Бывает, что люди что-то для себя выдумают, а потом сами себя убедят в том, что их выдумка существует в действительности — такая якобы-существующая реальность называется МИФ. И люди начинают вести себя так, как будто их мифы — не выдумка, а на самом деле. Мифы — вещь опасная.
«Русский народ совершил в XX столетии ужасающие злодеяния, затмевающие по своим масштабам и жестокости все до того содеянное человечеством. И это нами как-то не сознается, выводы из этого не делаются. А, между тем, прошлые деяния наши идут вслед за нами, и не под бременем ли грехов дедов и отцов наших мы сгибаемся и падаем, и видим издали, как живут иные народы, а у самих себя создать ничего не можем: строим, созидаем, но все разрушается в прах.
Впервые в истории человечества осмелились мы восстать на Бога и семь десятилетий вести войну не против церкви, не против какой-либо религии, а именно против Самого Творца мирозданья, против самой идеи Божественного. Ни один народ, ни одна страна никогда не решались до нас на такое.
Мы залили землю нашу братской кровью и осквернили ее на много поколений вперед. Страдания жертв, слезы вдов и сирот, последние стоны истаивающих от голода – они на нас. В России свершились небывалые мерзости и жестокости. А когда у нас достало сил и обстановка была подходящей, мы вынесли нашу злобу и бесчеловечную жестокость за границы России, излив ее на иные народы.
Неужели все это возможно забыть? Как гулящей жене из притчи «поесть и обтереть рот свой и сказать: «я ничего худого не сделала». Нет – такого не будет, и надеяться нечего. Дети отвечают за грехи отцов. Великого и страшного закона этого никто не отменял и не отменит никогда».
Андрей Зубов, историк
«Того, что происходило и происходит в России – СССР – России, в мировой практике еще никогда не было. Были революции, даже по нескольку в одной стране при жизни одного поколения. Рушились огромные империи. Развязывались войны. Были переходы от экономики одного типа к экономике другого. Обострялись отношения традиционализма с современностью. Даже масштабные социальные эксперименты с отрицательными результатами были. Но чтобы все это спрессовалось в несколько десятилетий в одной стране, когда более сотни миллионов человек стали жертвами (убитые, искалеченные, репрессированные, осужденные, переселенные, душевно больные, облученные, родившиеся больными, да и просто глубоко несчастные), такого не было нигде и никогда в мировой истории. Как охватить единым взором всю эту грандиозную перспективу? …Где искать истоки всего происходящего в современном российском обществе?»
Юрий Афанасьев, историк
«…Россия – христианская страна. И представления ее народа о добре и зле, об устройстве социальной и личной жизни, о том, что такое человек и в чем его предназначение, совпадают с западными, несмотря на всё различие исторических судеб. …
Остается только одно – Россия может войти в общеевропейский дом как христианская страна, с тем же типом цивилизации, но с несчастной судьбой. Для того, чтобы обрести будущее, она должна сначала обрести свое прошлое, в котором остались давно забытые христианские ценности и идеалы. Это может произойти по-разному: с церковью или без нее, с верой в Христа или только с помощью христианских нравственных заповедей.
Мы заглядываем в далекое будущее и стремимся увидеть там свободную и богатую Россию. Но при этом никому не хочется вспоминать о том, что сейчас в ней живут люди, которым с детства внушали, что вместо заповеди «Не укради» надо жить по принципу «Грабь награбленное», вместо «Не убий» – «Классовых врагов надо уничтожать», вместо «Чти отца своего» – «Донеси на отца своего». И именно с этими, а не с другими людьми придется строить демократию, и им надо войти в общеевропейский дом. Они знают, что жить так, как живут они, нельзя. А как надо – не знают»
Лариса Лисюткина, публицист
«Почему восстановление демократии, после нацизма в Германии, после фашизма в Италии, началось с долгого правления христианско-демократической партии? Я ничего не имею против социал-демократов и социалистов. Но в 1946 году у социал-демократов не хватало опор для нравственного сдвига, который был необходим после Гитлера. …Час социал-демократов наступил позже, тогда, когда Германия уже вернулась к основам христианской цивилизации. Лик зверя мог уравновесить только лик Христа.
