C 15 века русская православная Церковь билась над решением труднейшей проблемы: как навести порядок в церковных обрядах и в богослужебных текстах, не сотрудничая с иностранными — греческими — специалистами. Но без них не было никакой возможности привести в порядок богослужебные книги — сверить их с оригиналами, выправить тексты (а это было необходимо, так как за века накопилось множество ошибок переписчиков). Особенно остро эта проблема встала после того, как в Москве началось книгопечатание (середина 16 века). В первое столетие после появления печатного станка книг (разумеется, религиозных) издавалось очень мало, — прежде всего, из-за того, что работа по сверке и исправлению образцов требовала очень длительного времени и была неимоверно трудной и опасной.
Книг катастрофически не хватало. Из-за яростной подозрительности к любым новшествам русская православная Церковь к середине 17 века так и не смогла решить ни одной из тех проблем, которые которые перед ней стояли уже не одно столетие.
Школ для подготовки священников, о необходимости которых говорили с 15 века, так и не появилось, единства в богослужебных книгах не было тоже; в церквах царили те же беспорядки, которые осуждались еще сто лет назад.
Церковь должна была наставлять верующих на путь истинный, а толком объяснить, чем он отличается от «неистинного», в чем преимущества православия, могли очень немногие из священнослужителей. Русская Церковь чуралась общения с заграничными единоверцами, не доверяла своим бывшим учителям — грекам, поэтому она все больше расходилась в богослужебной практике с остальными православными и даже навлекала на себя упреки в неправославии!
Насущные проблемы невозможно было все время откладывать «в долгий ящик». В 1652 году новый патриарх Никон, пользуясь полным доверием и поддержкой царя Алексея Михайловича, решил одним ударом разрубить узел, к которому не решался подступиться никто из его предшественников. С помощью ученых греков и киевлян и при поддержке всех восточных патриархов были исправлены наиболее употребительные богослужебные книги. Вынесли, наконец, обязательные для всех решения по вопросам, вызывавшим ожесточенные споры еще за двести лет до того: креститься следует тремя перстами, а не двумя, аллилуйю возглашать троекратно («трегубо»), а не двухкратно («сугубо»), крестные ходы проводить против солнца, а не «посолонь». Старые книги, как и иконы «неправильного» письма, предписано было уничтожить.
Никонова реформа была воспринята обществом очень болезненно. Речь шла не о формальных мелочах, а о важнейшем убеждении русского православного человека, на котором строилось все его мировоззрение, — убеждении, что именно он является хранителем истинной, чистой, неискаженной христианской веры. Если целые поколения вели церковные службы по «испорченным» книгам, неправильно крестились, неправильно молились и освящали храмы — значит, Москва не была «третьим Римом»?
Для многих легче было думать, что никоновы нововведения — это дьявольские козни, еще одно испытание, посланное Богом православным, чтобы испытать крепость их веры и готовность пострадать за нее. «Третий Рим» рухнул, грядет Антихрист, и спасутся только те, кто не поддался его искушению, кто готов любой ценой защищать «старую» веру. Убежденность в этом заставляла староверов идти не только против церковного руководства, но и против воли самого царя.
Византийское восточное православие после мусульманского завоевания замерло, окуклилось, когда господствующей идеей была вовсе не свобода, а идея божественной любви к человеку, и гарантом ее выступала императорская власть. Эта жажда божественной любви обуревала и западное христианство, и ему потребовались века и величайшие усилия, чтобы уйти из этого не имеющего решения тупика «приоритета любви» и утвердить безусловный приоритет христианского принципа свободы. Московская же церковь оградила, заморозила «русскую веру» столь крепко, столь глубоко, что любое западное, католическо-протестантское «мудрование», тем более напоминавшее о свободе христианина в выборе жизненного пути, не вызывало даже осознанного отторжения — оно стало русскому человеку попросту непонятным.
