СССР и кризис европейской цивилизации

«Веймарская» республика.  Под давлением победителей в Германии в 1918 году была установлена демократическая республика. С анархией, наступившей после военного поражения и отречения кайзера Вильгельма, удалось относительно быстро покончить. Немецкие умеренные социал-демократы, в отличие от российских меньшевиков, решительно объединили свои усилия с военными и подавили попытки коммунистов установить в Германии «власть Советов». В тихом городке Веймаре, подальше от охваченных беспорядками крупных промышленных центров, начал свою работу новый германский парламент (отсюда и название новой республики – Веймарская), признанный большинством немцев законной властью.

Была провозглашена вполне демократичная конституция, дававшая возможность населению активно влиять на выбор власти и ее политики. Но слишком многие избиратели считали, что «вся эта демократия» навязана им извне вчерашними врагами, которые преследовали при этом свои коварные замыслы – ослабить германское государство. На вновь созданное правительство легла ответственность за подписание тяжелого и унизительного для Германии Версальского мирного договора.

Для многих немцев было оскорбительно, что Германия перестала быть великой державой. Эти многие готовы были верить в то, что они по-прежнему (как их учили раньше) выше других народов, а войну проиграли не на фронте, а после «удара в спину», что Германия пала жертвой некоего тайного заговора других народов, которым выгодно держать немцев в бедности и ничтожестве. Ни один вражеский солдат в течении всей войны не ступил на коренные немецкие земли, немецкое население так и не прочувствовало до конца всей горечи военной катастрофы, не убедилось в ней воочию, – и в массовом сознании «человек с ружьем» по-прежнему оставался героем.

У немецкого населения не было ни опыта, ни навыков демократического самоуправления, люди привыкли к «дисциплине» и плохо представляли себе, как можно самостоятельно обустроить жизнь в стране без привычных «отцов-командиров» и непогрешимых «вождей». В результате Веймарская республика страдала всеми «болезнями» молодой демократии. Самая крупная в стране социал-демократическая партия упорно уклонялась от участия в исполнительной власти, боясь связанной с этим ответственности за непопулярные решения [тактика эта была весьма выгодной – за социал-демократов голосовало все больше избирателей]. Слабые правительства, не имея надежной опоры в парламенте, были неустойчивыми и часто сменялись. В трудных ситуациях какие бы то ни было решения могли приниматься только чрезвычайными указами президента – и парламент в глазах многих немцев становился «излишеством», только мешающим управлять страной.

Главной опорой государства оставалось довоенное чиновничество, презиравшее парламентскую «говорильню» и мечтавшее о восстановлении «порядка». Эти чувства разделяли многие немцы, в сознании которых демократия ассоциировалась с нестабильностью и национальным унижением. И хотя «веймарские» политики сумели добиться смягчения наиболее тяжелых условий Версальского договора, их миролюбивая и осторожная политика не прибавляла им популярности в своей стране. В национальных героях ходили «сильные личности» – генералы прошедшей войны. Как грибы после дождя, появлялись и росли все новые «союзы ветеранов», к ним тянулась молодежь.

Очень ярко эти общественные настроения проявились во время президентских выборов 1925 года, на которых победил 77-летний фельдмаршал фон Гинденбург, – президентом демократической республики стал убежденный монархист, любимец свергнутого кайзера Вильгельма II, глубоко презиравший «мышиную возню» политических партий и «расхлябанность» демократической республики.

Национал-социализм.     Еще в первые послевоенные годы по всей Германии во множестве расплодились мелкие политические группы и движения, которые пополнялись людьми, не успевшими «остыть» после крушения империи. Объединял их национализм, стремление возродить национальную гордость и величие нации. В одну из таких небольших «партий» армейской контрразведкой в 1919 году в Мюнхене был послан бывший ефрейтор Адольф Гитлер. Вскоре, однако, из осведомителя он превратился в руководителя этой организации, принявшей звучное название – Национал-социалистическая рабочая партия Германии (НСДАП) [NSDAP – “Nazional-sozialistische Deutschlands Arbeiterpartei”].

Несколько десятков мюнхенских нацистов за несколько лет сумели привлечь в свои ряды несколько тысяч единомышленников, после чего их «вождь» решился на первое серьезное дело. В 1923 году Гитлер в Мюнхене попытался возглавить государственный переворот, давно подготавливавшийся военными, но генералы не потерпели выскочку – вышедшие на улицу члены гитлеровской партии были разогнаны войсками, а сам «фюрер» на год угодил в тюрьму [события этого неудавшегося мюнхенского «пивного путча» происходили в те же дни, когда в других городах страны попытались поднять восстания германские коммунисты-коминтерновцы].

Вынужденным досугом Гитлер воспользовался для того, чтобы привести в порядок обуревавшие его идеи и дать своему движению более или менее законченную идеологию и программу действий, – в тюремной камере он надиктовал книгу, ставшую нацистским  «евангелием» – «Майн Кампф» («Моя борьба»).

Мировоззрение германских нацистов во многих чертах походило на взгляды итальянских фашистов: та же главная ценность – нация; тот же тоталитарный идеал государства и ненависть к «внутренним врагам», разжигающим классовую борьбу; то же преклонение перед силой и презрение к любой «слабости». Как и Муссолини, Гитлер был убежден, что нация обречена на прозябание без вождя, способного понять истинный смысл ее существования, объединить ее и направить к осуществлению великих целей. Точно так же, как итальянский дуче, германский фюрер считал себя революционером, призванным изменить мир. Но в своей «революционности» Гитлер пошел гораздо дальше, чем Муссолини: «фальшивой выдумкой» он объявил не только права и свободы человека, но и саму человеческую совесть, – а значит, всю христианскую культуру и всю европейскую цивилизацию.

Согласно «Майн Кампф», смысл истории заключается в жестокой борьбе за существование различных человеческих «видов» – рас, обладающих биологически разными свойствами. «Арийцы» (северные народы, ведущие свое происхождение от древних германцев, – немцы, скандинавы) – высшая раса, и самой природой им предназначено подчинить себе и обратить в рабство все остальные – «низшие», «неполноценные» – расы. Главными признаками «высшей расы», по Гитлеру, являются ее «жизненная сила» и «воля к власти», готовность сплоченно и беспощадно сражаться за «жизненное пространство» и без колебаний уничтожать врагов. Жизненная сила расы – не в ее культуре, а в «крови», поэтому необходимо «выбраковывать» всех больных, увечных, неполноценных и строго охранять от чужаков «чистоту крови», биологическую «породу», не смешивать «благородную» наследственность с кровью «неполноценных» рас. Смешанные браки расценивались Гитлером как «расовые преступления». Главной угрозой для «здоровья нации» нацисты считали евреев, стремившихся жить одной жизнью, одной культурой с немцами. Гитлер объявлял, что именно эти коварные «внутренние враги», стремясь подорвать жизненную силу «арийцев», навязали им и расслабляющее «волю к власти» христианство, и «власть денег» – капитализм, и отрицающий нации коммунизм.

В Европе 20-х годов такого рода идеи буквально «витали в воздухе» – ничего нового, оригинального Гитлер не выдумал. «Майн Кампф» затерялась в море подобной литературы и до поры до времени оставалась почти никому не известной, да и НСДАП в 20-е годы не имела успехов на выборах. Коммунисты в Германии были не так сильны, чтобы нацисты могли сыграть на «красной угрозе», как это сделали фашисты в Италии. После неудачи «пивного путча» Гитлер осознал, что немцы слишком уважают закон, и захватить власть откровенно силовым путем ему не удастся. Поэтому «фюреру» пришлось действовать в рамках закона и сосредоточить усилия на пропаганде своих идей и вербовке новых членов партии.

Ведя партийную агитацию перед массовыми аудиториями, Гитлер обычно избегал проповедовать «крайности» своего мировоззрения и говорил лишь то, что нравилось его слушателям. Перед рабочими он выступал прежде всего как противник своекорыстных «денежных мешков»; фермерам доказывал, что именно они – здоровая основа нации, сберегающая чистый национальный дух от тлетворного влияния больших городов; в университетах напирал на величие немецкой культуры. И во всех аудиториях неизменно популярны были проклятия в адрес унижающей немецкий народ «версальской системы», требования «растоптать» позорный договор и восстановить военную мощь и величие Германии.  

Ряды НСДАП в 20-е годы постепенно росли, но партия, тем не менее, оставалась на задворках политической жизни. По-настоящему популярным национал-социализм стал с началом экономического кризиса.

Нацисты приходят к власти. По экономике Германии мировой экономический кризис ударил особенно больно: в «прогоревших» фирмах лишилась заработка половина наемных работников (8 миллионов безработных), разорились миллионы мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников. Началась правительственная чехарда: кабинеты министров сменялись каждые несколько месяцев, перебрасывая друг другу власть, как горячую картофелину. Депутаты парламента (рейхстага), боясь лишиться поддержки избирателей, стремились оставаться в оппозиции любому правительству; страна управлялась чрезвычайными указами президента Гинденбурга. Выборы проводились все чаще, но рейхстаг не становился от этого более работоспособным, – наоборот, он все больше раскалывался между непримиримыми полюсами. «Левые» избиратели отворачивались от социал-демократов и отдавали свои голоса коммунистам; «правые» уходили от умеренных националистов к гитлеровской НСДАП.

К 1932 году большинство в германском парламенте стали составлять партии, противоположные по идеалам, но одинаково враждебные к либеральной демократии. Раскол в обществе достиг опасной черты. И нацисты, и коммунисты стремились представить себя «единственными спасителями»: одни – от «красной», другие – от «коричневой» угрозы [нацистские штурмовики обнаружили на армейских складах большое количество неиспользованных рубашек коричневого цвета и сделали их деталью своей форменной одежды. Поэтому членов НСДАП стали называть «коричневыми»]. Обе партии организовывали и активно использовали в митинговых схватках свои «охранные отряды». Власти, полиция оказались не в состоянии обеспечить общественный порядок – фактически хозяевами городских кварталов становились боевики соперничающих партий.

Германская коммунистическая партия строго следовала рекомендациям московского коминтерновского руководства и во всех предвыборных кампаниях главное острие борьбы направляла не против НСДАП, а против социал-демократов. Коммунистические агитаторы называли их «социал-фашистами» и внушали избирателям, что принципиальной разницы между ними и партией Гитлера нет – и те, и другие являются «прислужниками буржуазии». О союзе с социал-демократами коммунисты и слышать не хотели, хотя, заключив такой союз, они могли бы образовать прочное «левое» большинство в парламенте. Эта тактика очень помогла Гитлеру.  

Летом 1932 года НСДАП, получив 37% голосов на выборах, стала крупнейшей партией в парламенте. Гитлер, ссылаясь на поддержку избирателей, требовал себе всей полноты власти. Однако на следующих выборах в ноябре того же года количество поданных за НСДАП голосов уменьшилось на 2 млн., а следом, на выборах в местные органы власти от нацистов ушли 40% их прежних избирателей. В партии начался разброд, партийная касса была пуста, «охранные отряды» распадались на глазах. Гитлер понимал, что спасти его может только немедленный приход к власти.

На ноябрьских выборах 1932 года коммунисты получили рекордное количество голосов, и Гитлер выдвинул перед ведущими политиками и промышленниками сильный аргумент: «Если национал-социалистическая партия исчезнет, в Германии увеличится на 10 миллионов число коммунистов». Расчет оказался верным: 30 января 1933 года президент Гинденбург назначил нацистского фюрера главой правительства (канцлером) [«Мы как-нибудь справимся с этими симпатичными парнями», – уверял фельдмаршала фон Гинденбурга, его старинный друг-аристократ].

Этого оказалось достаточно, чтобы нацисты в короткие сроки сосредоточили в своих руках всю полноту власти в стране.

Фашизация страны. Поначалу правительство Гитлера, как и предыдущие, было составлено из представителей разных партий, но нацисты контролировали в нем все ключевые посты – прежде всего, полицию и армию. Новый канцлер категорически заявил, что без всенародной поддержки он работать не будет, и потребовал новых выборов в рейхстаг. Это выглядело вполне «демократично» – но Гитлер, в отличие от всех своих предшественников на посту канцлера, не намерен был зависеть от «капризов» избирателей…  

Подозрительно кстати некий психически неуравновешенный голландец поджег здание рейхстага; нацисты тут же объявили его агентом Коминтерна и под этим предлогом арестовали более 10 тысяч активных антифашистов по всей стране. В обстановке истерической кампании против «внутренних врагов» престарелый Гинденбург подписал указ о чрезвычайном положении, ограничивающий права и политические свободы граждан. Поскольку даже проведенные в такой атмосфере выборы не дали НСДАП большинства в парламенте, состав законодательного органа «улучшили» с помощью гестапо (политической полиции) – «левые» депутаты оказались за решеткой. После этого через рейхстаг был проведен закон, наделяющий правительство Гитлера чрезвычайными полномочиями, т. е. фактически закон о диктатуре. Отныне правительство могло самостоятельно изменять не только законы, но даже конституцию, не нуждаясь в санкции парламента. «Законный» государственный переворот состоялся.

За следующие полтора года от демократических институтов Германии ничего не осталось – все сферы жизни страны были подчинены нацистской диктатуре. «Закон против образования новых партий» провозгласил, что «в Германии существует лишь одна политическая партия – национал-социалистическая рабочая партия». После смерти президента Гинденбурга в августе 1933 года Гитлер был провозглашен полновластным и пожизненным «фюрером германского народа».  

Выборные местные органы власти были ликвидированы, и провинциями стали руководить чиновники, назначаемые правительством, – из федеративного союза автономных земель Германия превратилась в жестко централизованный «третий Рейх». С государственной службы изгнали евреев и «нелояльных» к нацистам чиновников; все ветви государственного аппарата были поставлены под контроль партийных «фюреров». Под полный контроль нацистов попали и суды; для изоляции противников режима (на неопределенный срок) по всей стране начали спешно строить концлагеря.

По всей Германии шли аресты всех тех, кто когда-либо выступал против нацистов и лично против Гитлера (из полумиллиона арестованных более 4-х тысяч казнили).

Гитлер строил свое тоталитарное государство гораздо жестче и последовательнее, чем Муссолини. Уже через год его правления в Германии не осталось ни одной независимой организации – зато были созданы нацистские профсоюзы, единственная (и практически обязательная для всех юношей) молодежная организация Гитлерюгенд («Гитлеровская молодежь»), нацистские союзы писателей,  художников, композиторов и т. д.

Все средства массовой информации были подчинены специально созданному министерству пропаганды – началось энергичное каждодневное «промывание мозгов» населения. «Главным идеологом» и шефом министерства пропаганды стал Йозеф Геббельс – человек, не стеснявшийся заявлять, что чем чудовищнее ложь, тем скорее люди ей поверят.

«Майн Кампф» и другую литературу подобного сорта принялись издавать массовыми, миллионными тиражами – теперь этими идеями должны были руководствоваться в своей работе все государственные служащие страны, в этом духе воспитывали детей в школах. «Вредные» книги «неарийских» авторов публично сжигались, а католических священников и протестантских пасторов, решавшихся открыто заявить о несовместимости новых «идеалов» с христианством, бросали в концлагеря.

Борьба за «очищение германской расы» началась сразу после прихода Гитлера к власти. Смешанные браки были строго запрещены; при поступлении на государственную службу каждый обязывался представить свою родословную, доказывающую «арийское» происхождение. Антисемитизм, преследование евреев стали официальной государственной политикой. Все евреи лишились германского гражданства. Им запретили появляться в общественных местах, они были обязаны носить на одежде видную издалека желтую «звезду Давида», имущество еврейских предпринимателей конфисковывалось.

Эта политика до поры до времени проводилась относительно «мягко», с оглядкой на общественное мнение соседних стран – пока Германия в военном отношении была слабее всех своих соседей, Гитлер не хотел их пугать и стремился сохранить образ «цивилизованного политика». До массового уничтожения евреев было еще далеко – пока нацисты постепенно «выдавливали» их из страны.

В строжайшей тайне осуществлялась государственная программа эвтаназии – умерщвления калек, душевнобольных, умственно неполноценных детей. Жертвами этой программы стали более 200 тысяч человек.

«Лечение» экономики. Упрочив свое политическое господство, нацисты взялись за экономику. Средства применялись простые и сильнодействующие: во-первых, резкое ограничение экономических свобод; во-вторых – милитаризация, оживление промышленного производства за счет военных заказов государства.

Не только забастовки, но и вообще неподчинение работодателю – «фюреру» предприятия – стало уголовно наказуемым. Старые профсоюзы ликвидировались. Но предпринимателям это большой радости не принесло – они сами были принудительно включены в общий с рабочими «Немецкий трудовой фронт» и должны были подчиняться партийным чиновникам. Их частная собственность формально сохранялась, но распоряжаться ею (что и сколько производить, кому и по какой цене продавать, кого ставить управляющим и т. д.) они могли теперь только под бдительным контролем нацистского государства (справиться «с этими симпатичными парнями» прежним хозяевам страны не удалось). Небольшая часть самых крепких фермерских хозяйств получила от новой власти значительные привилегии, остальные же сельские жители потеряли право свободно распоряжаться своей продукцией – без санкции властей большинству из них нельзя было продать даже курицу.