В 40-е годы христианство для Германии было не только традиционной религией. Оно стало политическим лозунгом дня. Этот лозунг объединил католиков и протестантов, всех верующих в Бога и чувствовавших свою вину перед Богом… Возник духовно-нравственный союз. Политическим воплощением его и стала христианско-демократическая партия».
Григорий Померанц, философ
«…Как выяснилось, Мы – это вовсе не центр мировой системы и даже не часть так называемого развитого мира…
На что опираться, кем себя ощущать, кем себя мыслить? Можем ли мы сегодня искренне повторить вслед за Пушкиным, что не желали бы иной истории своему народу? Зловещее величие империи рухнуло, и обнажилась пустота. Что делать – непонятно.
Учиться быть нормальным, одним из многих, в общем-то, бедным народом, живущим в богатой, но несчастной стране, – другого пути нет. Начались холодные, жестокие будни истории, которые наступают вслед за кровавым пиром революции и похмельем диктатур. Когда приходится бороться с чувством собственной вторичности, «второсортности», провинциальности. И когда нельзя создавать новых мифов.
Андрей Фадин, социолог
Всеобщее восторженное обожание Вождя охватывало не только миллионы простых тружеников, но затронуло даже элиту творческой интеллигенции:
«Вчера на съезде сидел в 6-м или 7 ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я пошёл к нему, взял его в передние ряды (рядом со мной было свободное место). Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомлённый, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюблённые, нежные, одухотворённые и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. К нему всё время обращалась с какими-то разговорами Демченко [активистка колхозного движения]. И мы все ревновали, завидовали, — счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали. «Часы, часы, он показал часы» — и потом расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне всё время о нём восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: «Ах, эта Демченко, заслоняет его!». Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью…»
АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ. Апокалипсис — одна из книг Нового Завета, в которой апостол Иоанн подробно пересказывает пережитые им видения о конце света. Апокалипсис полон грандиозных картин невиданных бедствий, разрушений, гибели всего живущего.
Откройте любую газету, включите радио, выйдите в интернет — и вы услышите новые бьющие по нервам и леденящие кровь апокалиптические предсказания ученых, политиков, журналистов, а также артистов эстрады и кино о близкой гибели России и человечества в целом, о вырождении цивилизации, о невиданных космических катастрофах и т. п.
Лучшее противоядие против этих нагнетаемых страхов — смотреть нынешних «предсказатей» грядущих ужасов по телевизору: достаточно взглянуть на их вполне благополучные, упитанные физиономии, чтобы тут же усомниться в искренности их скорбей.
ЭСХАТОЛОГИЯ — учение о конце света, о гибели этого мира. Хотя Христос говорил, что никто не может знать его сроков, людям время от времени кажется, что им удалось вычислить год или даже день конца света. Много раз охваченные эсхатологическими предчувствиями массы людей усиленно готовились к этому знаменательному событию — и каждый раз почему‑то срывалось. А впрочем, ко всему надо быть готовым: «Мойте уши — а вдруг пробьет час?!»
«…Мы чувствуем, что России грозит не революция просто, а революция черносотенная. Здесь, на пороге катастрофы, стоит вглядеться в эту последнюю, антилиберальную реакцию Москвы, которая сама себя назвала по-московски Черной Сотней. В свое время недооценили это политическое образование из-за варварства и дикости ее идеологии и политических средств. В нем собрано было самое дикое и некультурное в старой России… …Есть основание полагать, что его идеи победили в ходе русской революции и что, пожалуй, оно переживет нас всех»
«Большевизм может произрастать не на одной марксистской почве. Душа большевизма не в Марксе, не в классовой борьбе, не в мировой революции… Говоря кратко, большевизм – это культура тоталитарной злобы. Идея и идейки могут быть разные, но плоды проклятого дерева всегда одни и те же»
К исходу 1941 года от довоенной кадровой армии СССР, сосредоточенной в европейской части страны, практически ничего не осталось. Ее потери по официальным советским данным составили 4,5 миллиона человек убитыми, взятыми в плен, пропавшими без вести и ранеными [по немецким документам, только в лагерях для военнопленных оказалось около 4 миллионов советских военнослужащих]. Была уничтожена большая часть бронетанковой техники и авиации, враг захватил огромное количество заготовленных к войне боеприпасов и горючего. Из 170 дивизий, размещенных перед войной в западных округах, 124 были признаны разбитыми, полностью потерявшими боеспособность. Таких потерь за столь короткий срок не несла ни одна армия мира ни в одной войне. Германское командование считало войну, в сущности, уже выигранной.
