Историк, сотрудник Института российской истории Академии наук, автор многочисленных научных работ и статей
«Мысли о возможности нового военного конфликта в сознании людей были тесно связаны с пережитым во время прошедшей войны, которая выстроила своеобразную систему ценностей в советском обществе. Зденек Млынарж, один из лидеров «Пражской весны», в конце 40–начале 50-х годов учившийся в Московском университете, 
вспоминал впоследствии об одной характерной особенности мышления русских, связанной с испытаниями военного времени: «Основой всего было убеждение, что ценой огромных жертв, принесенных в годы войны, Советский Союз решил судьбу человечества, а потому все другие государства обязаны относиться к нему с особым уважением. Любую критику Советского Союза эти люди воспринимали как оскорбление памяти погибших. В этом они оказывались заодно с правительством, как бы критически они не относились к власти в других вопросах»
Героическое восприятие войны пришло несколько позднее. Сразу же после победы эйфория быстро сменилась осознанием величины утрат. Под влиянием пережитого опыта в общественном сознании стал постепенно формироваться образ «жизни-сказки», которая должна была наступить после войны. Желания людей становились все более непритязательными, а мечты военных лет о том, что после войны «всего будет много» и наступит счастливая жизнь, начали приземляться… Набор благ, составляющий для современников «предмет мечтаний», оскудел настолько, что стабильная зарплата, дающая возможность прокормить себя и семью, постоянное жилье (пусть даже комната в коммунальной квартире) уже считались подарком судьбы, настоящим счастьем. … Восприятие счастья как отсутствие несчастья формировало у людей, переживших бедствия военного времени, особое отношение к жизни и ее проблемам. Отсюда слова-заклинание – «только бы не было войны» – и «прощение» властям всех непопулярных решений, если они оправдывались стремлением избежать нового военного столкновения. …
«Угроза войны» всегда была сильным козырем в руках советской пропаганды, позволяющим манипулировать общественным мнением и в случае общественного недовольства всегда главную ответственность списать на «происки империализма»
СССР после Победы. 1945-1953 годы
Прошел войну сапером, воевал в самом центре сталинградской обороны, на Мамаевом кургане, дважды раненый демобилизовался в 1945-м. А в следующем году в печати появилась его повесть «В окопах Сталинграда» — первая правдивая книга о войне, которая определила целое направление послевоенной литературы («лейтенантская проза»), была напечатана общим тиражом четыре миллиона экземпляров и перевелена на четыре десятка языков. В конце 50-х годов обвинялся в «низкопоклонстве перед Западом», в 1973 исключен из КПСС и из библиотек стали изыматься и все ранее вышедшие книги. Под давлением «органов» (обыски, немотивированные задержания) выехал в Европу, писал в русских газетах, работал на радио
«9 мая мы все напились, без конца целовались, у кого сохранились пистолеты – стреляли в воздух… Мы победили! Фашизм – самое страшное на свете – разгромлен… Победителей не судят! Увы! Мы простили Сталину все! Коллективизацию, 37-й год, расправу с соратниками, первые дни поражения. И он, конечно же, понял теперь всю силу народа, поверившего в его гений, понял, что нельзя его больше обманывать, что только суровой правдой в глаза его можно объединить, что к потокам крови прошлого, не военного, а довоенного, возврата нет. И мы, интеллигентные мальчики, поверили в этот миф и с чистой душой и открытым сердцем вступили в партию Ленина–Сталина»
СССР после Победы. 1945-1953 годы
Немецкий экономист и государственный деятель. Отец — католик, мать — протестантка. В трёхлетнем возрасте он перенёс полиомиелит, после чего у него пожизненно осталась деформированной правая нога; а в 1918 году на фронте он получил ранение — перелом левого плеча со значительной атрофией левой руки.