Если до прихода Гитлера к власти за экономикой надзирала примерно тысяча госслужащих, то через несколько лет нацистскому государству для контроля за производством понадобилась полумиллионная чиновничья армия

Экономика, ведущая к войне. Нацистский режим имел ярко выраженный популистский характер. Программа «национального социализма» была не только пропагандистским лозунгом — его реализовывали на практике: введение оплаченных отпусков для рабочих и служащих; удвоение числа нерабочих дней; развитие массового туризма; создание первой модели дешевого «народного» автомобиля и широкое строительство прекрасных шоссейных дорог; поощрение семей с детьми; начатки системы пенсионного обеспечения, защита крестьян от капризов погоды и колебаний цен на мировом рынке, защита должников от принудительного взыскания долга путем описи и продажи имущества, а должников по квартплате – от выселения.

Все это способствовало популярности режима среди подавляющего большинства немецкого населения. Нацистская пропаганда превозносила эти достижения как доказательство превосходства национал-социализма над «еврейской» либеральной демократией и предрекала последней скорую гибель во всем мире. И, действительно, нацисты сумели справиться с трудностями, над которыми безуспешно бились все предыдущие немецкие правительства. Однако, созданная ими экономическая система, обеспечившая рост уровня жизни немцев, была чрезвычайно опасна для всех их соседей.

Нацистское правительство широко расходовало бюджетные деньги на социальные выплаты, и рост денежных доходов населения стал заметно опережать рост производства товаров народного потребления. Чтобы не допустить роста цен, нацисты прибегли к «замораживанию» цен в приказном порядке. В результате стало сокращаться производство этих товаров, они начали исчезать с магазинных полок и некоторые из них пришлось распределять по карточкам.

Дело усугублялось еще и тем, что с безработицей нацисты очень быстро покончили тоже очень «простым» путем — они резко увеличили военные заказы государства, и на заводах, выпускающих вооружения, появились, как по мановению волшебной палочки, сотни тысяч новых рабочих мест. И вчерашние безработные, начавшие получать полновесные зарплаты, тоже стали активными покупателями в магазинах, хотя сами не производили ничего необходимого населению. Бюджетных средств на грандиозные программы перевооружения не хватало, и государство принялось «подпечатывать» новые денежные купюры, и они, попав в руки работников военных предприятий, тоже оказывались на рынке товаров народного потребления, которые становились все более и более дефицитными.  [Австрийцы, убежденные пропагандой в благополучии нацистской экономики в соседней Германии, после входа в их страну немецкой армии были поражены поведением немцев, буквально сметавших товары в австрийских магазинах…]

Налоги для основной массы населения были существенно снижены или отменены вовсе, основное налоговое бремя было переложено на предпринимателей (они отдавали в бюджет 80-90% прибыли). Снижение деловой активности не позволяло собирать в госбюджет достаточное количество средств, и к концу 1937 года нацистское государство уже балансировало на грани банкротства, не в силах выполнять принятые на себя перед населением обязательства.

Необходимо было срочно изыскать возможности для того, чтобы насытить государственный бюджет деньгами, а рынок — товарами народного потребления. Возможностей таких было две: а) физическое уничтожение сначала немецкой, а затем и европейской еврейских общин и присвоение их немалого имущества, и б) захват европейских стран и их тщательно организованное ограбление. И та, и другая возможности вполне соответствовали нацистской идеологии.

С ростом военной мощи усиливалась и агрессивность гитлеровской внешней политики. Первоначально ее официально провозглашенной целью было  присоединение всех территорий соседних государств, на которых живут немцы. Добиться этого можно было только ломая послевоенные границы силой.

Читать дальше:

Что люди думали       РазговоР

 

СССР и кризис европейской цивилизации

 

СССР в 20-е годы был слабо связан с мировой экономикой, и крах на нью-йоркской фондовой бирже здесь никак не отозвался. Но 1929 – 1932 годы в истории нашей страны были пострашнее, чем в истории стран Запада. Именно в эти годы после недолгой «нэповской передышки» началось «развернутое строительство социализма в СССР», и государственное насилие над всем населением страны достигло невиданных, даже по российским меркам, масштабов. Ценой миллионов погубленных человеческих жизней отсталая страна за короткий срок превратилась в великую военно-промышленную державу, готовую занять ведущее место на мировой арене.

 

«ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ» В ЭКОНОМИКЕ

 

Конец НЭПа.    В конце 20-х годов от непоследовательной и противоречивой «новой экономической политики» советское государство вернулось к тем же методам, от которых оно отступило в 1921 году.

В 1927 году партийная пропаганда начала раздувать не существовавшую тогда опасность агрессии империалистов против СССР. Наученное горьким опытом городское население быстро «смело» все товары с магазинных прилавков, а крестьяне стали придерживать свои хлебные запасы.

В этой обстановке Сталин в январе 1928 годов объявил «кулаков» «пособниками мировой буржуазии» и дал указание – крестьян, отказывающихся продавать зерно государству по твердым ценам, привлекать к суду «за спекуляцию» (при этом речь шла не о сдаче продналога, а о тех излишках, которыми крестьянин по закону был волен распоряжаться по своему усмотрению).

Вновь, как в годы «военного коммунизма», были закрыты городские базары, на дорогах появились заградительные отряды, 30 тысяч коммунистов были посланы по деревням обыскивать крестьянские амбары и конфисковывать найденные запасы. К насилию над зажиточными семьями были привлечены бедняки, получавшие четверть изъятого у соседей хлеба по низким ценам.

В ходе этой кампании шла подготовка кадров, отбор людей для еще более крутых действий в будущем: тысячами снимали с постов местных руководителей, не проявлявших должной решительности в хлебных реквизициях, судей, отказывавшихся выносить приговоры крестьянам по незаконным обвинениям, – их места занимали те коммунисты, которые готовы были, не зная жалости, выполнять любые приказы из «центра» без колебаний и рассуждений; в деревнях для будущих расправ над зажиточными семьями создавался «бедняцкий актив».

В следующем, 1929 году реквизиции хлеба в деревне продолжались по нарастающей. Крестьян, не желавших продавать зерно государственным заготовителям, отдавали под суд, забивали в их дворах колодцы, им не продавали товары, их детей не допускали к занятиям в школе и т. д. Но это была лишь подготовка к задуманному «великому перелому».

Ежегодно изымать урожай из 18 миллионов индивидуальных «кулацко»-середняцких дворов было и накладно, и с каждым разом все более опасно. Поэтому сталинская партия поставила задачу «раскрестьянить» деревню, полностью изменить характер труда, весь образ жизни сельских жителей – превратить индивидуальный труд крестьян-собственников в совместный коллективный труд всей деревни, где каждый работник был бы лишь малой, несамостоятельной  частичкой большого и многолюдного хозяйства, в котором ему лично ничего не принадлежит.

Перейти к такому коллективному хозяйствованию была не прочь часть беднейшего крестьянства, потерявшая надежду самостоятельно и в одиночку выбиться из нужды. Но подавляющее большинство сельских хозяев вовсе не желало добровольно, собственными руками ломать вековой уклад своей жизни. Чтобы сломить сопротивление крестьянской массы, был применен уже опробованный в годы гражданской войны прием: расколоть крестьянство, натравить деревенскую бедноту на односельчан, сумевших наладить эффективное, доходное, «справное» хозяйство.

 

«Раскулачивание». Осенью 1929 года по решению ЦК ВКП(б) по всей стране начала разворачиваться гигантская операция «раскулачивания». Фактически вне закона были объявлены все крестьяне, державшие в хозяйстве больше одной лошади, нанимавшие в страдную пору работников, арендовавшие землю в дополнение к собственному наделу, содержавшие мельницу и т. д.

Инструкции – кого считать «кулаками» – были написаны для каждого района. Но на практике этот вопрос решался проще: приезжал в село партийный уполномоченный, собирал вечером «бедняцкий актив», и они вместе намечали жертвы завтрашней расправы по собственному разумению.

Приходя наутро в намеченный двор, «раскулачиватели» выводили всю семью от мала до велика из дому, сажали на подводу или в сани и отправляли в ближайший город или на железнодорожную станцию, где она попадала под конвой органов безопасности (ГПУ); оставшиеся в избе домашние вещи соседям-«активистам» разрешалось поделить между собой, а земля, весь двор, скотина и рабочий инвентарь считались уже собственностью организуемого в те же дни колхоза.

В каждой деревне, как бы бедна (или богата) она ни была, выполнялся спущенный «сверху» план – раскулачить 5 – 7% дворов, живших лучше, чем все остальные. При этом не имело значения, благодаря чему выбились «в люди» их хозяева, – они оказались зажиточнее других, и это было вполне достаточным основанием для того, чтобы их разорить и навсегда изгнать из родных мест.

Плановые задания по ликвидации лучших хозяев деревни повсеместно местные «активисты» перевыполняли вдвое, а то и втрое – в среднем за годы коллективизации «раскулачено» было от 10 до 15% дворов. [Если учесть, что в это время насчитывалось 26 миллионов единоличных хозяйств, а «раскулачивали» в основном большие семьи, то можно ориентировочно подсчитать, сколько людей в общей сложности подверглось этой экзекуции]

Товарными эшелонами или на баржах «кулацкие» семьи вывозились в малонаселенные северные районы и выгружались в чистом поле или в тайге – сколько из них осталось в живых, а сколько погибло от голода, холода и эпидемий, неизвестно до сих пор. Там, где «спецпоселенцам» удавалось выжить и построить новую деревню, появлялась комендатура с охранниками – для того, чтобы пресекать побеги и заставить ссыльных выполнять государственные повинности (как правило, на лесоразработках). Ссылка «раскулаченных» считалась вечной.

 

Организация колхозов.  Деревня была не только «очищена» от наиболее самостоятельных и активных хозяев, но и деморализована: большинство из оставшихся крестьян не только не заступились за своих соседей, но так или иначе содействовали этим расправам и даже участвовали в дележе конфискованного имущества сосланных. В такой обстановке зимой 1929 – весной 1930 года началась «сплошная коллективизация» – принудительное объединение всех нераскулаченных крестьян в общие хозяйства (колхозы). Фактически это была конфискация главного крестьянского имущества – земли, скота, орудий труда.

Высшие партийные руководители объезжали коллективизируемые губернии, призывали к решительности, тысячами исключали из партии колеблющихся, заменяли работников, не сумевших добиться в своих районах массового вступления крестьян в колхозы. 25 тысяч рабочих-коммунистов были направлены в деревни для «социалистической перековки» крестьян-собственников.

В начале 1930 года в различных районах СССР вспыхнуло до 2 тысяч вооруженных выступлений. Иногда крестьянские волнения перерастали в массовые восстания, для подавления которых приходилось применять не только пехотные части и конницу, но даже авиацию. На Кавказе коллективизация вылилась в настоящую партизанскую войну.

К весне 1930 года в борьбе с разрозненным сопротивлением крестьянства наметился перелом – в колхозы записалось больше половины семей. Но цена этого «перелома» для сельского хозяйства страны была катастрофической.

Подавляющее большинство крестьян воспринимали свое вступление в колхоз не как начало новой трудовой жизни, а как конец жизни прошлой – трудной, но своей собственной, – как свое окончательное поражение. Только этим можно объяснить то, что, подписав заявление о вступлении в колхоз, крестьянин резал подлежащих сдаче в общественное стадо овец, свиней, коров и даже лошадей («конец света!»). За несколько месяцев поголовье скота сократилось больше, чем за все годы гражданской войны: лошадей и коров – на 1/3, свиней – вдвое, овец – в 2,5 раза, сколько было порезано домашней птицы – никто не считал

Людей можно было заставить записаться в колхоз, отдать туда свою землю, но заставить их работать там в этот первый год государству оказалось не под силу – весенний сев 1930 года на колхозных полях был сорван. Осознав это, Сталин на время приостановил безумную гонку за стопроцентной коллективизацией. Вслед за разрешением свободного выхода из колхозов к единоличной жизни тут же вернулась половина «записавшихся».

Но оказалось, что возобновить свое хозяйство практически невозможно – сданный в общее стадо скот возвращать никто не собирался, землю для единоличника нарезали за тридевять земель от деревни, на неудобьях, а спецналог для него ввели такой, что на уплату его надо было отдать чуть ли не весь урожай. В районы с низким процентом коллективизации переставали завозить какие-либо товары. Уже на следующий год почти все вышедшие вынуждены были вернуться в колхозы – на этот раз вполне «добровольно». Новую, колхозную жизнь, смирившись, все же пришлось начинать.

Выгоды от коллективизации для государства проявились очень быстро: хотя надой от колхозной коровы в среднем снизился почти до «козьего» уровня (меньше 1000 литров в год), а сбор зерна упал на 10%, зато государственные заготовки увеличились сразу вдвое – выкачивать урожай из общего колхозного амбара оказалось гораздо легче и безопаснее. Хлеб из деревни выметался буквально «под метелку», заготовители в погоне за плановыми цифрами изымали даже семенные запасы новорожденных колхозов. На запад и к морским портам потянулись эшелоны с зерном – в 1931 году его экспорт по сравнению с 1929 годом вырос в 17 раз!

В эти кризисные годы мировые рынки были затоварены; в других странах кое-где зерно сжигали, потому что цены на него были бросовыми. Но чем ниже падали цены, тем больше хлеба вывозилось из СССР – ведь государству, в отличие от фермеров, он доставался практически даром.

Крестьяне сразу поняли, кому принадлежит на самом деле собранный ими урожай в «самостоятельном» коллективном хозяйстве. Чтобы прокормиться самим, ими был изобретен невиданный в мире способ уборки: днем (все вместе) – косами и жатками, а по ночам (поодиночке) – ножницами, состригая колосья в домашний тайник. В ответ советское государство в 1932 году принимает одно из самых своих драконовских постановлений, прозванное в народе «законом о трех колосках», по которому колхозников стали сажать в лагеря на 10 лет даже за малейшее хищение колхозного имущества. Крестьяне стали тайком посылать на колхозные поля своих детей «стричь колоски», – в ответ государство распространило все виды уголовной ответственности и на детей, начиная с двенадцатилетнего возраста.

 

«Голодомор».  В конце 1932 – первой половине 1933 года разразилась катастрофа. «В наказание» за то, что колхозы самых хлебородных и скотоводческих районов (Украина, Поволжье, Северный Кавказ, Западная Сибирь, Казахстан) пытались уклониться от сдачи хлеба и мяса государству,  произведенное там продовольствие было полностью вывезено. Начался голод – голод, опустошительнее которого не знала отечественная история, первый голод, который сознательно организовало само государство, отказавшееся хоть чем-нибудь помочь 30 миллионам своих граждан.

Вымирали целые деревни, из жалости родители убивали собственных детей, было и людоедство. Толпы обезумевших и обессилевших от голода крестьян брели к железным дорогам, по которым мимо них под охраной шли составы с экспортным хлебом [3,8 млн. т – в 1932 и 1933 годах], подходили к оцепленным войсками городам и умирали на их окраинах.

Ни одного слова о происходящей трагедии не просочилось в советскую печать, молчали испуганные горожане, отоваривавшие свои продуктовые карточки, только о новых победах колхозного строя и невиданных темпах индустриализации говорили руководители СССР. Никто тогда не считал, сколько населения мучительно вымерло в тот страшный год. По разным сегодняшним оценкам, жертвами этого голода стали от 4 до 9 миллионов человек.

Это был последний удар, окончательно обескровивший деревню, от которого она уже не смогла оправиться – открытые выступления против «колхозного строя» почти прекратились. К середине 30-х годов практически все крестьяне стали колхозниками.

 

Прикрепление к земле.  Бежать в города крестьяне начали с самого начала коллективизации – в 30-е годы из деревни было «выдавлено» 15 – 20 миллионов человек. В 1933 году, когда бегство из деревни приобрело угрожающие масштабы, в стране была введена паспортная система. Паспорта со штампом о прописке по месту жительства получили горожане, обитатели рабочих поселков, но деревенским жителям паспортов не выдали – они потеряли возможность не только перебраться в город, но даже без разрешения начальства уехать в другую деревню.

Работа на земле превращалась в тяжкую и малооплачиваемую повинность (кормили колхозников почти исключительно приусадебные участки). Государственные, партийные органы вынуждены были постоянно подстегивать колхозы, «учить» вчерашних крестьян как работать на земле: писать подробнейшие инструкции по ведению хозяйства и отдавать приказы – когда и как пахать, сеять, полоть и косить, регулярно засылать в каждый колхоз уполномоченных-контролеров «на посевную», «на уборочную» и т. д., и т. п.

Российское крестьянство фактически перестало существовать как особый, самостоятельный общественный класс. Даже само слово «крестьянин» (от «христианин») почти вышло из употребления, замененное на новое, странно вначале звучавшее обозначение – «колхозник». Сельское хозяйство превратилось на все последующие десятилетия в самую малопроизводительную, «лежачую» отрасль советской экономики.

 

Средства для индустриализации. Параллельно с колхозным «переломом» деревни начало разворачиваться огромное промышленное строительство. «Социалистические преобразования» в сельском хозяйстве, кроме дарового продовольствия, дали государству огромное количество дешевых рабочих рук ссыльных, заключенных и переселенцев в города. Хлынувшая на новые стройки масса крестьян готова была работать за любую, пусть даже самую ничтожную плату.