Даже техническая работа «справщиков», сверявших священные тексты для устранения копившиеся в них невольных ошибок переписчиков, вызывали в среде церковных иерархов яростные бури возмущения с обвинениями в «порче» священных книг и с заточениями в монастырских тюрьмах посмевших тронуть «святыни», не говоря уже о жестко пресекаемых малейших попытках собственных «мудрований».
Отечественное мифотворчество весьма успешно создало образ неизменно победоносной державы, под триколором или алым стягом разносившей любого врага. Создание таких конструктов свойственно любой пропаганде, но важно с ней не заигрываться и, как бы она ни старалась вызвать у человека эмоциональный отклик, стоит всегда держать мозги, что называется, «сухими». Поэтому уже замороченным и постоянно забывающим историю стоит несколько охолонуть, вернуться в трезвую реальность и пояснить им следующее:
Российским людям хотелось бы, чтобы их воспринимали военной нацией, людьми, пренебрегающими комфортом, удобствами своего существования, всегда готовыми жертвовать ими и идти на самопожертвование или на суровые испытания ради своей Отчизны, которые практически сливаются в его коллективном сознании с интересами Имперского Государства, какой бы облик оно ни принимало. Это почему-то распространившееся убеждение об особенностях российского народа, о его ратных подвигах, о его суровой воинственности — не более, чем пропагандистский миф. История применения российско/советской армии и флота в крупных вооруженных конфликтах 20-го века даже на фоне военных провалов других держав особых оснований к тому не дает.
____________________
Этот военный век начался для Империи несчастной дальневосточной авантюрой (русско-японская война 1904-05 гг.), в которую Империя втянулась за границами своей территории. Итоги: сдача японцам военно-морской базы Порт-Артур со всем гарнизоном, поражения российской армии во всех сухопутных сражениях, а в финале, «вишенкой на торте», потопление противником практически всего имевшегося российского военно-морского флота.
В Первой мировой войне безвозвратные потери Российской империи в абсолютных цифрах были наибольшими среди воюющих держав. Но если подсчитать безвозвратные потери мобилизованных мужчин в пересчёте на тысячу жителей, то для Франции это — 34 погибших, Австро-Венгрии — 18, Великобритании — 16, Германии — 15, для Российской же империи — 11.
К этому можно добавить, что Россия единственная из главных воюющих сторон не испытала мук голода, которые терзали остальные державы (особенно Австро-Венгрию и Германию) — с объявлением войны она лишилась рынков сбыта для своего продовольствия, и все собираемые урожаи оставались на ее территории. Российская армия после свержения монархии и неудачи летнего наступления 1917 года попросту распалась, прекратила воевать, бросила окопы и устремилась вглубь страны к гораздо более интересующему ее делу — делить землю, работать на ней, растить хлеб, а не заниматься бессмысленными убийствами себе подобных.
Масштабные боевые действия во Второй мировой войне начались с попытки СССР привести к покорности свою северную соседку, Финляндию. Три месяца той «незнаменитой» Зимней войны с потерями 1:7 стоили СССР накануне столкновения с Германским Рейхом гораздо дороже, чем могли предполагать инициаторы той агрессии.
Через два года многочисленная, снабженная самыми современными видами массового и разнообразного вооружения, превосходящая противника практически по всем объективным параметрам, Рабоче-крестьянская Красная армия встретилась с мотивированным, решительным, действительно заряженным имперскими амбициями народом, готовым ради величия своего Рейха смести любого, кто станет на его пути. Тут-то и выяснилась истинная цена маниловских мечтаний советского руководства о мировом господстве — его армия «посыпалась». Такой страшной катастрофы, такого масштаба потерь за столь короткий срок не несла ни одна армия мира ни в одной войне.