Он стал экономистом, принципиально не ввязывавшимся в общественные распри 20-30 годов. Но его научная работа оказалась несовместима с нацизмом, его «ушли» из Нюрнбергского института экономических исследований, где он проработал много лет, и он устроился под крышей так называемой «имперской группы промышленности» — там собрались ученые-экономисты которые, особо себя не афишируя, разрабатывали план хозяйственной реформы, которая понадобится после того, как рухнет нацистский режим.
Почти сразу же после разгрома Германии он становится организатором экономики лежащей в руинах страны. Прикрываемый авторитетом, жесткостью и политическим мастерством первого послевоенного канцлера Аденауэра, Эрхард получил возможность осуществить давно задуманные им реформы буквально «с чистого листа». Он ввел в обращение новую немецкую марку, полностью отменил какое бы то ни было государственное планирование, ликвидировал централизованное ценообразование, снизил налоги, предоставив поднимавшимся из небытия предприятиям полную свободу деятельности. Стабильная экономика с дешевой рабочей силой стала наполнять мировой рынок, остро нуждающийся в товарах, своей продукцией. Темп роста германского ВВП в 50-х гг. оказался самым высоким среди развитых стран, а темпы роста цен — самыми низкими.
При этом государство, сбросившее с ног гирю непомерных военных расходов, использовало собираемые налоги для обеспечения полной трудовой занятости населения, перераспределяя национальное богатство для оказания социальной помощи всех видов — пенсий, медицинского страхования, страхования по безработице и пр.
Он отверг иллюзии о том, что Германия сможет стать мостом между Востоком и Западом, и строго определил Германию как страну западной культуры — страну свободной рыночной экономики, политической демократии при обеспечении основы либерализма — прав челвека, сделав её одним из столпов западного общества. По праву считается послевоенным «отцом германского экономического чуда»
«Никакая экономическая ситуация не может быть настолько безнадежной, чтобы решительная воля и честный труд всего народа не смогли справиться с ней»
Немецкий историк
«Страна была превращена в пустыню. Такие города, как Кельн, Дрезден, Кассель или Дортмунд, уцелели лишь на треть; 40 процентов квартир были полностью разрушены или больше не подлежали восстановлению. В когда-то современных промышленных регионах Силезии и Рурской области дымились уже не фабричные трубы, а руины. Все 33 железнодорожные моста через Рейн и Везер, 22 из 34 мостов через Дунай рухнули, треть железнодорожной сети была выведена из строя. Электро- и водоснабжение работали кое-где и с перебоями. По этому хаосу блуждали миллионы людей в поисках пристанища и пищи, в поисках друзей, детей, родителей. Это были те, кто потерял кров в результате бомбежек, и беженцы с Востока; освобожденные с принудительных работ и бывшие заключенные. И это были прежде всего женщины и дети, старики и калеки, так как свыше 4 миллионов мужчин погибло, 12 миллионов были в плену. И все они вместе потеряли средства к существованию, потеряли тем или иным образом родину… Будущее представлялось мрачным, многие вообще сомневались, будет ли оно вообще как таковое. Резко подскочил процент самоубийств, прежде всего там, где к нищете добавлялось злоупотребление властью оккупантами, которые и женщин рассматривали как добычу.