С началом «развернутого наступления социализма» перестали церемониться и с горожанами – рабочие и служащие должны были отдавать по месячной зарплате (а то и по две), покупая облигации государственного «займа индустриализации» (такие «пожертвования» населения многократно превышали доходы, которые казна получала от госпромышленности). Резко возросло производство водки, и в госбюджет потекли в невиданном прежде количестве «пьяные» деньги. Всех этих средств все равно не хватало на гигантское строительство, и государство принялось активно  печатать для своих нужд бумажные деньги – покупательная способность рубля уменьшалась, а вместе с ней «облегчалась» и зарплата у всех работников.

Но все эти дополнительные доходы, которые государство вытягивало у населения,  годились только для внутреннего употребления – для того, чтобы оплатить рытье котлованов и возведение стен новых заводов. Для закупки же их «начинки» (станков, оборудования, технологий) требовалась валюта, которую мог дать только экспорт.

На экспорт пошли все ресурсы и ценности, какие только можно было найти в стране и продать за валюту, – вывозились меха и лен, лес и нефть, зерно и шедевры Эрмитажа, иконы и драгоценности Алмазного фонда. По всей стране шли аресты вчерашних предпринимателей-«нэпманов», от которых требовали сдачи государству золота, драгоценностей и валюты.

Практически вся экспортная выручка шла на закупку новейшей западной техники. В 1931 году СССР закупил на мировом рынке треть продававшихся там машин и заводского оборудования, а в 1932-м. – половину!

Закупать предпочитали не отдельные машины и даже не производственные линии, а целые заводы «в сборе». Заказы из СССР для западных корпораций в годы Великой депрессии были буквально «манной небесной». Главную роль в поставках самого современного промышленного оборудования для советской индустриализации сыграли крупные американские компании, оттеснившие на второе место известные германские фирмы. Иностранные специалисты участвовали в строительстве предприятий, в установке оборудования, в обучении советских рабочих и инженеров.

 

Строительный «штурм». Все силы и средства были брошены в тяжелую промышленность. Начали одновременно строить 1,5 тысячи новых крупных предприятий металлургии, машиностроения, химии, энергетики, угольных и рудных шахт и разрезов (и ежегодно количество новых начинающихся строек все увеличивалось). Неквалифицированной рабочей силы и «новеньких» бумажных денег на все это было в достатке, но остро не хватало строительных материалов, металлоконструкций, труб и пр., не говоря уже о технологическом оборудовании.

Государство могло снабдить всем необходимым не больше 60 строек, а бесперебойно и высокими темпами возводились лишь 14 крупнейших (Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Запорожсталь, Уралмаш, несколько тракторно/танковых заводов и некоторые другие стройки). Началась горячка и хаос штурмовщины – тогда это называли «битвой железных строек». Газетные сообщения о возведении  гигантов индустрии и впрямь напоминали фронтовые сводки.

В точности уяснить, как проходил этот невиданный промышленный штурм, трудно даже сегодня. Плановые сроки в большинстве случаев были невыполнимы. Признаться в невыполнении государственных заданий для директоров заводов и строек было смертельно опасно – карательные органы и высшие партийные руководители развернули широкую охоту за «вредителями». Директора, как могли, скрывали истинное положение дел и слали в «центр» сводки о выполнении планов, а в ответ получали новые, еще более увеличенные задания. Когда, в конце концов, разница между бумажной «цифирью» и реальностью становилась вопиющей, старое руководство «клало партбилет на стол» (со всеми вытекающими в то время последствиями), а ему на смену приходило новое, которое тут же оказывалось в том же порочном круге.

Сталин ликвидировал Центральное статистическое управление, запретил публиковать любые цифры, из которых можно было бы понять, что творится в экономике, а данные о выполнении и перевыполнении планов, провозглашавшиеся с трибуны самим вождем, проверить никто не мог (да и не решался).

Широкое промышленное строительство продолжалось теми же способами и примерно с той же скоростью до конца 30-х годов.

 

Интенсификация труда. В промышленности «встретились» новейшая, передовая  техника и в массе своей полуграмотный и бесправный работник, живущий в материальном и бытовом отношении на уровне прошлого века.

9/10 населения страны имели лишь начальное образование или вовсе не умели читать и писать. Инженерные кадры готовились в срочном порядке по упрощенным программам и в массе своей не имели достаточной квалификации.

Американского образца завод часто возвышался посреди наскоро слепленного барачного рабочего поселка, который даже еще не успел вытеснить землянки первостроителей. 

Получив в свое распоряжение массу дешевой и неквалифицированной рабочей силы, государство стремилось добиться от нее как можно более интенсивного труда.

Интенсивность труда, как правило, зависит от его оплаты (больше наработал – больше получил). Уровень оплаты труда на советских заводах 30-х годов был низкий, и соответственной была и трудовая отдача работников. Платить всем им больше за больший труд возможностей почти не было. Денежное увеличение зарплаты отдачи не давало – работники производили в основном не товары  для людского потребления («ширпотреб»), а «железки» для могущества государства, так что, на повышенную зарплату все равно купить было нечего. Необходимо было вынудить рабочих отдавать производству больше сил и сноровки, сохраняя или даже фактически снижая уровень оплаты их труда.

Единовременно поднять государственные нормы выработки было опасно (пролетариату по-прежнему было «нечего терять, кроме своих цепей») – решили сначала показать, что существующие традиционные, привычные нормы занижены, что можно и нужно вырабатывать гораздо больше.

Ставку сделали на самых талантливых, умелых и честолюбивых, для которых общественное признание их заслуг было важнее материальной оплаты, на тех, кто способен за смену перекрыть обычную норму в 5, 10, а при идеальных, специально созданных условиях и в 20 – 30 раз [по имени ставшего знаменитым шахтера-«ударника» А. Стаханова их стали называть «стахановцами»].

Таких рекордистов выявляли, опекали и обеспечивали всем необходимым буквально на каждом предприятии – организация «стахановского движения» стала одним из важнейших плановых заданий (за его выполнение с директоров спрашивали «наверху» так же строго, как и за выполнение плана по выпуску продукции). Все газеты заполнились славословиями «передовикам», вызывавшим друг друга на соревнование – кто больше перевыполнит отраслевую норму выработки. Стахановцев сажали во все почетные президиумы торжественных собраний. Пропаганда преподносила эту шумную кампанию, как торжество «человека труда», который только в советской стране может добиться такого почета и уважения…

Но во всем этом деле была и оборотная – и самая важная – сторона. Перевыполнив план в 10 раз, передовик получал и в 10 раз больше зарплаты, талоны на покупку дефицитных вещей (костюм, патефон, иногда даже автомобиль и т. д.). После этого для массы остальных рабочих сменные нормы выработки повышались вдвое-втрое (то есть, для того, чтобы получить ту же плату, работник должен был теперь работать гораздо интенсивней) – государственная цель, таким образом, была достигнута [такая практика создания «передовиков», «ударников», «маяков» действовала в каждой отрасли, области, районе вплоть до конца 80-х годов].

Большинство рабочих прекрасно понимало эту подоплеку «социалистического соревнования» и относилось к ударникам не всегда однозначно. Недаром оскорбление стахановца или, тем более, драка с ним расценивались судами как политические, контрреволюционные преступления — и наказывались соответственно.

 

Результаты «великого перелома». В годы первых пятилеток (1929 – 1937 годы) в СССР  был почти полностью ликвидирован частный сектор в экономике – отныне человек мог работать только на государство, а значит, полностью зависел от него материально. Государство получило возможность диктовать своим наемным работникам практически любые условия труда и платить лишь минимум, необходимый для физического выживания рабочей силы. С окончанием НЭПа рабочие потеряли право через профсоюзы влиять на размеры оплаты своего труда – уровень заработной платы определялся теперь даже не в наркоматах, а непосредственно решениями Политбюро. Жизненный уровень большинства населения оказался «заморожен» на долгие десятилетия.

С 1928 до 1935 года основные продукты питания выдавались по карточкам (при этом право на «мясной» талон имел только каждый десятый, а на масло – лишь каждый двадцатый). Стала хронической нехватка самых необходимых предметов обихода – одежды, обуви, мыла, посуды и всего остального (и по-прежнему, и еще острее с каждым годом – жилья).

После отмены карточной системы зарплата в промышленности росла вдвое медленнее реальной стоимости жизни. В 1939-40 годах из-за хронической нехватки всех основных продуктов вновь повсеместно «снизу» стали вводиться карточки.

При этом подрастающим поколениям сызмальства внушалось, что только труд на государство дает почет и уважение, попытки же заработать как-то по-другому – постыдны, если не преступны. Этот сдвиг отразился даже в русском языке: слово «предприниматель» исчезло, а для всех, кто пытался заработать себе на жизнь помимо государства, появилась презрительная кличка «частник».

Ликвидировав свободный рынок, государство стало само определять, чего и сколько производить, как и по каким ценам сбывать произведенные товары, куда вкладывать капиталы и направлять «живую силу». Вместо конкурирующих друг с другом хозяев-капиталистов возник один хозяин-супермонополист, сосредоточивший в своих руках все производство и обмен. Во главе каждой отрасли хозяйства было поставлено отдельное министерство, управлявшее всей деятельностью «своих» предприятий. Планы увеличения производства, доводимые до каждого директора, приобрели силу государственных законов, и за невыполнение их полагалась уголовная ответственность. Понятия «выгодности» или «невыгодности», рентабельности или нерентабельности того или иного предприятия потеряли всякий смысл. Цели производства определялись уже не рыночным спросом населения и не экономической выгодой, а планами политического руководства страны.

Сталинское руководство видело главную свою задачу в том, чтобы максимально нарастить военно-промышленную мощь государства и превратить СССР из слаборазвитой, изолированной от остального мира страны в сильнейшую военную державу, которая бы определяла весь ход мировых событий. Марксистская идея о неизбежности победы социализма во всем мире стала пониматься, как завоевание Советским Союзом мирового господства.

Все силы, все ресурсы страны были сконцентрированы государством и брошены на достижение этой грандиозной цели.

За две первые пятилетки (1928 – 1937 годы) ценой огромных жертв и лишений всего населения в стране было построено свыше 9 тысяч новых предприятий – в основном, тяжелой промышленности. Они обеспечили, в первую очередь, военную мощь государства, причем в масштабах, явно превышающих чисто оборонительные потребности. Практически «с нуля» было создано танко-, самолето-, автомобилестроение, широко развернулось производство артиллерийских систем и боеприпасов, строительство военно-морского флота.

Уже в 1932 году годовой выпуск вооружений подскочил по сравнению с 1930 годом в несколько раз: артиллерийских орудий – в 4,8; снарядов – в 2,7; пулеметов – в 3,4; самолетов – в 3,3; танков – в 20,6 раза.

Колоссальные средства были брошены на строительство крупнейшей системы оборонительных сооружений вдоль западной границы («линия Сталина»), на рытье каналов (Беломорский, Москва – Волга и др.), освоение северных и восточных территорий – в основном трудом заключенных.

Созданный в ходе индустриализации комплекс тяжелой промышленности создавал возможность для технического перевооружения отраслей, работающих непосредственно на население (легкая промышленность), но внимания (и капиталов) им уделялось несравнимо меньше, чем военному производству.

Исключением был массовый выпуск сельскохозяйственной техники, который позволил государству полностью контролировать сев, уборку и вывоз урожая из колхозов – все трактора, комбайны и грузовики были в сельской местности сосредоточены на государственных машинно-тракторных станциях (МТС), работавших по собственным планам и графикам. Несмотря на то, что к 1941 году 94% посевов обрабатывалось техникой МТС, это не дало существенного прироста сельскохозяйственной продукции – в работе на земле никакие машины оказались неспособны заменить работника-хозяина.

По добыче угля и руд, по выплавке металла, по производству электроэнергии СССР сравнялся с ведущими европейскими странами (имеется в виду общее, «валовое» производство – производство же на душу населения отставало от развитых стран многократно).

В то же время, несмотря на столь грандиозное наращивание производственных мощностей, с 1928 по 1941 год национальный доход страны (общий объем всей вновь созданной продукции за вычетом всех затрат) реально вырос всего в полтора раза, а производительность общественного труда – лишь на треть. Значительно повысилась материалоемкость промышленного производства – для того, чтобы создать готовое изделие, в конце 30-х годов тратилось на треть больше сырья и электроэнергии, чем на такое же изделие десять лет назад. Это означало, что продукция советской промышленности не могла бы быть конкурентоспособной на мировых рынках; но такая задача руководством страны и не ставилась. Напротив, главной целью индустриализации было достижение полной независимости от мировых рынков и самообеспечение страны (автаркия). К концу 30-х годов СССР вплотную приблизился к достижению этой цели и уже мог почти обходиться без импорта – заводы оборудовались, в основном, станками советского производства.

 

 

 

ГОСУДАРСТВО БЕЗ ОБЩЕСТВА

 

Полное огосударствление экономики шло параллельно с ужесточением политического режима в стране. В 20-е годы многое в жизни советского общества еще напоминало о недавней революции; в следующем же десятилетии с любой «анархией» было покончено. Государство «подмяло» под себя все общество, а само приобрело завершенную форму: вся власть окончательно сосредоточилась в руках одного человека – «великого вождя мирового пролетариата» Сталина. В 1928 году этот человек был всего лишь лидером правящей партии; через десять лет он стал земным богом, в руках которого была жизнь и смерть любого человека в стране.

При этом в стране формально существовали все элементы демократического государства: Конституция 1936 года закрепляла основные права и свободы граждан; высшими органами власти числились выборные Советы; правящая коммунистическая партия, согласно уставу, подчинялась  не «вождю», а решениям своих съездов. Правда, с середины 30-х годов все голосования на партийных съездах (как и на любых других собраниях) стали единогласными, а на «выборы» проголосовать за одного-единственного выдвинутого «сверху» кандидата являлись почти 100% избирателей. Официально это объявлялось доказательством «морально-политического единства» советского общества.

 

Расправа со «старой партией».    Недовольство результатами «большого скачка», протест против жестоких методов его проведения не могли вылиться в сколько-нибудь организованное массовое сопротивление власти, – все некоммунистические организации были ликвидированы или надежно подавлены еще в сравнительно «мирные» годы НЭПа. Единственной организованной силой в стране была ВКП(б). Но чудовищные масштабы насилия над страной в период коллективизации и индустриализации заставили содрогнуться даже многих «твердокаменных» большевиков. Внутри партии стали расти антисталинские настроения.

С 1929 по 1936 годы в ВКП (б) было проведено несколько «чисток», из партии исключили более 800 тысяч человек (в основном рядовых или руководителей нижнего звена). Но искоренить оппозицию не удалось, – внутри неоднократно «чищенной» партии появлялись подпольные антисталинские группы. Еще опаснее был бы возможный сговор «старых большевиков» (так называемой «ленинской гвардии») в высшем эшелоне власти с целью смещения Генерального секретаря.

Начиная с 1934 года Сталин начал целенаправленно и методично истреблять тех, кого привыкли считать «истинными», «идейными» коммунистами, – ветеранов партии с дореволюционным стажем, видных участников революции, гражданской войны.

Технически расправа со «старой гвардией» оказалась возможной потому, что Сталин через «своих людей» полностью контролировал карательные органы (НКВД – Народный комиссариат внутренних дел) и все средства массовой пропаганды. Но самое главное – уничтожение активных большевиков, которые только что провели жесточайшие кампании коллективизации и индустриализации, поддерживалось и одобрялось большинством населения страны.

К середине 30-х годов люди в полной мере ощутили на себе последствия «большого скачка». Разница между светлыми ожиданиями и реальными результатами «социалистического» переворота удручала. Как же так получилось? – ведь идеи-то прекрасные! – не иначе, вмешались какие-то «темные силы»… В общественном сознании бродила мысль о том, что во всех страданиях народных, во всех жестокостях власти виноваты замаскировавшиеся «враги», злокозненные «вредители». Эти массовые настроения сталинская пропаганда умело довела до накала истерики.

При этом самого Сталина та же пропаганда представляла единственным защитником вновь обездоленных, надежным «другом народа», который сам окружен коварными заговорщиками. Но не дадут погубить страну и ее вождя грозные, бдительные и никогда не ошибающиеся «органы»! Они с помощью трудящихся выявят, разоблачат и уничтожат презренных наймитов империализма, шпионов и диверсантов, у которых руки по локоть в народной крови!..

В 1936-38 годах по всей стране прошла серия открытых судебных процессов над «старыми большевиками», еще недавно возглавлявшими партию и страну. На глазах у потрясенной публики обвиняемые каялись в чудовищных преступлениях против собственного государства и требовали для себя самых суровых наказаний. Это была наглядная демонстрация того, что врагом советской власти может оказаться любой, и никакие прошлые заслуги здесь ничего не значат.

 

«Большой террор». В середине 30-х годов развернулся «Большой террор», продолжавшийся (с периодическими спадами и всплесками) до самой смерти Сталина. Через несколько лет в партии (и в живых) практически не осталось тех, кто ее когда-то создавал и вел к власти.

Занимать должность секретаря парторганизации, директора завода, председателя колхоза, начальника стройки и т. п. было в эти годы смертельно опасно – на место «разоблаченных» и казненных «врагов народа» назначались новые люди, которых очень часто вскоре ждала участь их предшественников. Молниеносные карьеры заканчивались тюрьмой, лагерем или расстрелом. Только за один 1937 год руководство краевых, областных и республиканских партийных и советских органов полностью сменилось по 4 – 5 раз!