Опомнился народ только на последней линии обороны страны, когда, прижатый к Волге, он начал оказывать действенное сопротивление уже совершенно обнаглевшему противнику, непозволительно растянувшему линии снабжения, ослабленному непрерывными маршами, в которых он прошел в глубину России аж до великой русской реки — немцам, итальянцам, румынам… Чтобы затем «отбирать наши пяди и крохи», по-прежнему разбазаривая «живую силу» все новых масс новобранцев, потому что три четверти четырехмиллионной кадровой армии уже умерла от голода и эпидемий в немецких лагерях для военнопленных. И еще неизвестно, как бы повернулись дела, если бы не пошла, из месяца в месяц возрастая, подмога западных союзников всем тем, без чего совершенно невозможно воевать.
Все остальные военные столкновения, в которых участвовала российская/советская армия в 20 веке, были и локальными, ограниченными и с противниками заведомо слабейшими и, тем не менее, все они были советско-российской армией по сути проиграны — Афганистан, Чечня.
____________________________
И третий крупный военный конфликт, «украинский» уже в нынешнем веке. То же многократное преимущество военных сил над заведомо слабейшим противником, та же стратегия молниеносного наступления, призванного расправиться с противостоящей армией в считанные дни, максимум недели, все тот же традиционный организационный бардак, сравнимый лишь с бардаком украинским, разгром в пограничных боях сил вторжения с весьма для них ощутимыми потерями, перевод войны в форму медленного, мучительного, кровавого «продавливания» противника и с такой ценой возможной «победы», которая явно горше поражения…
Георгий Федотов, историк, философ, 1938 год:
«Иллюзии двигают миром? Да, бесспорно. Но на его погибель. Сейчас, куда ни посмотришь, видишь марширующие миллионы, готовые поджечь мир с четырех концов и уже начавших грандиозное разрушение во имя соблазнительной и лживой мечты. Они все в бреду великих иллюзий, во власти мании величия»
Это страшное военное поражение было прямым продолжением проведенной за десятилетие до этого «коллективизации» и Голодоморов, сломавших хребет крестьянству.
«В освобожденной от помещиков России введено новое крепостное право. Это была победа, от которой ахнул весь мир. Многие усомнились в праве и способности русского народа на историческое существование. Более 100 миллионов людей покорно надели на себя ярмо, отмстив лишь рабским саботажем и падением труда» Георгий Федотов, историк
Если в «коллективизации» можно было «отомстить лишь рабским саботажем и падением труда», то в серьезной войне такое отмщение было чревато прекращением самого существования тысячелетней страны, «права и способности русского народа на историческое существование».
И сказал Бог Ною и сынам его с ним: вот, Я поставляю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас, и со всякою душею живою, которая с вами, с птицами и со скотами, и со всеми зверями земными, которые у вас, со всеми вышедшими из ковчега, со всеми животными земными; поставляю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли.
И сказал Бог: вот знамение завета, который Я поставляю между Мною и между вами и между всякою душею живою, которая с вами, в роды навсегда: Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею. И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится радуга в облаке; и Я вспомню завет Мой, который между Мною и между вами и между всякою душею живою во всякой плоти; и не будет более вода потопом на истребление всякой плоти. И будет радуга в облаке, и Я увижу ее, и вспомню завет вечный между Богом и между всякою душею живою во всякой плоти, которая на земле.
Левиафан — имя исполинского библейского чудовища, силы природы, который в конце времен должен быть уничтожен Богом.
«А Левиафана – на крючок поймаешь? … Положи на него ладонь – и думать забудешь о битве! Тщетны такие надежды! Один его вид повергает в трепет. Так кто же дерзнет его раздразнить, кто станет пред ним лицом к лицу? Кто Меня упредит – тому Я отплачу. Все, что есть под небесами – Мое! …
Кто распахнет врата его пасти? Ужасом веет от его зубов! На его спине – ряды щитов, скрепленных плотно, как печатью; сомкнуты они друг с другом – и воздух не пройдет между ними; один к другому прижат, сцеплены они неразрывно.