Права побежденных? Но тогда мир скорее задавался вопросом, должны ли вообще распространяться на немцев права человека. Противники, попутчики или соучастники преступлений национал-социалистической системы – все они, будучи немцами, стояли у позорного столба, отвергнутые семьей народов, ужасавшейся творившимися в концентрационных лагерях преступлениям и непостижимым сообщениям из фабрик смерти. Тут не помогали заверения, что я, мол, ничего об этом не знал, ничего с этим общего не имел и как минимум в душе всегда был «против». Наоборот, это еще больше вредило правдоподобности слов немцев: как это коричневая масса вдруг превратилась в народ борцов Сопротивления с Библией на каждом ночном столике? …
…С востока Германии, из Судетской области и из Юго-Восточной Европы в общей сложности 12 миллионов человек были переселены в Западную Германию и 4,4 миллиона – в советскую оккупационную зону. Свыше 2 миллионов при этом погибло…
В первую послевоенную зиму нужда приняла опустошающие формы. … Советский нарком внешней торговли Анастас Микоян рассказывал о посещении Берлина: «Люди едят траву и кору деревьев». Те, кто мог отвоевать место на подножке поезда, ехали добывать продукты в сельскую местность, где положение было несколько лучше. В городах процветал «черный рынок»; хозяевами положения были те, кто мог предложить масло и сало, а настоящими Крезами сделались обладатели «Лаки страйк» и «Кэмела». На американские сигареты можно было выменять все, они стали валютой послевоенной Германии. …
Американцы относились к немцам весьма недоверчиво и с особым усердием взялись за их перевоспитание. Была разработана своего рода психотерапия для побежденных: немцев заставляли принудительно посещать бывшие концлагеря или откапывать трупы из массовых захоронений; таким образом от них хотели добиться осознания своей вины. …
Британцы также пришли с чувством «мести гнусным злодеям» (Черчилль), которым «надо преподать урок» (Монтгомери), но и как учителя в деле гуманности и демократии. Епископ Кентерберийский призвал по-христиански возлюбить побежденных; лейбористская партия успешно боролась за голоса избирателей такими лозунгами, как «Не будьте подлыми по отношению к немцам». Британцы больше, чем другие оккупационные державы, привлекали побежденных к управлению и дали простор парламентским процессам на уровне общины.
Генерал де Латтр де Тассиньи, французский наместник в юго-западной Германии, главной целью своей оккупационной политики назвал «уничтожение предшествующего режима вплоть до его психологических корней», но прежде всего занимался укреплением авторитета своего государства. Первый приказ, развешенный во всех городах после вступления французских войск, гласил: «Немецкое гражданское население должно приветствовать генералов и служебные машины с генеральскими знаками (мужчины – снятием шляпы)… невыполнение этого приказа искупается коллективным денежным штрафом или личным наказанием».
На Востоке все было иначе. Красноармейцы пришли в страну, которая даже будучи разрушенной, казалась во много крат богаче, чем их родина. «Люди живут здесь хорошо – писал домой один солдат. – Если ты заходишь в дом, не знаешь, на что вначале и смотреть, так много здесь перед глазами красивых вещей». Как победители, на протяжении нескольких лет подвергавшиеся жесточайшему немецкому произволу, на все эти «красивые вещи» они смотрели только как на свою собственность, конфисковывали и увозили часы и велосипеды, пианино и пишущие машинки. …
Многие снова оказались там, где томились в «Третьем рейхе» – в перешедших под советский контроль концлагерях, таких, как Бухенвальд или Заксенхаузен. Новыми-старыми заключенными были социал-демократы, не желавшие отказаться от «буржуазных заблуждений», и национал-социалистические преступники. Лагеря заполнялись и людьми, арестованными по доносу и имевшими мало шансов доказать свою невиновность. И наоборот, те, кто выказывал готовность к сотрудничеству, мог раньше, чем в западных зонах, принять участие в «антифашистско-демократическом» возрождении по советским рецептам. Сталин точнее, чем западные державы, знал, чего он хотел от Германии: создать передовой стратегический и идеологический бастион. …Уже 10 июня 1945 года в советской зоне было разрешено создание политических партий.
Да, именно во множественном числе – партий. Такова была стратегия: столь долго, сколь необходимо, поддерживать буржуазный фасад. Уже 2 мая 1945 года в Брухмюле неподалеку от Берлина приземлилась «группа Ульбрихта» из десяти человек с советскими инструкторами. Ульбрихт представлялся везде «бывшим депутатом рейхстага» и начал установление своей власти с основного принципа: «Это должно выглядеть демократично, но все должно быть в наших руках». …
Германия становилась новым союзником Запада – плотиной против коммунизма, овладевшего Восточной и Юго-Восточной Европой. Поэтому западные союзники начали форсировать оздоровление немецкой экономики…
Экономический успех должен был привести к окончательному расколу Германии, ибо ничто так успешно не разделяет, как деньги. Они должны были теперь потечь из США в разрушенные войной страны Европы. … Для эффективности денежного вливания Запад 20 июля 1948 года провел валютную реформу, углубившую раздел экономики Германии. Москва отклонила план Маршалла для своей сферы влияния, а на западную валютную реформу ответила своей реформой и, наконец, блокадой Западного Берлина, который… был включен в валютное пространство Запада.