Методично, планомерно истреблялось старое «начальство» и во всех ведомствах – от наркомата путей сообщения до армии, от аппарата Советов и профсоюзов до службы внешней разведки и Коминтерна. Не избежали общей участи и сами грозные «органы» – и начинавший «Большой террор» Генрих Яг`ода, и сменивший его на посту главы НКВД Николай Ежов (он выполнил в 30-е годы основной объем «работы») также были расстреляны как «враги народа». Вслед за ними в тюрьмы отправлялись и их подчиненные – недавние палачи сами оказывались на месте своих жертв.

«Большой террор» быстро распространился практически на все слои населения. Обвинить в «шпионаже», «измене Родине», «контрреволюционной агитации», «организации террористических актов или диверсий» и т. п. могли практически любого. «Политическими» преступлениями стали считаться хулиганство, хищение государственной собственности и т. п. В тюрьме могла оказаться и библиотекарша, у которой по недосмотру на полках остались книги «врагов народа», и школьный учитель, в недостаточно сильных выражениях заклеймивший на уроке бывших героев революции, и заводской мастер, у которого на участке произошел несчастный случай, и неграмотный мужик, использовавший газету с портретом вождя «не по назначению»… Достаточным основанием для ареста было простое знакомство с кем-либо из уже арестованных «врагов народа».

Никто не был застрахован от попадания в застенки НКВД, ничто не являлось гарантией безопасности, но меньше всего шансов выжить в эти годы было у людей неординарных, самобытных, чем-то выделяющихся из общей массы, живущих «своим умом». Зато наступило раздолье для абсолютно подлых и беспринципных – анонимный донос на начальника, соперника, соседа стал надежным средством решить самые разнообразные личные проблемы – от ускорения карьеры до расширения жилплощади.

Основная масса жертв отправлялась в ГУЛАГ [Государственное Управление лагерей] или на казнь без долгих и сложных юридических процедур. Суды обходились не только без адвоката и свидетелей, но часто и без присутствия самого обвиняемого – приговор выносился заочно, объявлялся обвиняемому и приводился в исполнение немедленно, без всяких обжалований. Но и при такой повышенной «пропускной способности» репрессивная машина в эти годы была перегружена и едва справлялась с огромным объемом «работы». Все тюрьмы были переполнены, часто заключенных набивали в камеры так, что они не могли не только лежать, но и сидеть, а по ночам в тюремных дворах ревели моторы грузовиков – так глушили звуки выстрелов и крики жертв при расстрелах.

Территориальные подразделения НКВД, как и все советские ведомства, получали «сверху» плановые разнарядки – сколько «врагов народа» следует выявить и уничтожить. Как правило, местные карательные органы просили у «центра» дополнительных лимитов на разоблачение и отстрел «вредителей». Их задача была облегчена официальным разрешением применять к допрашиваемым «меры физического воздействия». Пытками из арестованных выбивали показания против их друзей, товарищей, сослуживцев, а когда те попадали в руки следователей, из них также выбивали показания на людей, с которыми они были знакомы на воле, – и такая «цепная реакция» продолжалась вплоть до специального указания или исчерпания заданной «нормы».

Как правило, вслед за арестом главы семьи «брали» и его родных – вплоть до несовершеннолетних детей. Для таких случаев существовала особая статья обвинения – «член семьи изменника Родины». Жены публично отрекались от арестованных мужей, детей на пионерских и комсомольских собраниях вынуждали клясться в ненависти к родителям, «оказавшимся» шпионами одновременно нескольких вражьих разведок. Но и это далеко не всегда их спасало – они были заложниками следователей НКВД, и судьба детей часто зависела от «признаний» арестованного.

 

ГУЛАГ.    Лагеря НКВД второй половины 30-х годов недаром прозвали «истребительно-трудовыми» [их официальное наименование – «исправительно-трудовые», ИТЛ] – режим содержания в них оставлял попавшим туда мало шансов выжить. «Врагов народа» убивали непосильным трудом и голодом. Но прежде чем погибнуть, заключенные успевали внести свой вклад в «строительство социализма», работая на рудниках, лесоповале, на стройках пятилеток. Обширные области на Крайнем Севере, в Восточной Сибири, на Чукотке осваивались исключительно трудом заключенных. Лагеря получали производственные планы, как и обычные предприятия.

В конце 30-х годов получили широкое распространение так называемые «шарашки» – специальные тюрьмы, в которых заключенные ученые, инженеры и конструкторы разрабатывали новые образцы военной техники. Труд заключенных стал одним из необходимых элементов «плановой социалистической экономики».

Численность казненных, отправленных в лагеря и ссылки в годы «большого террора» до сих пор не поддается точному подсчету. Известно лишь, что счет шел на миллионы. В 50-е годы, когда начали пересматривать приговоры сталинской поры, реабилитированных оказалось около 20 миллионов человек (и это при том, что пересмотр судебных дел коснулся тогда далеко не всех)

Страх перед всемогущим государством стал общим чувством, уравнивающим всех советских людей, важнейшим «мотором» государственной экономики и надежнейшей гарантией политической стабильности. Но одновременно такими же общими чувствами были восхищение государством, преклонение перед его силой, почти религиозный, священный трепет перед его вождем. Эти чувства целенаправленно воспитывались самим государством.

 

Воспитание «нового человека».    У государства появились новые, необычайно могущественные средства воздействия на человека, позволяющие управлять не только его поведением, но и мыслями, и даже чувствами.

Основы знаний об окружающем мире современный человек получает не столько в семье (как это было раньше), сколько от воспитателей, учителей, через книги, газеты, радио, кино и т. д. Все эти каналы обучения, воспитания, информации и эмоционального воздействия в СССР к началу 30-х годов оказались полностью сосредоточены в руках государства и подчинены личному контролю Сталина.

В начале 30-х годов в СССР была создана система обязательного начального (четырехлетнего) образования. В городах большинство детей оканчивали школы-семилетки. В срочном порядке создавались вузы и техникумы для подготовки квалифицированных промышленных специалистов. Вся эта система подчинялась жесткому централизованному контролю. С «революционной» самодеятельностью 20-х годов в деле воспитания было покончено. Остались в прошлом попытки создания «демократических» учебных заведений, в которых ученики контролировали преподавателей, сами определяли, что и как изучать. В школах и вузах восстановили жесткий единообразный порядок и дисциплину, никаких отклонений от государственной программы в содержании обучения не допускалось. Каждый человек должен был получить в школе целостную «единственно верную» картину мира – одинаковую для всех жителей СССР.

С началом коллективизации резко ужесточилась антицерковная политика властей. Была предпринята попытка окончательно искоренить все религиозные организации в СССР и сделать страну «безбожной». Библия, Коран, другие религиозные книги стали в СССР запрещенной литературой. К концу 30-х годов не только в большинстве деревень, но и во многих крупных городах не осталось ни одного действующего храма, а в сохранившихся некому было служить: священнослужителей всех вероисповеданий арестовывали, расстреливали, ссылали. Жесточайше преследовали верующих, не принадлежавших к «большим» конфессиям: выявленные органами НКВД религиозные группы и секты отправлялись в лагеря ГУЛАГа в полном составе.

Жесткий государственный контроль установили в 30-е годы и над всеми людьми творческих профессий – «свободным художникам» в СССР места не было. Писатели, композиторы, художники, скульпторы, режиссеры, артисты были объединены в «творческие союзы», которые фактически стали еще одним «рычагом» государственной машины.

Только государство определяло, кто из них «народный» артист, кто «заслуженный», кто «живой классик», кто просто «талант», а кто «отщепенец» или «литературный подонок». В результате строжайшего цензурного и идеологического отбора «массы» могли читать, слушать и видеть только то, что из всей творческой продукции тщательно отобрало для них государство – и лично Сталин.

Система государственного «контроля над душами» стала не менее важной опорой тоталитарной власти, чем массовый террор НКВД и ГУЛАГа, – а со временем и более эффективной. Поколения, родившиеся в тридцатые годы, стали первыми поколениями действительно советских людей.

 

Государственная идеология.  Советским людям внушалось, что существует только одна философская теория, содержащая правильный взгляд на мир, – «марксизм-ленинизм», и основы этого учения с разной степенью подробности изучались на всех ступенях образовательной системы. «Самодеятельные» толкования марксизма не допускались; безопаснее всего для простого человека было вообще трудов «основоположников» не читать. Труды Маркса–Энгельса–Ленина мог «развивать», «обогащать», «правильно» толковать только один человек – Сталин. Вождь методично приспосабливал марксизм к нуждам своей диктатуры.

Бунтарские, революционные писания Маркса меньше всего подходили для того, чтобы обосновывать абсолютную власть государства над человеком. Так, например, коммунизм по Марксу – это общество, свободное от всякого государственного принуждения: без армии, без полиции, без тюрем, без налогов. Если исходить из этого понятия, то СССР в 30-е годы двигался не к коммунизму, а в противоположном направлении. Сталин лично «обогатил» теорию, заявив, что перед тем, как отмереть, государство должно максимально усилиться – ведь по мере приближения к коммунизму растет сопротивление классовых врагов. Этот вывод стал идеологическим обоснованием массовых карательных кампаний.

 

Тоталитарный «социализм».   В 1939 году Сталин торжественно объявил, что цель, ради достижения которой большевистская партия захватила власть в 1917 году, достигнута – в СССР «в основном построен социализм».

Это заявление содержало в себе некоторую долю правды: в СССР к этому времени действительно утвердился новый, нигде и никогда ранее не существовавший общественный строй. Однако этот строй имел мало общего с тем «царством свободы», которое называл социализмом Маркс и ради которого готов был переступить через все человеческие законы Ленин.

Не получилось даже всеобщего материального равенства, о котором мечтали поддержавшие большевиков народные массы, – в СССР сформировалось новое привилегированное сословие – партийно-хозяйственно-советско-профсоюзное чиновничество. В условиях, когда миллионы людей существовали на грани голода, «усиленный» продуктовый паек с талонами на мясо, сливочное масло уже был огромной привилегией – а уж возможность сшить шубу в спецателье или ездить в мягком вагоне воспринимались как сказочное процветание. Более того, «уравниловку» в оплате труда власти признали злом, и систему привилегий и льгот распространили практически на все население – была выстроена сложная иерархия продовольственных карточек, «закрытых» магазинов, «спецраспределителей», отоваривавших только прикрепленных к ним работников. Уже в 30-е годы получаемая каждым денежная зарплата значила меньше, чем сумма льгот и привилегий, причитавшихся человеку в зависимости от того, где он работает, какую должность занимает.

Гораздо больше сталинский «социализм» напоминал политический идеал вождя итальянских фашистов Муссолини – «тоталитарное» государство. В конце 30-х годов СССР подошел к осуществлению этого идеала гораздо ближе, чем фашистская Италия или нацистская Германия. Советское государство сумело занять в жизни каждого человека, живущего в СССР, центральное место. Государство воспитывало, лечило, учило, давало жилье и работу, кормило, обеспечивало человеку идеалы и смысл жизни, следило за его моральным уровнем, оценивало его и бдительно контролировало каждый его шаг.

Важным элементом советской тоталитарной системы стала перенаселенность городов и нехватка жилья. Бытовой нормой эпохи были бараки и коммуналки, где каждый круглосуточно находился на виду у десятков соседей, среди которых обязательно оказывались осведомители «органов». Большинство горожан жили в таких условиях, что скрыть от государства даже мельчайшие детали своего быта не представлялось возможным, – каждый должен был быть «прозрачен» и ясен во всех своих поступках, связях, помыслах и желаниях.

Область человеческой свободы сузилась до предела. Для большинства в этом не было трагедии: в бараках и коммуналках  продолжались многие традиции деревенского «общинного социализма», а опасность угодить в лагерь уравновешивалась такими возможностями быстрого карьерного роста, каких никогда не было у «простого человека» в царской России. Выжившие предпочитали верить, что «зря никого не сажают», и не сомневаться в том, что сегодняшние лишения окупятся сторицей в светлом коммунистическом будущем. А подрастающие дети искренне верили, что им сказочно повезло – ведь они родились в СССР, а не в какой-нибудь ужасной капиталистической стране…

 

Изоляция от мира.    На рубеже 20 – 30-х годов жители СССР были окончательно отрезаны от всех неофициальных источников информации об окружающем мире. Выезд за рубеж стал невозможен практически для всех, за исключением очень узкого круга партийных (в основном, коминтерновских) работников. Немногочисленные иностранцы, приезжающие в страну, находились под бдительной опекой «органов», и неформальное общение с ними грозило обвинением в шпионаже. Люди прекратили переписку с заграничными родственниками и знакомыми. Все, что полагалось знать гражданину СССР о событиях за пределами страны, ему сообщали органы партийной пропаганды.

Не меньшие усилия прилагались и для того, чтобы не допустить никакой утечки «нежелательной» информации о СССР за рубеж. Для иностранных писателей и журналистов устраивались показательные поездки по стране, на которые не жалели сил и средств, – и многие возвращались домой с самыми восторженными впечатлениями о «государстве рабочих и крестьян». Среди всемирно известных писателей, общественных деятелей, ученых появилось множество «друзей СССР».

Этим людям и в голову не приходило, что в СССР могут быть подняты на ноги десятки и сотни людей, потрачены любые деньги – только ради того, чтобы «пустить пыль в глаза» именитому иностранцу. Одна известная общественная деятельница, англичанка, на приеме у Сталина устроила вождю настоящий «выговор», доказывая, что нельзя так баловать детей, как это делают «неопытные» няньки в колхозных детских садах: дети не должны быть такими чистенькими и нарядными, им не надо столько дорогих игрушек – пусть бегают на улице и закаляются…

В годы Великой депрессии на европейцев и американцев производило сильное впечатление, что в СССР нет ни массовых банкротств, ни безработицы – наоборот, строится огромное количество новых промышленных предприятий, растет производство. Многим на Западе это казалось замечательным – так же, как умирающим от жары кажется раем ледяная пустыня. На Западе почти ничего не знали ни о ГУЛАГе, ни о нищете большинства советских людей; редкие свидетельства об ужасах сталинизма слишком противоречили доброжелательным отзывам знаменитых «очевидцев», такие свидетельства встречали с недоверием как «происки врагов коммунизма».

Для окружающего мира СССР был в эти годы самым закрытым и загадочным государством на Земле.

 

Читать дальше:

Что люди думали       РазговоР

 

 

 

Коммунистический эксперимент

 

После окончательного разгрома сил «старой» России стало ясно, что Россия «новая» не хочет жить (и не может выжить) в условиях «военного коммунизма». Сил у правящей партии было пока недостаточно, чтобы воевать со всей крестьянской страной, поэтому в начале 1921 года ее съезд принял решение резко изменить экономическую политику – отказаться от попыток немедленно «добить» частное предпринимательство.

Смысл нового курса партии заключался в том, чтобы выполнить экономические требования крестьянства и одновременно закрепить политическую диктатуру большевиков. Этот курс получил название НЭП («новая экономическая политика»).

 

Конец гражданской войны.  Ненавистную крестьянам продразверстку отменили, вместо нее был введен вдвое меньший продналог — сельские хозяева получили право излишки своего урожая свободно продавать (или горожанам на базарах, или государству по ценам чуть ниже рыночных).

Но одного такого разрешения было недостаточно, чтобы деревня повезла продовольствие в город, – со своим хлебом, мясом, маслом крестьянин поедет туда для того, чтобы обменять их на гвозди и керосин, на ткани и кровельное железо, на посуду и сапоги – на то, что не может сделать собственными руками. Городская же промышленность уже давно и безнадежно стояла…

Фактически признав, что госпредприятия и госторговля не в состоянии быстро наладить производство и обмен товаров, государство разрешило кустарное производство товаров повседневного спроса и стало отдавать мелкие предприятия, магазины и лавки в частную собственность желающим стать новыми хозяевами. «Частники» и кооператоры взяли в свои руки почти всю розничную торговлю, часть пищевой и легкой промышленности и сумели довольно быстро наладить производство простейших обиходных товаров и восстановить торговлю.

Этих уступок вполне хватило, чтобы сбить волну массовых крестьянских  восстаний, и гражданская война, наконец, закончилась. Красную Армию демобилизовали и около пяти миллионов солдат вернулось к мирным занятиям.

С переходом к нэпу партийное руководство перестало поощрять стихийное насилие по отношению к «классовым врагам», обуздав слишком ретивых чекистов и комиссаров, уверенных в своем праве «экспроприировать» любое приглянувшееся им добро и «ставить к стенке» каждого, кто им не нравится. ВЧК преобразовали в более централизованное и дисциплинированное Главное политическое управление (ГПУ); репрессивный аппарат был поставлен под строгий контроль партийных органов. После произвола гражданской войны вновь созданная система «социалистической законности» давала мирным обывателям некоторые гарантии мира и спокойствия.

«Законность», правда, больше напоминала юридически оформленное беззаконие. Советские суды полностью подчинялись партийной власти, по-прежнему официально были обязаны руководствоваться не столько писаным законом, сколько «революционным правосознанием».

 

Восстановление хозяйства. Восстановить торговлю было невозможно без «настоящих» денег. Почти ничего не стоившие «совдензнаки» времен гражданской войны в 1924 году заменили новыми рублями, которые теперь печатались не в таком количестве, «сколько надо» государству, а в соответствии с золотыми запасами страны. Денег стало мало, но зато они вновь стали настоящими деньгами, – за них уже можно было купить необходимые вещи. Прилавки магазинов начали постепенно наполняться товарами.