Чихнет он – молния сверкает, глаза его – словно очи зари; из пасти вырывается пламя, рассыпаются огненные искры; из его ноздрей поднимается дым, как от котла, кипящего над очагом; его дыхание воспламеняет угли, пламя из пасти пышет! В его шее таится сила, пляшет пред ним ужас.
Мясистые его части сочленены так крепко, что их не поколебать; Твердо его сердце, словно камень, словно мельничный жернов. Страшатся его появления даже боги, отступают перед натиском его.
Не поможет против него ни меч, ни копье, ни дротик, ни стрела; железо он считает соломой, бронзу – деревом гнилым. Не обратят его в бегство стрелы лучника, камни из пращи для него – что мякина; дубину он примет за соломинку, свист дротика ему смешон.
Его брюхо – что острые черепки, боронит он ими грязь. Заставляет он пучину бурлить, как котел, превращает море в горшок с кипящим зельем; светящийся след он оставляет за собой, и кажется, что бездна седой стала.
Нет на земле подобного ему – создания, которому страх неведом; на все свысока он взирает, всем сынам гордости он царь».
Перевод Андрея Десницкого
Свое исследование Государства именем этого чудовища назвал английский философ Томас Гоббс 17-го века — «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского». В нем он исходит из того, что естественным состоянием людей является «война всех против всех» и что «человек человеку волк». Люди не могут долго жить в таком состоянии, иначе они истребят друг друга. Поэтому для сохранения своих жизней и общего мира они отказываются от части своих естественных прав и наделяют ими того, кто обязуется сохранить свободное пользование оставшимися правами — Государство.
Борис Хазанов, философ
Время утопии – это время митингов, патетических клятв, вдохновляющей простоты лозунгов и геометрических эмблем, время, когда некогда жить обыкновенной жизнью. Время изможденных вождей, потрясающих костлявыми кулаками, и ответом им служит согласный гул толпы.
Время полного экономического крушения, воровства и пиров, похожих на пир во время чумы, и посреди этого разора – шествие кумачовых флагов, какой-то нескончаемый парад-фестиваль; героическое время патрулей, нарукавных повязок, кожаных курток и скрипящих ремней, время юношей, время женщин, отшвырнувших быт…
Вдруг начинает казаться, что до горизонта, скрывающего лучезарное будущее – подать рукой… Не латать эту старую, изношенную, скучную и беспросветную жизнь, а сломать ее напрочь…
Александр Дроздов, писатель
С этой поры идет по России неумолчный треск: ходит сиволапый темными чащами, гнет, ломает и давит, а впереди все лес да лес…
«Человечество никогда ещё не было в таком положении. Не достигнув значительно более высокого уровня добродетели и не пользуясь значительно более мудрым руководством, люди впервые получили в руки такие орудия, при помощи которых они без промаха могут уничтожить всё человечество. Таково достижение всей их славной истории, всех славных трудов предшествовавших поколений. И люди хорошо сделают, если остановятся и задумаются над этой своей новой ответственностью. Смерть стоит начеку, послушная, выжидающая, готовая служить, готовая смести все народы «en masse», готовая, если это потребуется, обратить в порошок, без всякой надежды на возрождение, всё, что осталось от цивилизации».
Уинстон Черчилль, британский политик
«Правды ради надо признать, что в этом первом движении масс было нечто величественное, нечто захватывающее и даже соблазнительное, чему лишь с трудом можно было не поддаться. Как никогда, тысячи и сотни тысяч людей чувствовали то, что им надлежало бы чувствовать, скорее, в мирное время: что они составляют единое целое. Так мощно, так внезапно обрушилась волна прибоя на человечество, что она, выплеснувшись на берег, повлекла за собой и тёмные, подспудные, первобытные стремления и инстинкты человека. Возможно, и эти темные силы способствовали тому зловещему, едва ли передаваемому словами упоению миллионов, которое в какое-то мгновение дало яростный и чуть ли не главный толчок к величайшему преступлению нашего времени».
Стефан Цвейг, австрийский писатель