Блокаду удалось преодолеть с помощью воздушного моста через год, а разделение Германии – только через четыре с лишним десятилетия»
Впервые он приехал в СССР переводчиком первого посла США. За годы работы в посольстве он стал ярым противником коммунизма, убежденным в невозможности сотрудничества со сталинским СССР. Едва общей Победой закончилась Вторая мировая война, и в Вашингтоне еще царила эйфория и иллюзии по поводу мирного сотрудничества со сталинским режимом, как второй человек в московском посольстве посылает в Госдепартамент телеграмму из 8 тысяч слов, в которой намечает контуры новой международной политики США и, прежде всего, в отношении СССР. Те, у кого не было по поводу СССР иллюзий, получили в свои руки аналитический документ необычайной силы, в послевоенной неразберихе все расставляющий по своим местам, и с публикации его началось резкое изменение настроений в американском обществе. Кеннан был отозван в Вашингтон, где ему была поручена разработка новой стратегии США в изменившемся мире. Даром ему это не прошло — когда через шесть лет Кеннан приехал в Москву уже послом США, ему создали условия настолько невыносимые, что он сравнил это с полным разрывом дипломатических отношений, и он вынужден был покинуть столицу СССР. В дальнейшем, уйдя из Госдепартамента, Кеннан читает лекции, пишет статьи и книги, отмечаемые Пулитцеровскими премиями.
«Если нам придется поднять оружие против тех, кто теперь правит русским народом, мы должны будем избегать всего, что заставило бы русский народ видеть в нас его врагов, и мы сами не должны считать, что русские люди наши враги. …
Путь этого народа из мрака и нищеты был мучительным, он сопровождался безмерными страданиями и прерывался тяжелыми неудачами. Нигде на земле огонек веры в человеческое достоинство и милосердие не мерцал так неровно, сопротивляясь налетавшим на него порывам ветра. Но этот огонек никогда не угасал; не угас он даже теперь в самой толще России; и тот, кто изучит многовековую историю борения русского духа, не может не склониться с восхищением перед русским народом. …
Было бы поистине трагичным, если бы под влиянием возмущения советской идеологией или советской политикой мы превратились в соучастников русского деспотизма, забыв о величии русского народа, потеряв веру в его гений, в его способность творить добро…
Мы, люди западного мира, верящие в принципы свободы, не можем одержать победу в борьбе с разрушительными силами советской власти, не имея на своей стороне русский народ в качестве добровольного союзника. …
Самым важным видом влияния, которое Соединенные Штаты могут оказать на развитие внутренней жизни России, остается влияние примером – примером Америки, какой она есть не только в представлении других народов, но и на самом деле. … Многие думают, что вопрос в том, к чему мы должны призывать других… Я же считаю, что это прежде всего вопрос о том, что мы должны требовать от самих себя. … Любое слово, с которым мы обратимся к человечеству, может стать действенным лишь в том случае, если оно будет отражать нашу внутреннюю жизнь…»
Из старинного аристократического рода, рода политиков ученых и интеллектуалов, который известен в политической жизни Британии начиная с 16 века. Философ, логик, математик и общественный деятель, считается одним из наиболее влиятельных логиков 20 века, вклад Рассела в математическую логику является наиболее значительным и фундаментальным со времен Аристотеля. Он утверждал, что единственная достойная политическая цель — обеспечить максимально полное развитие природных творческих возможностей каждого человека в обществе, что, в конечном счёте, сводится к проведению радикальных либеральных реформ. Убежденный пацифист, сидевший в английской тюрьме за пропаганду мира во время Первой мировой войны (отказаться от идей всеобщего мира его заставила лишь глобальная агрессия тоталитаризма). В 1920 году ездил в Советскую Россию, беседовал с вождями революции, с Лениным и пришел к неутешительным для себя и для них выводам: «Если большевизм окажется единственным сильным и действующим конкурентом капитализма, то я убежден, что не будет создано никакого социализма, а воцарятся лишь хаос и разрушение»
«Начиная с 1945 года Советы добились целой серии впечатляющих успехов, и некоторые люди, страдающие короткой памятью, вообразили, что подобные достижения должны увенчаться окончательным триумфом. Успехи русских, однако, не были сколько-нибудь значительнее тех, которых добился Гитлер между 1933 и 1940 годом. Гитлер в конце концов потерпел крах, как этого и ожидал всякий здравомыслящий человек. В силу тех же причин и Советы ожидает неудача.