«Командные высоты» в экономике – банки, внешняя торговля, транспорт, вся крупная и большая часть средней промышленности – остались в руках государства. Заводы и фабрики объединили в крупные промышленные объединения (тресты), и предоставили им некоторую свободу хозяйственной деятельности – с тем, чтобы они себя окупали и давали прибыль. Руководство трестов получило право увольнять лишний персонал, самостоятельно заключать сделки с поставщиками и покупателями, договариваясь о ценах. На заводах прежняя уравнительность в оплате труда была заменена материальным поощрением рабочих за более интенсивный труд. По сравнению с методами хозяйствования времен «военного коммунизма» это был большой шаг вперед, и промышленность стала подниматься из руин.

Разрешение частной инициативы и рыночных отношений позволило стране оправиться от чудовищного разорения гражданской войны. Урожай 1925 года превзошел уже довоенный уровень, а два года спустя восстановилось и поголовье скота. Вновь обеспеченные сырьем и получившие хозяйственную свободу, быстро оживились легкая и пищевая промышленность. И хотя в отраслях тяжелой индустрии успехи были скромнее, национальный доход страны к 1928 году сравнялся с довоенным. Выросла производительность труда и зарплата (реальные доходы рабочих при 7-часовом рабочем дне приблизились к дореволюционным).

В памяти большинства населения годы нэпа остались светлой полосой относительной сытости между голодухой и разором «военного коммунизма» и нелегкими временами коллективизации и индустриализации.

 

РКП(б): разочарования, планы и мечты. Героическая вседозволенность классовой войны сменилась компромиссами гражданского мира. Те, кто примкнул к большевикам в годы революции и гражданской войны (а таких среди нескольких сот тысяч членов РКП было подавляющее большинство), были сбиты с толку, деморализованы [в 1925 году среди умерших членов ВКП(б) 14% составляли самоубийцы]. Для них невыносимо было видеть вновь безнаказанно торгующих «спекулянтов», считаться с выгодами или невыгодами «обывателей», «мещан», терпеть советы, а тем более указания «буржуазных спецов». Партийному руководству стоило больших усилий сдерживать тех коммунистов, кто слишком привык устанавливать справедливость при помощи «товарища маузера», кто, не в силах обуздать свои порывы, продолжал «ставить гадов к стенке» [в Сибири еще несколько лет после окончания гражданской войны действовали «красные» банды, организованные теми, кто не смирился с таким «зажимом инициативы»].

Партийные вожди не уставали разъяснять, что нэп – политика необходимая и неизбежная. Но одновременно они не скрывали, что эта уступка крестьянству – временная, что пролетарская диктатура «прикроет» свободный рынок и частную инициативу, как только сочтет это возможным. Коммунисты, призывала партия, в годы нэпа должны научиться управлять государством и хозяйственной жизнью страны (Ленин сформулировал эту задачу вызывающе-резким лозунгом: «Учиться торговать!»).

Предполагалось, что государственная промышленность под большевистским руководством вскоре докажет свое преимущество – сможет выпускать товаров больше, дешевле, лучшего качества, чем «частники», выиграет у них в конкурентной борьбе и полностью вытеснит «новую буржуазию» с рынка. Город станет социалистическим и будет в состоянии предложить деревне не только серпы и плуги, но и трактора, комбайны, другие современные сельхозмашины. Применение на полях такой техники сулит невиданный рост производительности сельского труда. Но машинные технологии невозможно внедрить на малых семейных участках, – сама жизнь, реальная выгода побудит крестьян порвать с частнособственническим прошлым и перейти к коллективному ведению хозяйства.

Считалось, что ускорит осуществление этих социалистических мечтаний долгожданная помощь пролетарских государств Запада, – надежда на «мировую революцию» была сильна по-прежнему.

А пока, отступив под напором «мелкобуржуазной стихии» и рассчитывая на экономические успехи национализированных предприятий, правящая партия использовала мирную передышку для укрепления своей политической власти.

 

Укрепление однопартийной диктатуры. Советы рабочих и крестьянских депутатов сохранились, но самостоятельной роли не играли ни в центре, ни в провинции. «Душой» и организующим костяком нового государства была большевистская партия.  

Одновременно с переходом к нэпу партийное руководство жестко укрепило дисциплину внутри РКП(б). На протяжении всей гражданской войны ни один серьезный вопрос не решался в правящей партии без ожесточенных споров; те, кто оказывался в меньшинстве, создавали фракции и группы, продолжая отстаивать перед большинством свою правоту. Такое положение дел признали недопустимым, и фракции внутри РКП были запрещены. Меньшинство, в чем-либо не согласное с проводимой политикой, лишалось права эту политику критиковать и обязано было исполнять решения большинства беспрекословно – под угрозой немедленного исключения из партии.

В первые же мирные годы были добиты остатки всех старых политических партий – в тюрьмы и ссылки пошли последние видные меньшевики и эсеры. Никакой организованной оппозиции коммунистам более не существовало.

Активно подавлялись и центры духовной оппозиции коммунистическому режиму и мировоззрению. [ПОДРОБНЕЕ] Были казнены или отправились в концлагерь многие иерархи православной церкви и рядовые священники. По всей стране закрывались храмы, развернулась широкая и очень агрессивная антирелигиозная пропаганда.

ГПУ организовало церковный раскол, поддержав группу молодых священников (так называемых «обновленцев»), готовых сотрудничать с коммунистами. Православные священники и верующие, которым казалось кощунственным возносить в храмах молитвы за правителей-атеистов, ушли в подполье. После смерти в 1925 году патриарха Тихона власти запретили выборы нового главы православной церкви. Гонениям, шельмованию подвергались все организованные религиозные общины – христиане, мусульмане, иудеи, буддисты.

Руководители новой России проявляли подчеркнутую заботу о некоторых наиболее знаменитых ученых-естественниках, но поспешили избавиться от самых известных ученых-гуманитариев. В 1922 году специальным рейсом парохода в изгнание за границу были вывезены 160 крупнейших русских философов, историков, экономистов, социологов, писателей, ректоров университетов – «золотой фонд» российской интеллигенции. Органы политической полиции (ОГПУ) наладили разветвленную систему слежки за оставшимися в России представителями  старых «образованных классов».  Малейшие проявления политической нелояльности к новой власти грозили им отправкой в концлагерь, устроенный на Соловецких островах в стенах бывшего монастыря [это был первый «остров» будущего «архипелага ГУЛАГ»].

Политическая система коммунистической диктатуры получила в 20-е годы завершенный вид. Партийные ячейки, созданные буквально на каждом предприятии, в каждой городской конторе и при каждом сельсовете, контролировали работу администраторов-управленцев на всех уровнях. Разросшаяся до миллионной численности партия сумела буквально «пронизать» собою все государство и общество.

Кадры новой советской «элиты» в эти годы бурно росли – сотни тысяч принятых в партию рабочих и крестьян почти сразу же продвигались в аппарат управления. Отсутствие образования и компетентности не мешало карьере (скорее наоборот – «слишком грамотные» вызывали подозрение), и новые «выдвиженцы», благодарные советской власти, становились самыми преданными и ретивыми проводниками политики партии.  

«Щупальцами в руках партии» (по выражению Сталина) стали многомиллионные профсоюзы и прочие «добровольные общества», контролируемые коммунистами.  Власти стремились вовлечь в них как можно больше людей; от советских граждан требовалась не просто лояльность властям, но активное участие в организуемой и направляемой «сверху» общественной жизни. Тех, кто уклонялся от этого, клеймили позором за  «отсталость», «мещанство», «мелкобуржуазную психологию». Право на участие в выборах стало постепенно перерастать в обязанность – партийные агитаторы, не жалея сил, обеспечивали явку «несознательных» избирателей на собрания. При этом любые попытки самоорганизации «снизу» (например, создания массового крестьянского союза) пресекались в зародыше.

 

От империи – к СССР. Одним из первых документов большевистского правительства была «Декларация прав народов России», в которой провозглашалось право населявших Российскую империю народов на самоопределение. Тем самым, казалось бы, узаконивался начавшийся сразу после отречения Николая II распад «единой и неделимой» империи. Однако коммунисты вовсе не собирались мириться с потерей Польши, Финляндии, Украины, Прибалтики, Закавказья и Средней Азии – закрепившись у власти в центре, они приступили к поглощению, «советизации» соседних государств.

Марксистская теория утверждала, что такие понятия, как «национальные интересы», «национальное единство» и т. п. – не более чем обман, к которому прибегает буржуазия, чтобы держать рабочих в повиновении. Вечно дерущиеся из-за прибылей капиталисты – главная причина межнациональной вражды. Поэтому «самоопределяться» должны не нации, а пролетарии, интересы которых во всех странах совпадают и заключаются в том, чтобы избавиться от капиталистов и создать «всемирную республику труда». Таким образом, «пролетарским» вариантом самоопределения может быть только соединение с другими «пролетарскими» государствами, тогда как отстаивать национальную независимость может только буржуазия.

В соответствии с этой логикой,  вооруженное вторжение Красной армии на территорию любой страны являлось не агрессией, а проявлением «пролетарской солидарности».

Официально признав независимость бывших частей Российской империи, большевики не отказались от тайной подготовки вооруженных восстаний против их новых национальных правительств. При первых же успехах мятежников на помощь им приходила Красная армия. Таким образом удалось вновь присоединить Украину, Азербайджан, Армению, Грузию. С независимостью Эстонии, Латвии и Литвы советскому правительству пришлось смириться под давлением Антанты. Сохранила свою независимость и Финляндия – мятеж, поднятый в 1918 году финской «красной гвардией», только что сформированное правительство страны быстро и жестоко подавило при поддержке германских войск.  

В декабре 1922 года советские республики, созданные на территории бывшей Российской империи (РСФСР, Украина, Белоруссия и Закавказская федерация) были объединены в Союз Советских Социалистических Республик (СССР). В 20-е годы на среднеазиатских территориях РСФСР были образованы новые союзные республики – Узбекистан, Туркмения и Таджикистан, а место Закавказской федерации заняли Азербайджан, Армения и Грузия.

В конституции СССР было записано, что каждая из союзных республик вступает в Союз добровольно и сохраняет свой суверенитет, включая право выхода из единого государства. Вместо дореволюционной политики русификации в республиках стали на первых порах всячески поощрять национальную культуру и языки, привлекать к управлению национальные кадры (одновременно при этом «выкорчевывая» исторически сложившуюся национальную интеллигенцию, как носительницу «буржуазных» или «феодальных» традиций).

При абсолютной власти единой для всех коммунистической партии национальная независимость советских республик была чисто декоративной.  

Считалось, что в состав СССР в будущем должны войти новые республики, а после победы мировой революции в этом Союзе объединятся народы всей Земли. Эта идея была заложена даже в государственный гербе СССР – земной шар с серпом и молотом и девиз: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

В календарях 20-х годов 7 ноября обозначалось как «День начала всемирной революции».

 

Штаб мировой революции. Созданный в 1919 году Коммунистический Интернационал за несколько лет превратился в широкую и разветвленную организацию. Компартии появились в десятках стран на всех континентах.  

Коммунистические партии создавались не для победы на выборах, а для вооруженного захвата власти. Поэтому их главными врагами были не «буржуазные» партии, а социал-демократы, стремившиеся ввести «классовую борьбу» рабочих в мирные, законные рамки. Коммунисты должны были действовать противоположным образом – не сглаживать, а всячески обострять конфликты, разжигать недовольство масс и готовить их к вооруженной борьбе. Одним из условий приема в Коминтерн была железная внутрипартийная дисциплина; партия, называющая себя коммунистической, не должна была терпеть никаких разногласий, сомнений и колебаний в своих рядах.

РКП(б) формально была лишь одним из равноправных членов Коминтерна, по сути же все важнейшие решения всемирного коммунистического движения принимались в Кремле – большевистское руководство снабжало компартии немалыми деньгами и опытными кадрами. В СССР обучались иностранные партработники, которые затем направлялись на нелегальную работу в те страны, где, по мнению Коминтерна, в них была особая нужда (немец мог оказаться под чужой фамилией в Китае, болгарин – в Германии, американец – в Бразилии и т. д.).

Агентурную сеть Коминтерна с самого начала активно использовала советская внешняя разведка, так что часто трудно было различить, где кончается революционное подполье, и начинается шпионская сеть. Шпионаж в пользу СССР иностранные коммунисты воспринимали не как измену своей родине, а как благородное дело помощи «первому в мире государству рабочих и крестьян», как свой вклад в создание будущей «Всемирной Республики Советов» [фото].

В Европе державы-победительницы, заключая договоры с новыми восточноевропейскими государствами, создавали тем самым вокруг границ СССР «санитарный кордон» против проникновения на Запад «большевистской заразы» (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария, Югославия). Прорвать этот «санитарный кордон» СССР пытался с помощью Коминтерна.

В 1923 году в разгар экономического кризиса в Германии была сделана попытка поднять на восстание немецких рабочих. На нелегальную работу в германскую компартию командировали опытных организаторов из России, через советское посольство (постпредство) в Берлине закупалось оружие для коммунистических боевиков. Однако средства, потраченные на германскую революцию, пропали даром – баррикадные бои в Руре, Саксонии и в Гамбурге закончились поражением коммунистических отрядов.

Неудачно закончилась и коминтерновская попытка прорвать «санитарный кордон» в Болгарии – поднятое там в том же 1923 году восстание было подавлено.

Одновременно большое внимание в 20-е годы Коминтерн уделял «южному» и «восточному» направлению, стремясь «разбудить Азию». Считалось, что народы колоний и полуколоний – естественные союзники коммунистического движения в борьбе с «империалистическими» великими державами. Возникла даже идея, что «отсталые» народы, если им помогут коммунисты индустриальных стран, шагнут в социализм непосредственно из феодализма. «Нелегалы» Коминтерна появились на Ближнем Востоке, в Иране, Афганистане, Индии.

Особые надежды связывали с Китаем, охваченным гражданской войной. В националистическую армию генерала Чан Кайши было направлено несколько тысяч военных советников, а китайская компартия стала союзницей генерала. Чан Кайши разбил соперников в кровопролитных боях и подчинил своему контролю почти всю страну, – но тут до него дошла достоверная информация, что его коммунистические союзники намерены в ближайшее время от него избавиться. Реакция генерала была мгновенной – в резне 1927 года с коммунистами расправились быстро и жестоко. Остатки коммунистических отрядов были блокированы в горных районах, где с трудом отражали натиск националистов (помощь Чан Кайши стали оказывать уже западные державы).

Все попытки разжечь пожар мировой социалистической революции в 20-е годы ни к чему не привели. В создании нового общества коммунистам СССР можно было рассчитывать только на себя. А внутри страны накапливались нелегкие, трудноразрешимые проблемы…

 

Противоречия НЭПа. Нэповскую «смешанную экономику», в которой централизованный государственный сектор возвышался в рыночном море мелких частных хозяйств (крестьян, ремесленников, торговцев), с самого начала постоянно лихорадило.   

Государственная промышленность в условиях рыночной конкуренции оказалась малоэффективной. Надежды на ее победу в экономическом соревновании с частным сектором не оправдывались – везде, где существовала хоть какая-то конкуренция, «частник» побеждал. Как ни парадоксально это выглядело для партийных теоретиков, изделия мелких кустарных мастерских оказывались на рынке привлекательнее, чем продукция трестов. Неповоротливая госпромышленность никак не могла приноровиться к рыночному спросу: многих товаров первой необходимости остро не хватало, другие годами пылились на полках. Управляемые не хозяевами, кровно заинтересованными в доходах,  а чиновниками, тресты вязли в бесчисленных инструкциях, согласованиях, бесконечных отчетах, и наплодили поэтому огромную армию управленцев-бюрократов – их численность к концу 20-х годов почти сравнялась с количеством фабрично-заводских рабочих. «Совслужащие» вполне освоили худшие традиции российского чиновничества – волокиту, взяточничество, казнокрадство. Прибыльность промышленности и транспорта в целом оставалась вдвое ниже довоенной.

Но в условиях «диктатуры пролетариата» не могло развернуться и частное производство.

Серьезные предприниматели (которых с полным основанием можно было называть капиталистами) сбежали из страны почти сразу же после установления советской власти. Новое же поколение «деловых людей», выдвинувшееся с началом нэпа  не имело ни опыта, ни квалификации своих предшественников. При этом они находились под контролем власти, которая поставила перед собой задачу создать общество без частной собственности, без торговли, без денег…

Перед этой властью человек, решивший начать свое «дело», был беззащитен. Формально законы признавали частную собственность и права личности, но сам народный комиссар юстиции открыто заявлял на партийном съезде, что законы в пролетарском государстве есть «хорошие» и «плохие» и что «хорошие» исполнять надо, а «плохие» – необязательно. Многочисленные случаи самоуправства коммунистов по отношению к «чуждым элементам», как правило, оставались безнаказанными (а наиболее жестокие «борцы» после символических наказаний оказывались в штате ГПУ…).

«Частника» давили и вполне законными способами.

Закон жестко ограничивал число работников, которых мог нанять частный предприниматель; прогрессивный налог на его предприятие с ростом доходов повышался так круто, что делал невыгодным расширение дела. В деревне богатеющим крестьянам ограничивали возможности арендовать землю в дополнение к выделенным им наделам. Каждый, кто использовал в своем производстве наемный труд, символически как бы исключался из общества – он лишался не только избирательных прав (в условиях диктатуры это не имело практического значения), но и в повседневной жизни становился человеком «второго сорта». Детям такого человека («лишенца») были перекрыты все пути к образованию и государственной службе.

