речь теперь идет о том, что мы вопреки англо-американцам продолжим свое существование или снова падем… Идет смертельная борьба, которую Германия теперь ведет не за одну лишь Германию, но за истину и права Европейского континента и его народов против всепожирающей тирании англо-американизма»
С 1895 по 1929 год неоднократно становился премьер-министром Франции, был также ее президентом
«…В 5 часов начался потрясающий грохот орудий, и тяжелые снаряды стали глухо рваться над Ипром… Ноздри людей, ближе находившихся к фронту, втянули запах какой-то адской эссенции. Те, которые были ближе к северным окопам впереди Ипра, увидели два странных призрака из зеленовато-желтого тумана, медленно ползущих и постепенно расплывающихся, пока не слились в один, а затем, двигаясь дальше, не растворились в синевато-белое облако.
Облако это висело над фронтом двух французских дивизий,.. примыкавших к британским частям… Вскоре офицеры за фронтом британских войск и вблизи мостов через канал были потрясены, увидев поток бежавших в панике людей, стремившихся в тыл. Африканцы, соседи британцев, кашляли и показывали во время бега на горло; вперемежку с ними неслись обозные и повозки. Орудия французов пока еще стреляли, но к 7 часам вечера и они внезапно и зловеще замолкли.
Беглецы оставили за собой на фронте прорыв шириной более 4 миль, заполненный лишь мертвыми или полумертвыми, которые, задыхаясь, агонизировали, отравленные хлористым ядом. Обе французские дивизии почти полностью перестали существовать»
«Вдруг опять усиленно заработали пулеметы. «Новый приступ, немцы полезли», – доносит дежурный. Немцы шли густой цепью; за одной цепью виднелись еще и еще. Как они падали! Ужас! Первая цепь добежала до проволочного заграждения и начала окапываться. Но сколько из цепи успело окопаться под нашими снарядами? Если из 100 человек 20 – и то хорошо. Но сзади подходили еще цепи, цепи и цепи – и вдруг заиграл рожок и немцы пошли в штыки. Здесь заработали пулеметы. Я бросил стрелять, впился глазами в бойницу: видел, как пьяные немцы что-то кричали, трясли колючую проволоку руками и падали, падали, и висли убитые на проволоке, оттягивая ее к земле. Еще немного такого огня – и толпы немцев стали редеть, редеть – и скоро перед нами остались только убитые да раненые.
Как они кричали, Боже, как они кричали! Солдаты, взбешенные атакой, не прекращали огня – а там, впереди, под дождем, на проволоке, в предсмертных муках извивались люди. И вся эта картина освещалась пожаром…
Пальба стихала. Мы легли с Левой в один окопчик; узкий, как гроб… А дождь все лил и лил. Наш окоп наполовину наполнился водой; вода стекала в рукава, журчала по шее; а вдобавок немцы стали поливать гранатками – с ужасным треском рвались снаряды,.. так что нас осыпало землей да осколки неслись мимо с ужасными завываниями.
…Светало. Мы все лежали. Я окоченел. Не было сил поднять руку, весь ослаб…
Пленные говорили, что они два дня не ели; перед атакой их напоили, и без мешков, без шинелей – пустили бегом на нас.
Всюду кровь!
…Мы дали пленным хлеба – с какой жадностью они его пожирали!
Домой хочу!!!»
Немецкий писатель. Он один из послевоенного «потерянного поколения», прошедшего ужасы Первой мировой войны, и увидевшего послевоенный мир вовсе не таким, каким он виделся из окопов. В Германии его называли «предателем народа» и «продажным писакой», его книги нацистские студенты сожгли на костре, его сестре в 1943 году за «антигерманские высказывания» отрубили голову (как сказал судья, посылая ее на плаху, «Ваш брат, к несчастью, скрылся от нас, но вам не уйти»)… Он уехал в Америку, после войны жил в Швейцарии, был награжден орденом Федеративной республики, но гражданства ему так и не вернули
«У нас большие потери, главным образом за счет новобранцев. На наш участок опять прислали подкрепление. Это один из самых свежих полков, почти сплошь молодежь последних наборов.
Нам всем хорошо знакомы бледные, исхудавшие от брюквенных рационов лица, судорожно вцепившиеся в землю руки и жалкая храбрость этих несчастных щенят, которые, несмотря ни на что, все же ходят в атаку и вступают в схватку с противником, – этих славных несчастных щенят, таких запуганных, что они не осмеливаются кричать во весь голос и, лежа на земле со вспоротой грудью или животом, с оторванной рукой или ногой, лишь тихо скулят, призывая своих матерей, и умолкают, как только кто-нибудь посмотрит на них!
Их покрытые пушком, заостренные, безжизненные лица выражают ужасающее безразличие: такие пустые лица бывают у мертвых детей.
Горечь комком стоит в горле, когда смотришь, как они вскакивают, бегут и падают. Так бы вот, кажется, взял да и побил их за то, что они такие глупые, или вынес бы их на руках прочь отсюда, где им совсем не место. На их серые солдатские куртки, штаны и сапоги, но большинству из них обмундирование слишком велико, – оно болтается на них, как на вешалке, плечи у них слишком узкие, тело слишком тщедушное, на складе не нашлось мундиров на этот детский размер…
Многих уносит внезапная химическая атака. Они даже не успевают сообразить, что их ожидает. Один из блиндажей полон трупов с посиневшими лицами и черными губами. В одной из воронок новобранцы слишком рано сняли противогазы; они не знали, что у земли газ держится особенно долго; увидав наверху людей без противогазов, они тоже сняли свои маски и успели глотнуть достаточно газа, чтобы сжечь себе легкие. Сейчас их состояние безнадежно, они умирают медленной, мучительной смертью от кровохарканья и приступов удушья»
Прадед его был крепостным, дед дослужился до генеральского чина, а брат его стал известным историком, придворным историографом при Николае I, которому было «высочайше» поручено написание учебников по истории России, и был одним из авторов идеологии «православие — самодержавие — народность». Сам Николай Устрялов окончил курс в Московском университете, слушал лекции в Сорбонне и Марбурге, стал профессором, читал курс «История политической мысли XIX века», бежал с «белыми» в Китай в русскую колонию в Харбине. И тут понял, что «еще польска не згинела», что империя, хоть и под новым флагом, вновь возрождается, что роль «Хозяина Земли Русской» новый лидер играет гораздо лучше расстрелянного монарха. Он принял на себя роль идейного союзника Сталина, обзначив себя, как «национал-большевика». Главной целью всех патриотических сил, по его убеждению, должно стать содействие в «собирании», восстановлении России как великого и единого государственного организма. Это была хорошо знакомая нам «Русская идея», очищенная от идей мировой революции, а заодно и от их носителей. Он предсказал физическое истребление совершившей революцию большевистской партии, но не смог предвидеть, как это обернется в отношении него самого — после двух лет после возвращения в СССР, в 1937 году, по нелепому обвинению в шпионаже его расстреляли. Впрочем, он, кажется, не исключал такого исхода: «Если государству понадобятся мои собственные кости, то, что ж делать…»
«Зачем нам фашизм, раз у нас есть большевизм? Видно, суженого конем не объедешь. Тут не случай, тут судьба. … Конечно, русский большевизм и итальянский фашизм – явления родственные, знамения некоей эпохи. Они ненавидят друг друга «ненавистью братьев»