Начиная с XVI столетия любое государство на Европейском континенте, перед которым, казалось, открывался путь к успеху, исходило из плана мирового господства. …
Человека можно уподобить животному, не способному учиться исходя из собственного опыта. Вслед за Испанией, Францией и Германией, отбросившими в каждом отдельном случае реальную возможность процветания ради ложной идеи, Россия, то ли по неведению, то ли в силу ошибочных расчетов, начала движение по той же самой дороге. Эта дорога в их случае, как и во всех остальных, с неизбежностью ведет к полному краху. …
Все еще сохраняется вероятность того, что Советы проявят сдержанность и решат мирным путем развивать огромные ресурсы, ими контролируемые. Однако прогнозы неблагоприятны. С каждым годом, с каждым месяцем перспективы третьей мировой войны становятся все более угрожающими, а следовательно, растет страх по поводу того, что Москва повторит пример Мадрида, Парижа и Берлина. Если же это произойдет, то на какой разумной основе… базируются надежды тех, кто уповает на победу западных держав?
Первый и наиглавнейший фактор – это то, что Америка и Британское Содружество вместе решительно превосходят индустриальный потенциал Советского Союза. Еще более впечатляющим образом первенствуют они в сфере технологии, но особенно – в области науки, которая столь важна в современной войне. …
Есть, по-моему,.. и другие резоны, позволяющие надеяться на то, что коммунистическая вера подвергнется разрушению изнутри. Она налагает слишком жесткую узду на человеческую природу, дисциплину столь беспощадную, как в монастыре траппистов. Она требует отказа от элементарных благ, заключающихся в чувстве безопасности и элементарном досуге. Все это она относит на будущее, которое, подобно радуге, удаляется от усталого путника по мере того, как он к ней приближается.
Рано или поздно, особенно если первоначальные успехи создадут ощущение безопасности, любовь к достатку и удовольствиям поглотят энергию уже заметно подуставших коммунистов. Они скажут: «Почему мы не можем наслаждаться хотя бы частью тех радостей, которые стали возможными благодаря нашим усилиям? Почему мы обязаны трудиться номинально во имя будущих поколений, а в сущности на благо Кремля?» Коррупция их подточит. Гаремы покажутся привлекательнее, чем забота о заводском производстве. Некоторые неосторожные люди захотят большей свободы мысли, чем это позволено в настоящее время. …
Советы пытаются загнать людей в противоестественное для человеческих существ состояние. Они проявили в такого рода попытках больше мастерства, чем это делала до того любая шайка фанатиков, но тем не менее все их усилия обречены на неудачу. Если это и не произойдет скоро, они все равно потерпят неудачу в период видимого успеха»
Известный английский писатель, автор знаменитого романа-антиутопии «О дивный новый мир»
«Тираны прошлого пали оттого, что не всегда могли дать подданным достаточно хлеба, зрелищ и чудес. Не было у них и по-настоящему эффективной системы манипулирования человеческим мозгом… Иное дело диктатор, в распоряжении которого достижения современной науки. Он сделает обучение по-настоящему успешным, он добьется того, что подавляющая масса мужчин и женщин вырастут в любви к своему рабству и никогда не будут помышлять о бунте.