Правящая партия называла нэп вынужденным и временным своим отступлением, – в воздухе висело ощущение недолговечности, зыбкости этой «передышки» на пути в неизвестное будущее. Полновластные большевики были убеждены, что новое наступление обязательно будет, и спорили только о его сроках.

В этих условиях, при такой власти ни о каком серьезном развороте дела в частном секторе не могло быть и речи – повсеместной была тактика: урвать побыстрее куш и «прикрыть лавочку» (средний срок существования частной фирмы в годы НЭПа не превышал трех месяцев).

Вкладывать капиталы в развитие производства было невыгодно и опасно. Именно этим во многом объяснялась разница в поведении, образе жизни европейского скопидома-буржуа, каждую лишнюю копейку несущего в дело, и разгульного, жуликоватого советского «нэпмана», транжирившего свои деньги в дорогих ресторанах и игорных домах так, как будто он живет последний день.

Были попытки привлечь в Россию иностранные инвестиции, но среди западных компаний нашлось мало желающих вкладывать свои деньги в такой стране, где правящая партия провозгласила борьбу с мировым капиталом.

В нэповской деревне сохранились, и даже обострились, многие старые проблемы. Отсутствие частной собственности на землю, последовательная «антикулацкая» политика властей, постоянные переделы земли «по справедливости», невозможность по доступным ценам купить сельскохозяйственный инвентарь – все это отнюдь не способствовало повышению производительности сельского хозяйства. Поэтому земельный голод в 20-е годы не стал слабее, хотя все помещичьи угодья перешли крестьянам.  При этом найти приработок крестьянам стало труднее, чем до революции: немногие решались теперь нанимать работников, не желая попадать из-за этого под суровые законы против «эксплуататоров».

Главной статьей государственных доходов был сельскохозяйственный налог [c 1924 года его стали взимать не продуктами, а деньгами], который с крестьян взимали гораздо более строго, чем в дореволюционные времена (у неплательщиков описывали и конфисковали имущество, чего «при царе» никогда не делали). Правительство, однако, стремилось получить от деревни не только рублевые, но и валютные доходы, источником которых мог бы стать (как это было до революции) хлебный экспорт. Но купить у крестьян требуемое количество хлеба по приемлемым для себя ценам государственные заготовители никак не могли – даже после того, как в 1926 году запретили оптовую скупку зерна конкурентам-«частникам». Вместо того, чтобы продавать хлеб по назначенным государством ценам, крестьяне просто оставляли его для собственных надобностей.

Тогдашние экономисты подсчитали, что к 1927 году деревенские запасы хлеба почти в восемьдесят раз превышали то, что государственным заготовителям удалось наскрести для экспорта. Предложение промышленных товаров было слишком скудным, чтобы соблазнить крестьян и «выманить» этот хлеб на рынок. То, что удавалось дореволюционным капиталистам, оказалось непосильно для государства. Свободный и взаимовыгодный обмен между городом и деревней  не получался.

 

Экономические итоги НЭПа. Высокие темпы промышленного роста в первые годы нэпа объяснялись тем, что шло восстановление дореволюционного производства: возобновлялась работа на остановившихся во время войны заводах, фабриках, шахтах, мастерских, вновь запускались в дело старые станки и оборудование, ремонтировались паровозы и вагоны, налаживались прежние производственные и торговые связи. После того, как были освоены все производственные мощности, созданные еще до революции, хозяйство новой России могло расширяться и развиваться уже только за счет своей собственной прибыли, собственных накоплений. Однако доходов восстановленной промышленности не хватало даже на то, чтобы заменять быстро стареющее, вконец изношенное оборудование. Немного давало казне и сверхвысокое налоговое обложение существующего «на птичьих правах» частного сектора. Крестьянские же хозяйства стали в целом еще более «натуральными», чем до революции, и свою продукцию в основном потребляли сами.

Таким образом, экономическим результатом нэпа стало быстрое восстановление хозяйства и жизненного уровня населения при отсутствии серьезных накоплений для дальнейшего развития производства.

Международная помощь российским коммунистам не пришла ни с Запада, ни с Востока.

Что делать? Куда вести страну дальше? – эти вопросы решались в высшем руководстве правящей партии.

 

Внутрипартийная борьба.  С самого зарождения большевизма и до 1922 года партийный курс определял единственный безусловный и безоговорочный лидер – Ленин. У него не было соперников в руководстве партией, на его авторитете, на вере в него рядовых коммунистов во многом держалось единство партии на самых крутых поворотах событий. Обладая огромным даром убеждения, он почти всегда мог склонить на свою сторону большинство делегатов партийных съездов и добиться от них принятия таких решений, которые он считал единственно правильными. Но весной 1922 года резкое обострение болезни превратило его в беспомощного инвалида – врачи предрекали близкий конец. В Центральном комитете началась закулисная, но ожесточенная борьба за власть. В редкие моменты улучшений Ленин пытался предотвратить распад коллектива своих давних соратников, но предостережения умирающего вождя в расчет уже не принимались.

Вечером 21 января 1924 года Ленин умер. Его забальзамированное тело было помещено в специальный мавзолей на Красной площади для всеобщего поклонения, а Петроград был переименован в Ленинград.

В ожесточенной борьбе за власть сцепились несколько наиболее влиятельных большевистских лидеров, членов Политбюро ЦК. За спиной каждого из них стояли группы их сторонников – партийные, хозяйственные, военные, коминтерновские руководители различных рангов. Это была борьба за власть практически в чистом виде – почти все конкуренты (кроме Троцкого) готовы были легко менять свои взгляды в зависимости от ситуации в кремлевских интригах.

Участники этой борьбы иногда заключали временные союзы, чтобы совместными усилиями «утопить» наиболее опасного конкурента, затем бывшие союзники начинали бороться друг с другом, блокируясь со вчерашними противниками и т. д. (сначала Зиновьев, Каменев и Сталин вместе обрушились на Троцкого, потом Сталин и Бухарин добились снятия со всех постов Зиновьева и Каменева, а затем добились осуждения взглядов и действий объединенного блока этих трех в недавнем прошлом высших руководителей партии, а позже был оттеснен от власти и Бухарин).

Победу в этой сложной и ожесточенной борьбе за власть одержал генеральный секретарь ЦК РКП(б) И. В. Сталин

Пост генерального секретаря ЦК партии среди большевистских вождей поначалу считался непрестижным (проверка деятельности низовых организаций, перемещения партработников с одного места на другое, повышение или понижение их в должности и т. д.) – работа кабинетная, «бумажная», невидная, на которой трудно «блеснуть». Сталин получил эту должность (в 1922 году)  потому, что поначалу не считался серьезным конкурентом, самостоятельной фигурой в руководстве.

Менее других образованный, с трудом говоривший по-русски, блекло и невыразительно пишущий, никогда не выдвигавший своих собственных идей, чаще всего предпочитавший оставаться в тени и голосовать вместе с большинством – он явно, казалось, проигрывал на фоне таких блестящих ораторов и публицистов, «генераторов идей», как Бухарин или герой революции и войны Троцкий, он никогда не пользовался таким уважением в партии, как Каменев, и  не был многолетним личным другом Ленина, как Зиновьев. Наголову превосходил своих соперников Сталин в одном – в жажде власти и умении властвовать.

Сталин первым понял, что во внутрипартийной борьбе победит не тот, кто способен увлечь за собой массы, а тот, кто постепенно и методично сумеет внедрить «своих» людей в руководство местных парторганизаций и дать им почувствовать, что их карьера напрямую зависит от возвышения их покровителя. Он понял, что решения партийных съездов будут зависеть не от ярких выступлений вождей, не от убедительности их аргументов, а от того, как будут подобраны делегации, каких делегатов проведут на съезд губернские партийные комитеты. И, наконец, он понял, что неважно, как голосуют – важно, кто подсчитывает голоса.

Все партийные комитеты обязаны были выполнять решения ЦК (коллективного органа руководства партии), но судьба и карьера каждого из партработников в отдельности (куда пошлют, на какую должность выдвинут) зависела от Секретариата и, в конечном итоге, от мнения генерального секретаря. Не деловые качества, не поддержка рядовых партийцев, а только личная преданность Сталину становилась гарантией продвижения по партийной лестнице.

Для того, чтобы еще больше усилить роль партийного управленческого аппарата и подорвать влияние авторитета прежних вождей, в партию стали ускоренно приниматься сотни тысяч новых членов. За несколько лет численный состав РКП(б) разбух более чем в два раза, превысив миллион человек, но при этом снизился культурный и образовательный уровень партийных рядов: среди членов РКП(б) лишь 1% когда-то учился в высших учебных заведениях, 90% партийцев имели лишь начальное образование или не имели никакого. Эта малограмотная масса была гораздо более управляемой, послушной и доверчивой, чем партийные ветераны так называемой «ленинской гвардии».

Силу партийного аппарата и его руководителя остальные лидеры оценили лишь тогда, когда он окончательно «перекрыл им кислород», разорвав их связи с парторганизациями, когда они начали систематически подвергаться грубым нападкам в печати, а голосования против них на партийных съездах становились все более единодушными. Они пытались сплотить группы своих сторонников в разных городах, но их обвинили в создании «параллельной» партии и в 1927 году исключили из ВКП(б). В начале 1928 года Сталину удалось избавиться от своего самого непримиримого врага – Троцкого: вместе с группой своих сторонников тот был отправлен в ссылку, а вскоре и вообще выдворен из СССР. Соперники были повержены – во главе партии безраздельно утвердился Иосиф Джугашвили (партийные псевдонимы – Коба, Сталин).

 

Выбор пути. Можно было пытаться продолжать «новую экономическую политику». Это значило сохранять и поддерживать в стране более или менее спокойную обстановку гражданского мира, продолжать «учиться торговать» и производить, учитывать интересы всех групп населения, искать и находить приемлемые для всех компромиссы. Большевистская партия меньше всего была приспособлена для подобной роли, – возможную эволюцию такого рода в среде коммунистов принято было презрительно и опасливо называть «буржуазным перерождением». Продолжение рыночного хозяйствования при политическом господстве компартии обрекало страну на экономическую отсталость (западные страны-соперницы в 20-е годы в условиях свободного рынка не только восстановили и превысили уровень довоенного производства, но и почти полностью обновили свой парк машин и оборудования). С другой стороны, к концу 20-х годов стало очевидно, что задуманного «социализма» из плохо работающего государственного сектора промышленности не получится.

Но можно было использовать мощную инерцию старых социалистических лозунгов, не умершую еще в обществе социалистическую мечту для того, чтобы решиться на новый общественный переворот и создать принципиально новый общественный строй – без рынка, почти без торговли, без свободы, с беспрекословным повиновением населения абсолютной власти государства. Такой строй предоставил бы все силы и ресурсы общества в бесконтрольное распоряжение политического руководства и мог превратить страну, несмотря на ее общую экономическую и культурную отсталость, в мощную великую державу.

Этот путь и был избран обновленным партийным руководством и на несколько десятилетий определил судьбу страны.

 

Ситуация в СССР в конце 20-х годов. При планировании общественного переворота сталинцы очень умело использовали социальное напряжение, нараставшее при нэпе и в деревне, и в городе.

Крестьянство осуществило свою вековую мечту и получило в свое распоряжение всю землю. Землю разделили «по справедливости» («по едокам»), но уже через несколько лет опять появились «бедняцкие» дворы, которым снова не хватало земли для прокормления.

Выраставшие крестьянские дети создавали свои семьи, отделялись от родителей и, начиная собственное хозяйство, дробили отцовские  наделы. Богатеть крестьянскому двору в нэповской деревне (сверх определенного властью «потолка») было невыгодно – объявят «кулацким», обложат дополнительным налогом, а потому темпы дробления больших семей и их хозяйств вдвое превышали дореволюционные.

В результате к концу 20-х годов уже у каждой третьей крестьянской семьи земли оказалось настолько мало, что им даже стало невыгодным держать лошадь – она съедала больше, чем могла наработать.

Все более зажиточными становились крупные семьи, с большим числом земельных паев и рабочих рук, а малые все больше скатывались в бедность (копя ненависть к более благополучным соседям).

Решившиеся на переезд в город попадали там также в трудное положение – предприятиям, работавшим в жестких условиях рынка, требовались только квалифицированные кадры, а не чернорабочие, и найти работу вчерашним земледельцам было очень трудно; низкие прибыли городской промышленности не позволяли расширять производство и создавать новые рабочие места (безработные составляли 12% трудоспособного населения городов).

Горожан становилось все больше, а у малодоходных госпредприятий не было средств для строительства нового жилья. Жилищный кризис и безработица, с одной стороны, и картины судорожного прожигания «горячих» денег нэпманами – с другой, сгущали в городе атмосферу недовольства и ненависти, рождали призывы к властям навести «революционный порядок».

Этим, теряющим под ногами привычную почву, людям снова был предложен «быстрый и простой» – силовой – способ решения всех проблем.

К 1928 году Сталин тщательно подобрал, воспитал и испытал в деле «своих» людей, расставил их у всех рычагов власти и через них уверенно контролировал партию, правительство, армию, карательные органы. Как только его конкуренты во внутрипартийной борьбе оказались повержены, новый вождь единоличным решением неожиданно и круто развернул политический и экономический курс – с гражданским миром в стране было покончено.

Большинство членов партии и «сочувствующих» были уверены, что в СССР началось долгожданное наступление социализма.

 

Читать дальше:

Что люди думали   РазговоР

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Эвакуированный ленинградец, умерший на «большой земле». 1942 год

Вспоминает очевидица: «…В начале эвакуации, когда потянулись первые составы с дистрофиками из Ленинграда, местные жители подходили к вагонам, но некоторые вагоны были без единого живого человека — все покойники. Иногда среди умерших — несколько чуть живых, их снимали и везли в больницу, где они все-таки умирали…» 

 

 

 

 

СССР во Второй мировой войне

 

События первой половины 1941 года.  Все страны Восточной Европы подчинились нацистскому диктату: Венгрия, Румыния, Болгария, Югославия заключили с Германией союзнические договоры. Самостоятельность сохраняла лишь Греция, сумевшая отбиться от нападения итальянской армии и принявшая на свою территорию 50-тысячный британский корпус.

Особенно болезненно «дружба» с Берлином воспринималась в Сербии [хорватское же националистическое движение ориентировалось на помощь Италии и Германии  еще с 20-х годов]. Как только югославское правительство официально присоединилось к германскому блоку, группа офицеров в Белграде совершила военный переворот. Из Москвы тут же последовало предложение о союзе. Советско-югославский Договор о дружбе был подписан в югославской столице 5 апреля. Ночной банкет по случаю подписания договора еще продолжался, когда на Белград обрушился бомбовый удар германских люфтваффе [военно-воздушные силы германского Рейха]; через неделю в город вошли и немецкие танки.

Одновременно германские войска вторглись с болгарской территории в Грецию и вскоре полностью оккупировали и эту страну, – континентальную Европу покинули последние британские части.

К лету 1941 года Германия захватила или поставила под свой контроль почти все европейские страны. Несдавшуюся Англию надежно заблокировали и изолировали от завоеванного континента. США вступать в европейский конфликт не хотели, да и совершенно не были готовы к большой войне. Для того, чтобы сокрушить гитлеровский Рейх, его западные враги не имели пока ни сил, ни средств.

 

Нападение Германии на СССР.  Реальная, непосредственная угроза фашистской империи исходила с востока, где над ней «нависала» военная мощь СССР. Немецкая разведка не сумела выявить истинных масштабов советского военно-промышленного потенциала. Гитлер получал сильно (в несколько раз) преуменьшенные данные о  численности и вооружении Красной Армии. Это укрепляло его веру, что против СССР сработает та же стратегия молниеносной войны, которая обеспечила ему господство в Европе.

22 июня Германия напала на СССР. В беспощадной схватке столкнулись две тоталитарные державы, чьи вожди открыто претендовали на мировое господство. Но эта война оказалась совсем не похожа на ту, к которой готовили свои армии и народы немецкий и советский диктаторы. Вермахту впервые не удалось молниеносно и до конца разбить своего противника, и германский Рейх втянулся в изнурительную многолетнюю войну на огромных российских просторах. Оккупация большой части страны показала народам СССР, что нацисты готовы буквально стереть их с лица земли, и что борьбу в этой войне придется вести не столько за государственные или классовые выгоды, но за национальное выживание – война стала Отечественной.

Крутой поворот произошел в ходе всей мировой войны – гитлеровская Германия впервые столкнулась с державой, которая была в состоянии перемолоть на полях сражений ее военную силу. 22 июня для европейцев стал поистине «днем надежды». Но в первые месяцы советско-германской войны надежда эта едва не погасла…

 

Военная катастрофа 1941 года.  Немецкая авиация массированным налетом «накрыла» приграничные аэродромы и уничтожила на земле сотни советских самолетов. Застигнутые врасплох пилоты пытались поднять в небо уцелевшие машины, но тут же – на взлете – становились легкой добычей блокировавших аэродромы истребителей противника. Бомбовые удары были нанесены также по штабам, железнодорожным узлам и по многим городам. Диверсионные группы, накануне заброшенные в ближние тылы, перерезали войсковые линии связи, совершенно расстроив управление войсками в самый критический момент.