Оккупированными оказались территории, на которых до войны жило 75 миллионов человек (более 40% всего населения страны). Советская промышленность потеряла множество пороховых, патронных и снарядных заводов вместе со всем заготовленным сырьем, что составляло 85% мощностей наркомата боеприпасов. СССР потерял половину своих моторных и авиационных заводов, два из трех крупнейших танковых заводов. На восток в спешном порядке вывозилось оборудование около 2 тысяч промышленных предприятий, но многое эвакуировать было физически невозможно. На оккупированной врагом территории остались 60% мощностей угледобывающей и сталелитейных отраслей, практически вся цветная металлургия, около 40% лучших сельскохозяйственных угодий.
За несколько первых месяцев войны Советский Союз потерял почти все оружие, накопленное в предвоенные годы за счет благосостояния и самих жизней миллионов людей.
Страна лишилась значительной части индустрии, построенной неимоверно тяжелым трудом своих граждан за последние десять лет. Усилия и жертвы «Большого скачка» пошли прахом – продолжать войну пришлось, имея в тылу промышленный потенциал чуть ли не начала 30-х годов.
Весной 1942 года советское командование предприняло три крупных наступления: по деблокаде окруженного Ленинграда, по освобождению Крыма и прорыву вражеского фронта под Харьковом. Все эти операции окончились разгромом советских войск. К самым тяжелым последствиям привела катастрофа в районе Харькова – практически все находившиеся там войска были рассеяны или пленены.
«Есть один элемент христианской культуры, нам всем дорогой, любовно выращенный в петербургский период нашей истории и теперь выкорчеванный без остатка. Это свобода, которая с таким трудом пробивалась в крепостнически-самодержавном царстве, но наконец сделалась неотъемлемой частью русской жизни. Эта свобода целиком выросла на почве западной культуры… В византийско-московской традиции у нее не было никаких корней… Вот почему с такой невероятной легкостью свобода могла быть выкорчевана из сознания русских масс, лишенных общения с внешним миром, принесших в марксистскую школу лишь древние инстинкты Московии. Коммунизм сгинет… Но Московия останется. Останется тоталитарное государство, крепкое не только полицейской силой, но и тысячелетними инстинктами рабства»
«Свобода социальная утверждается на двух истинах христианства. Первая – абсолютная ценность личности («души»), которой нельзя пожертвовать ни для какого коллектива – народа, государства или даже Церкви… Вторая – свобода выбора пути – между истиной и ложью, добром и злом.
Вот именно эта вторая страшная свобода была так трудна для древнего христианского сознания, как ныне она трудна для сознания безбожного. Признать ее – значит поставить свободу выше любви… Все социальные инстинкты человека протестуют против такой «жестокости». Если можно вытащить за волосы утопающего человека, почему же нельзя его вытащить «за волосы» из ада? Но в притче о плевелах и пшенице сказано: «оставьте их вместе расти до жатвы»
«Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир»…
— Я наблюдаю потрясающую картину самоубийства русской экономики. Это страшная картина, но завораживающая. Смотреть за этим жутко интересно. И все мои коллеги-экономисты это понимают, что мы попали в совершенно потрясающий исторический период, когда великая страна убивает себя и это наблюдать страшно, но ужасно увлекательно.
— Это обратимый процесс?
— Уже, наверное, нет.
Назови мне такую обитель, Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам, Стонет он по тюрьмам, по острогам, В рудниках, на железной цепи; Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается Над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется — То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной Ты не так заливаешь поля, Как великою скорбью народной Переполнилась наша земля, — Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный? Ты проснешься ль, исполненный сил, Иль, судеб повинуясь закону, Всё, что мог, ты уже совершил, — Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?…