И все же – все же! – свобода еще есть на свете. Большинство молодых людей, возможно, еще не научились ее ценить. Возможно, силы, противостоящие свободе, вовсе непреодолимы. Пусть! Мы обязаны им сопротивляться»
«…Свободе угрожают многочисленные сдвиги демографического, социального, политического и психологического характера, которые можно наблюдать уже сегодня… Свобода в опасности! Поэтому обучение свободе есть самая насущная необходимость. …
Самые лучшие конституции и самые своевременные законы могут оказаться бессильными перед фактом стремительно возрастающего народонаселения, все более усложняющейся бюрократии и сверхсовременной техники. Если перенаселение и сверхорганизация не будут поставлены под контроль, то очень может быть, что демократические государства проделают путь, обратный тому, который сделал Англию демократической страной, сохранив в ней все внешние формы монархии. Прежние изысканные формы – выборы, парламенты, верховный суд – останутся, но суть их исчезнет, и мало-помалу общественный строй примет характер некоего внедренного мирным путем тоталитаризма нового типа. Демократия и свобода превратятся в слова-побрякушки для газетных передовиц и радиопередач, а тем временем правящая верхушка и специалисты по промыванию мозгов будут спокойно делать свое дело.
Но как поставить под контроль эти колоссальные, угрожающие нашей свободе силы?..
Недавние опросы общественного мнения в Соединенных Штатах (а эта страна – прототип того, к чему через какое-то время придут все остальные промышленные страны) показали, что многие молодые люди в возрасте до двадцати лет, то есть завтрашние избиратели, не верят в демократические институты, не возражают против цензуры идей, не считают, что народное правление действительно осуществимо, и будут вполне удовлетворены, если смогут продолжать существование, к которому привыкли, то есть жизнь, пронизанную всепроникающей рекламой и подвластную олигархии экспертов. …
Те, кто теперь так пренебрежительно отзывается о демократии, могут, повзрослев, стать борцами за свободу. А крик «Дайте мне сосисок и телевизор, и не приставайте ко мне с вашей свободой!» при изменившихся обстоятельствах может перейти в клич «Свобода или смерть!»
Российский историк
«Если бы Черчилль задержал на год открытие второго фронта на севере Франции, Красная Армия дошла бы до Франции», – сказал Сталин лидеру французской компартии М. Торезу в беседе с участием Молотова и Суслова. …
И далее: «Торез говорит, что он может подтвердить товарищу Сталину: французский народ с энтузиазмом приветствовал бы Красную Армию.
Сталин: В таком случае картина была бы совершенно другой».
Расчувствовавшись, Торез признался главному большевику мира: «Я, хотя и француз, но в душе советский гражданин». Беседа проходила 18 ноября 1947 г. Генеральный секретарь ФКП занимал в то время пост заместителя председателя Совета министров Франции. Это не помешало ему сообщить кремлевским руководителям о наличии у французских коммунистов замаскированных складов оружия, боеприпасов и подпольных радиостанций для связи с Москвой. Сталин, в свою очередь, подтвердил возможность поставки оружия.