Не представляя себе реальной обстановки и следуя, очевидно, первоначальному плану ведения войны, советское командование в тот же день приказало фронтам перейти в наступление, разгромить противника и войти на его территорию. Но время для такой директивы было уже явно упущено. Все планы советского Генштаба, все его вчерашние тщательные подсчеты соотношения сил – количества дивизий, их вооружения и т. д. – оказались опрокинуты внезапностью нападения и решительностью действий немецкой армии в первые дни войны.

Основную мощь вермахт вложил в первый удар по Белоруссии. К исходу первого дня наступления два сходящихся танковых «клина» находились уже в 30 – 50 км от границы, а через неделю сомкнули кольцо окружения за спиной трех советских армий. Продвигаясь дальше, гитлеровские войска группы «Центр» в районе Смоленска в конце июля взяли «в клещи» и окружили еще одну крупную группировку советских войск.

Растерзав советский фронт на московском направлении, группа армий «Центр» неожиданно круто повернула на юг, где ей навстречу продвигались немецкие армии, стремительно захватывавшие Южную Украину. Пытавшийся защитить Киев Юго-Западный фронт начал отступление слишком поздно и почти целиком оказался в окружении. Из киевского «котла» вырваться не удалось почти никому.

В первых числах октября гитлеровские войска снова двумя сходящимися «клиньями» двинулись в направлении на Москву. Через неделю наступления им удалось вновь окружить несколько советских армий под Вязьмой и Брянском. К этому времени были оккупированы почти вся Украина, вся Белоруссия и Прибалтика. Финская армия на Карельском перешейке вышла к своей старой государственной границе, и в результате Ленинград попал в окружение (сам город немецким войскам с ходу взять не удалось – было решено взять его в плотную блокаду и выморить голодом).

Начавшаяся война оказалась совсем непохожей на тот победоносный «освободительный поход», к которому многие годы готовило армию и страну советское руководство. Все прежние планы наступательной войны рухнули, а все попытки организовать стратегическую оборону терпели неудачу. Более 5 миллионов только что мобилизованных солдат спешно перебрасывались к фронту и выгружались из эшелонов на пути постоянно прорывавших оборону немецких «клиньев». Такое «затыкание дыр» могло лишь на какое-то время ценой больших жертв замедлить продвижение противника, но не переломить ход сражения. Личный героизм многих солдат и офицеров, стойкость в обороне отдельных частей в такой обстановке положения не спасали. В разбиваемых раз за разом войсках царила неразбериха, иногда при слухах о прорвавшихся немецких танках и угрозе окружения вспыхивала паника. [Заградительные отряды НКВД к 10 октября задержали более 650 тыс. потерявших свои части или бежавших с фронта красноармейцев (более 10 тысяч из них было расстреляно)] ФОТО

Неожиданное нападение Гитлера и почти мгновенный развал фронта повергли Сталина в состояние глубокого психологического шока – несколько первых дней войны «вождь» провел в одиночестве, запершись в своей подмосковной резиденции, не отвечая на телефонные звонки. К руководству страной он вернулся только после просьбы приехавшей к нему группы членов Политбюро. Непривычным было и начало его первого радиообращения к народу 3 июля: «Братья и сестры…».

Сталин занял пост Верховного Главнокомандующего. Одним из первых его решений был расстрел группы генералов, объявленных виновниками поражений.

 

Сражение за Москву.  Решающей операцией начатой им войны Гитлер считал взятие Москвы. После разгрома советской группировки под Вязьмой и Брянском дорога на Москву была открыта. В середине октября немецкие передовые части находились уже в сорока километрах от Кремля. Судьба войны повисла на волоске.

На пути к Москве уже были свежие сибирские дивизии. Чтобы хоть немного выиграть время, навстречу немецким войскам бросили гражданских ополченцев и курсантов военных училищ, которые почти все полегли в бою, но сумели сбить с темпа безостановочно наступавшие части противника.

18 ноября в Северной Африке перешли в наступление английские войска. Чтобы отразить их натиск, Гитлеру пришлось перебросить туда воздушный флот, предназначавшийся для усиления решающего удара на советскую столицу — войска на московском направлении остались без воздушной поддержки. Британские войска в пустыне были остановлены, однако на заснеженных подмосковных полях германское наступление стало выдыхаться.

Силы наступавших все более истощались, а перед ними вставали все новые и новые советские войска, сопротивление которых возрастало день ото дня. А тут еще в конце ноября ударили ранние и сильные морозы – началось массовое обморожение по-летнему обмундированных немецких солдат, замерзала летняя смазка танков и автомашин. И в этот момент (5 – 6 декабря) обороняющиеся неожиданно перешли в контрнаступление и отбросили противника от Москвы на 150 – 300 км. Гитлер, скрепя сердце, отдал своим войскам приказ перейти к обороне. ФОТО

 

Потери СССР.  К исходу 1941 года от довоенной кадровой армии СССР, сосредоточенной в европейской части страны, практически ничего не осталось. Ее потери по официальным советским данным составили 4,5 миллиона человек убитыми, взятыми в плен, пропавшими без вести и ранеными [по немецким документам, только в лагерях для военнопленных оказалось около 4 миллионов советских военнослужащих]. Была уничтожена большая часть бронетанковой техники и авиации, враг захватил огромное количество заготовленных к войне боеприпасов и горючего. Из 170 дивизий, размещенных перед войной в западных округах, 124 были признаны разбитыми, полностью потерявшими боеспособность. Таких потерь за столь короткий срок не несла ни одна армия мира ни в одной войне. Германское командование считало войну, в сущности, уже выигранной.

Оккупированными оказались территории, на которых до войны жило 75 миллионов человек (более 40% всего населения страны). Советская промышленность потеряла множество пороховых, патронных и снарядных заводов вместе со всем заготовленным сырьем, что составляло 85% мощностей наркомата боеприпасов. СССР потерял половину своих моторных и авиационных заводов, два из трех крупнейших танковых заводов. На восток в спешном порядке вывозилось оборудование около 2 тысяч промышленных предприятий, но многое эвакуировать было физически невозможно. На оккупированной врагом территории остались 60% мощностей угледобывающей и сталелитейных отраслей, практически вся цветная металлургия, около 40% лучших сельскохозяйственных угодий.

За несколько первых месяцев войны Советский Союз потерял почти все оружие, накопленное в предвоенные годы за счет благосостояния и самих жизней миллионов людей.

Страна лишилась значительной части индустрии, построенной неимоверно тяжелым трудом своих граждан за последние десять лет. Усилия и жертвы «Большого скачка» пошли прахом – продолжать войну пришлось, имея в тылу промышленный потенциал чуть ли не начала 30-х годов.

 

Провал плана «Барбаросса».  Однако, итоги 1941 года были катастрофическими и для Гитлера. Неудача под Москвой сорвала его стратегический расчет наголову, необратимо разгромить СССР в течение полугода, разрушить государство, не дав ему времени на мобилизацию всех ресурсов страны. Германия вновь увязла в долгой, изматывающей войне на истощение с противниками, которые значительно превосходили ее по своим ресурсам.

Советский Союз получил почти полгода поистине бесценной передышки от непрерывных поражений. Чем дольше длилась война, тем больше появлялось на фронте свежих советских дивизий и новой техники. Продолжался призыв, обучение и вооружение сотен и сотен тысяч резервистов, командиры, хоть и ценой большой крови, постепенно осваивали трудную, сложную науку воевать. Один за другим возобновляли производство эвакуированные за Волгу военные заводы, во всю мощь развернул работу гигантский челябинский «Танкоград» (Челябинский тракторный завод), налаживались поставки союзников – страна, казалось, уже сбитая с ног, оправлялась от катастрофы.

Не сбылись и надежды Гитлера на то, что война против большевистского режима улучшит отношение к нему его противников на Западе.

 

Складывание антигитлеровской коалиции.  22 июня 1941 года премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль обратился по радио к английскому народу: «Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма… За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает… Это не классовая война, а война, в которую втянуты вся Британская империя и Содружество наций без различия расы, вероисповедания или партии… Если Гитлер воображает, будто его нападение на Советскую Россию вызовет малейшее расхождение в целях или ослабление усилий великих демократий, которые решили уничтожить его, то он глубоко заблуждается».

На следующий день правительство США (в войну еще не вступивших) заявило, что «любая борьба против гитлеризма, независимо от ее происхождения, ускоряет конец нынешних германских руководителей… Гитлеровская армия – сегодня главная опасность для американского континента».

12 июля СССР и Англия заключили союз для совместной борьбы с Германией. В конце августа 1941 года советские войска с севера и английские – с юга оккупировали Иран и тем самым пробили «коридор» от Персидского залива к территории СССР, по которому пошли военные поставки. Кроме южного пути, военные поставки перебрасывались через Аляску (американские самолеты) и морскими караванами из Англии в Мурманск. ФОТО

Но ощутимых масштабов западная помощь достигла не сразу – в 1941 году Советскому Союзу можно было надеяться почти исключительно на себя.

 

«Атлантическая хартия». В августе на борту военного корабля, вставшего около канадских берегов, Черчилль от имени Англии и Рузвельт от имени США обнародовали так называемую «Атлантическую хартию», в которой провозгласили непримиримую борьбу против нацизма, отказались в этой войне от территориальных захватов, обязались восстановить государства, существовавшие до начала войны, и предоставить их народам право самим выбрать свою послевоенную судьбу. ФОТО

В сентябре СССР вместе с эмигрантскими правительствами оккупированных европейских стран присоединился к Атлантической хартии, приняв на себя те же обязательства (после чего установил дипломатические отношения с эмигрантским, «лондонским» правительством Польши, официально признав его законным представителем своего народа [острый вопрос о законности советских захватов в Европе 1939–1940 годов оставался пока открытым]).

Цели Советского Союза во второй мировой войне во многом не совпадали с целями Англии, США и других западных стран, в дальнейшем присоединившихся к антигитлеровской коалиции. Однако для успешного сотрудничества участников этой коалиции существовала достаточно прочная основа – общая заинтересованность в сокрушении гитлеровской Германии и ее союзников.

Костяк антигитлеровской коалиции окончательно оформился в конце 1941 года, когда, подвергшись агрессии со стороны Японии, в войну с гитлеровским блоком вступили США.

 

Японская агрессия.  Япония, заключив в союз с европейскими фашистскими державами, долго колебалась в выборе главного направления своей экспансии.

Ее армия в Китае втянулась в кровопролитную, изматывающую войну, конца которой было не видно. ФОТО Миллионная группировка в Маньчжурии (Квантунская армия) угрожала советскому Дальнему Востоку, но воевать с Советским Союзом японские руководители так и не решились. Весной 1941 года Япония заключила с СССР договор о нейтралитете и все силы бросила на захват южных территорий – колоний европейских стран, побежденных Германией или занятых борьбой с Гитлером (французский Индокитай, голландская Индонезия, английские Малайя, Бирма, Индия, Австралия, многочисленные тихоокеанские острова и архипелаги).

Однако первые же продвижения японских войск к югу от Китая натолкнулись на твердый отпор США и Англии – они «заморозили» все японские капиталы в своих банках и прекратили с Японией всякую торговлю. Бедная сырьем Япония потеряла на этом 75% своего былого импорта, и, что было особенно болезненным,  осталась без нефти, без горючего.

Построив первоклассный океанский флот, располагая прекрасно обученной сухопутной армией и авиацией, Японская империя не собиралась подчиняться чьим бы то ни было ультиматумам. В сентябре вопрос о войне был решен. Главный противник – Соединенные Штаты Америки.

Сильный флот США опирался на свою крупнейшую военно-морскую базу в центре Тихого океана на Гавайских островах – Перл-Харбор. Именно туда взяла курс вышедшая с Курильских островов японская эскадра. «Начинайте восхождение на гору Ниитака» – гласила условная радиограмма, принятая уже в открытом океане на флагманском авианосце, и только после нее по эскадре объявили, куда и зачем она идет. Ранним утром 7 декабря 1941 года (когда за тысячи миль – под Москвой – советские войска пошли в свое первое крупное наступление) с японских авианосцев взлетели сотни самолетов, и через два часа бухта Перл-Харбор превратилась в пылающий ад.

Потеря бдительности и элементарное разгильдяйство дорого обошлись американским морякам – были потоплены или выведены из строя все восемь линкоров тихоокеанского флота, уничтожено более трехсот не успевших подняться в воздух самолетов. В американскую историю разгром в Перл-Харборе вошел как «день позора». ФОТО  

Путь японским завоеваниям в Южной Азии был открыт. Дальневосточная империя воспользовалась этим в полной мере, в течение нескольких месяцев захватив Индокитай, Филиппины, Индонезию, Малайю, тихоокеанские архипелаги [под контролем Японии оказались богатейшие природными ресурсами территории с населением около 150 миллионов человек (не считая оккупированных районов Китая)]. Важнейшие участки побережий, многие острова становились центрами обороны – многочисленные японские гарнизоны закапывались в землю, готовясь яростно защищать новые границы империи.

Японская агрессия окончательно втолкнула США в ряды антигитлеровской коалиции (вместе с Японией войну США объявили Германия и Италия) – мощь самой развитой страны мира заработала на разгром фашистского блока.

Американские вооруженные силы и военная промышленность были в мирное время сравнительно невелики [американская армия по численности не превышала шведскую], но с началом войны развернулись в полную силу – уже через полгода США выпускали, например, самолетов больше, чем Германия, Япония и Италия вместе взятые.

 

Планы на 1942 год.  Восточный фронт ненадолго замер. Противники перегруппировывали свои силы и готовились после окончания весенней распутицы на российских бездорожьях начать летнюю кампанию боевых действий.

В советской Ставке ожидали нового немецкого наступления на Москву и стягивали на центральный участок фронта основные силы.

Гитлеровское командование запланировало в 1942 году учинить – пока не поздно! – Красной Армии такой новый разгром, от которого она не смогла бы уже оправиться. Было решено нанести главный удар на юге – выйти к нижнему течению Волги и перерезать европейскую часть СССР надвое. При этом Красная Армия и оставшиеся промышленные центры страны лишались бакинской и грозненской нефти и последней продовольственной житницы – Кубани и Северного Кавказа. После достижения этой цели перед гитлеровцами открывался широкий «веер» возможностей дальнейших действий – предполагалось, что удар на север вдоль Волги отрежет центральные области от основной военно-промышленной базы – Урала, что оставшаяся без танкового и авиационного горючего советская армия прекратит сопротивление, и что остатки военной промышленности можно будет беспрепятственно уничтожить массированными бомбардировками.

Одновременно планировался бросок на юг через Кавказ. При этом перекрывался поток союзнической помощи СССР через Иран, и к фашистскому блоку присоединилась бы до тех пор нейтральная Турция. На Среднем Востоке войск у антигитлеровской коалиции было немного, и Германия даже малыми силами могла овладеть этим богатейшим нефтеносным районом. Навстречу вермахту с востока через британские колонии пробивались японские дивизии – встреча союзников была намечена в конце года на берегах Инда…

Составной частью этого глобального плана было установление прочного контроля над Средиземным морем. Европейский его берег был уже завоеван, Алжир находился под управлением разгромленной и покорной Франции, Ливия являлась давней итальянской колонией. Но фактическим хозяином морских путей был английский флот: выход в Атлантику сторожила неприступная английская крепость Гибралтар, а вход в Средиземноморье из азиатских колоний – Суэцкий канал – контролировали английские войска, оккупировавшие Египет. В 1942 году Германия и Италия намеревались захватить Египет, перекрыть Суэцкий канал и отрезать Англию от ее колониальных владений и источников сырья.

Оказавшись перед лицом мощных противников, Германия в 1942 году поставила себе целью не только разгромить СССР и перекрыть поток резервов на Британские острова из колоний, но и отрезать от Европы США, сделать невозможной переброску в Англию американских вооруженных сил. В бешеном темпе заработали немецкие верфи, спуская на воду все новые и новые подлодки (две субмарины каждые трое суток!) – они тут же становились в подводные «завесы» на пути союзнических караванов в Северной Атлантике, у западных берегов Африки, в северных морях на пути из Англии к Мурманску.

 

Зимне-весенние наступления советских войск.  Первый успех под Москвой породил у Сталина иллюзию, что начался долгожданный стратегический перелом в ходе военных действий – в январе был отдан приказ о переходе во всеобщее наступление (девяти фронтам в полосе 2 тыс. км). Но одно дело – сбить наступление атакующего из последних сил, зарвавшегося противника, и совсем другое – прорвать его оборону, когда вражеские войска закопались в землю, подтянули резервы, а на твоей стороне нет решающего перевеса в силах. Три месяца советские дивизии безуспешно и с большими для себя потерями «в лоб» таранили немецкую оборону, пока из Ставки не поступил приказ о прекращении наступления.

Единственным крупным успехом могла бы стать операция в Новгородской области, где советским войскам удалось окружить 100-тысячную группировку противника в районе города Демянска, однако разгромить ее сил не хватило – немцам удалось наладить снабжение своих дивизий и вывоз раненых по «воздушному мосту», а через три месяца советская блокада была прорвана.

В зимне-весенних боях 1942 года были в значительной степени «сожжены» с таким трудом сформированные войсковые резервы.

Готовившим стратегическую оборону генералам Сталин заявил: «Не сидеть же нам сложа руки и ждать, когда немцы нанесут удар первыми! Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника». Такое решение стало роковой ошибкой, предопределившей трагические для СССР события 1942 года. Предыдущие потери были столь велики, что восполнить их в короткие сроки стране оказалось не под силу – к началу лета у стоявшей посреди России немецкой армии было больше не только самолетов и артиллерии, но и солдат (преимущество у советской армии было по-прежнему только в танках).