«Мы все коммунисты, и этим все сказано». Так со свойственной ему лапидарностью «вождь всех народов» выразил суть и дух беседы, считавшейся государственной тайной почти полвека»
Англо-американский историк и писатель, специалист по истории СССР, исследователь массовых репрессий. Самая известная его работа — «Большой террор»
«Мир раскололся на две противостоящие и враждебные друг другу политические силы…
В такой ситуации в действиях Сталина явственно обозначилось стремление осуществить в кратчайшие сроки тотальную психологическую мобилизацию общества, возродить в населении… дух защитников осажденной крепости. …
Поэтому, чтобы пресечь дальнейшее всенародное «почивание на лаврах», Сталин уже в конце 1946 года отменил празднование Победы над Германией, сделав выходным вместо 9 мая новогодний день 1 января. К тому же, как всегда в периоды ужесточения режима начал настраиваться на большие обороты механизм репрессивной машины…
Сталин, подобно опытному шахматисту, заранее детально отрабатывающему план очередной партии и намечающему комбинации с использованием ключевых фигур, резонно полагал, что с «закручиванием гаек» в духовной сфере успешней справится такой опытный партфункционер гуманитарного склада, как Жданов. И вождь не ошибся… Фанатично убежденный в государственной важности порученной ему миссии, он, по заслуживающему доверия свидетельству, рассуждал примерно следующим образом: «Положение достаточно серьезное и сложное. Намерение разбить нас на поле брани провалилось. Теперь империализм будет все настойчивей разворачивать против нас идеологическое наступление… И совсем неуместно маниловское прекраснодушие: мы-де победители, нам все теперь нипочем… Наши люди проявили столько самопожертвования и героизма, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Они хотят теперь хорошо жить. Миллионы побывали за границей, во многих странах. Они видели не только плохое, но кое-что такое, что заставило их задуматься. А многое из виденного преломилось в головах неправильно, односторонне… среди части интеллигенции, и не только интеллигенции, бродят такие настроения: пропади все пропадом, всякая политика. Хотим просто хорошо жить. Зарабатывать. Свободно дышать. С удовольствием отдыхать… Настроения аполитичности, безыдейности очень опасны для судеб нашей страны. Они ведут нас в трясину… Эти настроения становятся еще опаснее, когда дополняются угодничеством перед Западом: «Ах, Запад!», «Ах, демократия!», «Вот это литература!», «Вот это урны на улицах!» Какой стыд, какое унижение национального достоинства!»;
«Если бы не было сталинского «осажденного» менталитета, даже скорее менталитета вылазок, когда вы вырываетесь из осады и атакуете других, то «холодной войны» не было бы – да и можно ли представить себе «холодную войну» между, скажем, Францией и Англией? Были бы конфликты, а это нечто совсем другое…
…Если бы Сталин умер в 1945-м.., то я думаю, что людишкам типа Молотова было бы очень трудно сохранить контроль над населением, да еще когда в народе – а так тогда было – существовала большая тяга к демократизации. В таком случае «холодной войны» не было бы. У России были законные интересы в установлении дружественных отношений со своими соседями. Но иметь таких соседей, как Финляндия, – это одно, а попытки, скажем, убить Тито – совсем другое…»
«Конечно, периоды реакции в СССР возможны и теперь. Но почему, на мой взгляд, невозможно реанимировать сталинизм? Во-первых, сталинская экономика оказалась неудачной. Во-вторых, сталины, к счастью, встречаются редко. Но что особенно важно – исчезла идея утопии. Сталин получил свою власть еще и за счет того, что говорил: мы идем к прекрасному будущему, вы приносите жертвы ради него. Но если теперь кто-то скажет: давайте приносить жертвы ради Утопии, ему ответят: нет, мы согласны на жертвы только ради того, чтобы поправить положение дел в экономике на следующий год… Исчезли фантазии, безумие утратило власть над людьми»
СССР после Победы. 1945-1953 годы
Участница французского Сопротивления во время Второй мировой войны. Была арестована, посажена в Аушвиц, а затем в женский лагерь Равенсбрюк
«…В Освенциме было восемь кремационных печей… Мы видели из нашего блока, как спустя примерно 45 минут или час после прибытия партии заключенных из печей крематория начинали вырываться большие языки пламени и на небе возникало зарево, поднимавшееся над рвами. Однажды ночью нас разбудил страшный крик, и на следующее утро мы узнали от людей, которые работали в зондеркоманде, что накануне газа не хватало и поэтому еще живых детей бросали в топки кремационных печей»
Победа антигитлеровской коалиции. 1943-1945 годы