Весной 1942 года советское командование предприняло три крупных наступления: по деблокаде окруженного Ленинграда, по освобождению Крыма и прорыву вражеского фронта под Харьковом. Все эти операции окончились разгромом советских войск. К самым тяжелым последствиям привела катастрофа в районе Харькова – практически все находившиеся там войска были рассеяны или пленены, серьезных резервов на этом участке фронта у советского командования не оказалось, и вермахт получил здесь благоприятные возможности для почти безостановочного марша к Дону и Волге. В конце августа 1942 года германский «клин» уперся в Волгу в районе Сталинграда.

И вновь наступил критический момент войны – последствия разгрома советских войск в этом месте оказались бы столь серьезны, что для наших солдат поистине «за Волгой земли не было». Растянувшийся на много километров вдоль реки город нужно было защитить любой ценой – здесь был последний рубеж обороны страны.

 

В Северной Африке.  Одновременно с драматическими событиями на Восточном фронте мировой войны шли упорные сражения на другом ее фланге – в Северной Африке. Масштаб боевых действий здесь был несравним с гигантской битвой в донских и волжских степях, но от их исхода немало зависело в общем стратегическом «раскладе» войны.

Когда армии вермахта рвались в российских степях к Волге, в ливийской пустыне пошел вперед – к Суэцкому каналу – итало-германский корпус генерала Роммеля. Английские дивизии после тысячекилометрового отступления сумели с огромным трудом остановить противника всего в сотне километров от Нила.

 

В Атлантике.  1942 год был самым тяжелым временем для союзнических флотов – немцы пустили ко дну более тысячи кораблей (потеряв при этом лишь 85 своих подлодок). Для сопровождения грузовых караванов не хватало противолодочных кораблей, морской авиации. Гитлеровские субмарины пиратствовали у самого побережья США, топя американские суда прямо на виду у жителей прибрежных городов; они проникали даже к входу в Панамский канал и в упор торпедировали скапливавшиеся там суда. Когда на «большую дорогу» в Атлантику и Ледовитый океан близ Скандинавии прорывались германские рейдеры, караваны с продовольствием, военным снаряжением и войсками были обречены. Случалось, что после особенно тяжелых потерь морская связь между США, Англией и СССР прерывалась совершенно. Итало-германскому флоту и авиации даже удалось на время завоевать господство в Средиземном море. ФОТО

 

Япония продолжает наступление.  В конце 1941 года японцы захватили британский Гонконг, а в начале 1942 года японские войска нацелились на главную базу английского флота на Востоке – Сингапур. Этот город-крепость контролировал проход из Тихого океана в Индийский и был неприступен с моря. С суши его незащищенный тыл прикрывали сотни километров тропических горных джунглей, которые считались непроходимыми. Но японские солдаты сумели пройти сквозь этот «зеленый ад», – и Сингапур пал! Линкоры, посланные на помощь защитникам Сингапура были потоплены японской авиацией.

Борьбу за огромную Индонезию решила морская битва у берегов острова Ява, в которой японцы уничтожили объединенную англо-американо-голландскую эскадру. После этого японские десанты оккупировали крупнейшие острова этой голландской колонии, высадились на Новой Гвинее и приготовились к нападению  на Австралию.

Японская агрессия была столь успешной во многом потому, что в Азии ей противостояли лишь разрозненные гарнизоны европейцев и американцев, местное же население активного противодействия им не оказывало. Более того – японские лозунги («Азия для азиатов!», «освобождение от белых колонизаторов») привлекали на их сторону многих национальных лидеров и партизан. Именно с их помощью разбив англичан в Бирме, японские войска весной 1942 года вышли к границам Индии.

Серьезное сопротивление японцы встретили только в Китае. Вторгнувшись в огромную охваченную междоусобными смутами страну еще в середине 30-х годов, японская армия втянулась там в тяжелейшую, жестокую и бесперспективную войну [антияпонская борьба китайцев, однако, ослаблялась враждой официального правительства страны и коммунистических повстанце].

В мае мощная японская эскадра вновь направилась к тихоокеанским базам США, чтобы выманить в открытый океан и добить не успевший восстановиться американский флот.

 

Казалось, что глобальные планы фашистских стратегов близки к осуществлению. Но то были их последние победы.

 

Битва у атолла Мидуэй.  Японская армада, надвигавшаяся на Гавайи, более чем вдвое превосходила по силам американскую эскадру, оборонявшую этот район. Но вторично застать американцев врасплох не удалось [группа американских дешифровщиков уже раскрыла японский военно-морской код]. Авианосная эскадра США встретила японский флот у кораллового атолла Мидуэй (июнь 1942 года). Самолеты с американских авианосцев сумели нанести неожиданный удар по вражеским кораблям. Результаты боя были для Японии катастрофическими: были потоплены четыре самых крупных японских авианосца – главная ударная сила флота, погибли и самые опытные пилоты палубной авиации. Эти потери оказались невосполнимыми. Империя перешла к стратегической обороне. ФОТО

Но главные события года произошли за тысячи километров от теплых морей – на Волге.

 

Оборона Сталинграда.  Первый же массированный налет германской авиации превратил город в пылающие развалины. Прорывавшиеся в разрушенные кварталы немецкие части попадали под перекрестный огонь со всех этажей разбитых домов, из канализационных люков, из-за каждой груды покореженных обломков. Скоро в этой городской битве, не утихавшей ни днем, ни ночью, смешалось все, определить линию обороны было уже невозможно — штурмовые группы дрались самостоятельно, яростно защищая или атакуя каждый выгоревший дом, каждый этаж, урывками по очереди отсыпаясь в заваленных подвалах. Горящие на реке нефтеналивные баржи покрывали поле боя черным густым дымом, через который редко с трудом пробивалось солнце. Здесь не могли помочь ни самолеты, ни танки – все решалось мужеством и стойкостью солдата. Эта кровавая мясорубка продолжалась больше двух месяцев! И всегда перед немцами на пути к Волге оставалась узкая, но неприступная полоса земли, отделявшая их от великой реки.

Дневник германского офицера: «1 сентября – неужели русские действительно собираются сражаться на самом берегу Волги? Это же безумие … , 11 сентября – … безрассудное упрямство … , 13 сентября – … дикие звери … , 16 сентября – … это не люди, а черти … , 27 октября – русские – это не люди, а какие-то железные существа. Они никогда не устают и не боятся огня … , 28 октября – … каждый солдат считает себя обреченным человеком».

К середине ноября сражавшиеся были измотаны до предела человеческих сил. Так и не достигнув заветного берега, немецкие солдаты прекратили атаки и окопались в развалинах, которые когда-то были городом. ФОТО

 

Операция «Уран».  В тот день, когда первые части вермахта вошли в Сталинград, в советском Генштабе началась разработка плана стратегической операции по окружению всей германской группировки. Все больше немецких частей втягивалось в схватку на Волге, их растянувшиеся на сотни километров тылы и фланги на многих участках прикрывали части союзников – румынские и итальянские – особой боеспособностью не отличавшиеся. Правильно оценив ситуацию, Ставка не стала бросать подходившие резервы в пекло сталинградских боев, а скрытно накапливала свежие войска на флангах к северу и к югу от города, хладнокровно выжидая, пока противник окончательно выдохнется. Общее соотношение сил в этом районе к концу осени было примерно равным, но советское командование сумело сосредоточить на узких участках будущих прорывов такое количество войск, танков и артиллерии, что добилось здесь двух-трехкратного превосходства.

Румынские и итальянские солдаты, не чуя беды, обустраивали свое «хозяйство», надеясь перезимовать в степи и в редких, полуразрушенных деревнях, когда 19 ноября на их позиции внезапно обрушился шквал артиллерийского огня, а затем в атаку пошла лавина советских танков. Фронт огромного, далеко вытянутого на восток вражеского «клина» был почти одновременно прорван и с севера, и с юга, и наступавшие по его тылам навстречу друг другу советские дивизии соединились за спиной 330-тысячной сталинградской группировки противника.

На выручку окруженным 22 дивизиям гитлеровское командование бросило 30 дивизий из ближайших тылов. Сражение с ними немногочисленных пока советских войск, только что сомкнувших «кольцо», было очень тяжелым и кровопролитным. Был момент, когда казалось, что «мешок» вот-вот прорвется под ударами извне и изнутри (немецкие части разделяло всего 35 км и они уже слышали артиллерию друг друга), но советская оборона устояла, а подошедшие на подмогу новые соединения встречным ударом разгромили немецкие войска прорыва. Наступление на запад продолжилось, и вскоре сталинградская группировка оказалась в глубоком тылу советских войск.

«Воздушный мост», наведенный немецкой авиацией, не мог на таком большом расстоянии долго снабжать осажденных. Голод и обморожения приносили б`ольшие потери, чем боевые действия. Кольцо окружения сжималось все туже, и через два с половиной месяца все было кончено – оставшиеся в живых 90 тыс. немецких солдат сдались в плен [более 40 тысяч раненых было до того вывезено из окружения авиацией]. В Германии был объявлен национальный траур.

 

Победа в пустыне.  Также в ноябре 1942 года пошла в наступление английская армия в Египте. Она прорвала оборону «африканского корпуса» у селения Эль-Аламейн и принудила его к безостановочному отступлению все дальше и дальше на запад. Британский средиземноморский флот и авиация вернули себе господство на море и в воздухе и отрезали противника от Европы. ФОТО

 

Сразу же после победы под Эль-Аламейном в Марокко и Алжире высадился крупный (больше 100 тысяч человек) англо-американский десант под командованием генерала Эйзенхауэра. Алжирские французы, несмотря на приказы правительства из Виши, не оказали серьезного сопротивления и вскоре перешли на сторону союзников. ФОТО

Итало-немецкие дивизии оказались между двух огней. После ожесточенных боев почти 300 тысяч итальянских и немецких солдат были загнаны на самый край полуострова в Тунисе. Они еще пытались обороняться, но положение их стало совершенно безнадежным.

 

Начало перелома в Атлантике.  Весь год верфи США и Англии спускали на воду все новые и новые военные корабли, специально предназначенные для охраны морских караванов (эсминцы, крейсеры, малые эскортные авианосцы). Радиоразведка и авиация искали по всей Атлантике пиратствующие там немецкие рейдеры и наводили на них свои линкоры. К концу года потери германских ВМФ возросли настолько, что Гитлер приказал даже вывести из борьбы и разоружить часть надводных кораблей, а их моряков перевести на подводные лодки. Гитлеровскому флоту так и не удалось решить главную задачу – разорвать связи между союзниками, пресечь их взаимопомощь. Их караваны продолжали нести тяжелые потери, но количество новых судов к концу 1942 года стало уже превышать число кораблей, потопленных противником. ФОТО

 

Военно-политические итоги 1942 года. Планы фашистского блока по овладению Евразией рухнули. Впервые все государства-агрессоры перешли в развязанной ими войне к обороне и отступлению.

Германские войска, штурмовавшие Кавказ ФОТО, после Сталинграда вынуждены были поспешно ретироваться, пока у них за спиной не захлопнулась «крышка» нового «котла».

Японские силы так и не смогли прорваться в британскую Индию. В Токио было принято решение прекратить все наступательные операции – империя ушла в глухую оборону.

Весь южный берег Средиземного моря оказался в руках западных союзников. Высадки англо-американского десанта теперь можно было ждать в любом месте южной Европы.

Мировая фашистская стратегия была сорвана совместными усилиями всех участников антигитлеровской коалиции. Решающий вклад в это общее дело внес СССР – даже в дни своих неудач, а тем более в победах, Красная Армия перемалывала силы главного противника в огромных, невообразимых дотоле для немцев количествах. Восполнить убыль в солдатах к следующей летней кампании Германия сумела, только бросив на фронт последние свои резервы живой силы.

 

Битва тылов.  У первых успехов антигитлеровской коалиции была прочная основа – каждая из держав-союзниц развернула производство вооружений в таких масштабах, которые намного превосходили возможности военной промышленности стран фашистского блока.

В СССР обвальное падение промышленного производства удалось остановить уже к концу 1941 года, а в следующем году выпуск военной продукции был резко увеличен и достиг довоенного уровня. Это далось ценой больших жертв, лишений и сверхусилий на пределе человеческих возможностей, – ведь страна потеряла 40% рабочей силы, и среди оставшихся у станков почти 3/4 составляли женщины, подростки и пенсионеры [8% работников тыла были заключенными]. Оборудование эвакуируемых на восток заводов сгружалось из эшелонов часто на голом месте, над ним строился навес, и рабочие, вывезенные из оккупированных городов, вместе с местными жителями тут же приступали к работе (стены новых цехов возводились уже по ходу дела).

И в таких условиях в невероятно короткие сроки осваивался массовый выпуск новейших видов вооружений, зачастую превосходивших по своим боевым характеристикам немецкую технику. ФОТО  

Общий промышленный потенциал Германской империи (Европа вместе с оккупированной частью территории СССР)  в 3-4 раза превышал советский, но в течение войны в вермахт поступило вдвое меньше боевой техники, чем за эти же четыре года получила Красная Армия. Советская  промышленность работала на войну гораздо более интенсивно и целенаправленно, чем немецкая, – из тысячи тонн стали в СССР производилось в 5 раз больше танков и орудий, на тысячу металлорежущих станков делалось в 8 раз больше самолетов, чем в Германии (провозглашенный Гитлером принцип «пушки вместо масла» в СССР всегда проводился с гораздо большей последовательностью и жесткостью, чем в Германии).

Добровольные пожертвования населения в фонд обороны за время войны составили годовой бюджет оборонных наркоматов. Общий уровень личного потребления, невысокий и до войны, снизился почти вдвое.

Нелегко приходилось и жителям Англии, перешедшим к карточной системе распределения продуктов, но, конечно же, их лишения не шли ни в какое сравнение с жизнью на грани голода населения СССР. Несмотря на потерю некоторых важных колоний и морскую блокаду, английская промышленность сумела опередить Германию по производству и самолетов, и танков.

В невиданных масштабах развернули производство вооружений Соединенные Штаты, далеко обогнав в этом все воюющие страны.

Воздушный флот оснащался крупнейшими в мире бомбардировщиками «Летающая крепость», способными превращать промышленные центры противников в груды пылающих развалин. Каждый месяц в строй военно-морского флота вставал новый авианосец. 150 тысяч ученых, инженеров и рабочих было брошено на создание атомной бомбы. Фермерское сельское хозяйство США обеспечивало страну и ее союзников огромным количеством продовольствия. ФОТО

Все производство по-прежнему оставалось частным, но правительство всю государственную казну тратило на военные заказы. На этом «питательном бульоне» американская экономика окончательно оправилась от многолетней депрессии, жизненный уровень в стране стал быстро расти [доходы фермеров, например, за годы войны выросли вчетверо].  

 

Нацисты в Германии взяли под жесткий контроль всю экономику и поставили ее на службу войне. Но уже к концу 1942 года этот хорошо отлаженный хозяйственный механизм был не в состоянии снабжать воюющую армию всем необходимым.

В российских просторах сгинули миллионы немцев, и эту убыль не могли компенсировать ни военнопленные, ни иностранные рабочие, пригоняемые в Германию с оккупированных территорий. Главный фронт был еще далеко на востоке, но, чтобы удержать его подальше от границ рейха, требовалось непрерывно производить и бросать туда тысячи, тысячи и тысячи танков, самолетов, автомобилей, десятки, сотни тысяч тонн боеприпасов, гнать в пекло боев все новые миллионы мужчин. Западные противники накапливали горы оружия, формировали новые армии, готовые в свой час обрушиться на империю. Много сил нужно было тратить и на то, чтобы держать под контролем уже завоеванные территории (партизанское движение и саботаж распространились во всех завоеванных странах Европы). Огромный урон немецким городам наносили непрерывные бомбежки англо-американской авиации, разрушительная мощь которых усиливалась с каждым месяцем.

Стало ясно, что, готовя Германию к войне, нацисты неправильно оценили силы и возможности своей страны, ее союзников и ее будущих противников.

Уже к концу 1942 года США, СССР и Великобритания выпускали всех видов вооружений намного больше, чем Германия, Италия и Япония вместе взятые (в 3 раза – самолетов, в 5 раз – артиллерии, в 10 раз – танков).

 

Военные поставки союзников СССР.  Большая часть военной и гуманитарной помощи Советскому Союзу предоставлялась Соединенными Штатами Америки в соответствии с законом о ленд-лизе – по этому закону президент имел право передавать американскую технику союзникам в аренду на время войны или продавать материалы и продовольствие в долг с уплатой после войны.

За время войны на вооружении сражавшейся Красной Армии находилось 10% американских и английских самолетов и 12% танков. По ленд-лизу было получено более половины авиабензина и алюминия, около половины меди, более трети взрывчатых веществ, использованных СССР в ходе войны. США передали Советскому Союзу 376 тысяч грузовиков и 50 тысяч джипов, обеспечили фронтовую связь войск, снабдив их 420 тысячами полевых телефонов, передали станки и оборудование для военных заводов. На обмундирование красноармейцев пошли 15 миллионов пар американской обуви и 70 миллионов кв. м шерстяных тканей. За четыре года войны американцы завезли в СССР 4,3 миллиона тонн продовольствия. ФОТО

 

 

Читать дальше:

Что люди думали       РазговоР