Алексис де ТОКВИЛЬ
Из старинного французского аристократического рода; прадед его защищал Людовика XVI на суде Конвента и рыданиями встретил смертный приговор королю, после чего с семьей сам взошел на гильотину; отца его спас от казни только антиробеспьеровский переворот. Был лидером консервативной «Партии порядка» и даже министром иностранных дел Франции (1849). Несмотря на свое происхождение сам Токвиль, однако, не вполне разделял взгляды своих предков.
Для него политические перемены были не главным, не за ними он следил — определяющим он считал то, как складываются отношения больших масс людей в их повседневной жизни, каков характер общественных взаимоотношений внутри национальных организмов, а формы политических устройств непременно выстроятся в соответствии с ними, и государство со всей своей верхушечной, суетливой «политикой» не должно мешать глубинной жизни и медленному, но неостановимому развитию общества.
Анализ политического развития общества привел его к выводу, что на смену вековой власти аристократии повсюду и неизбежно приходит народовластие. А коль скоро наступление демократии в мировом масштабе было неизбежно, то ознакомление с положительными и отрицательными чертами демократического устройства становилось крайне актуальной и насущной задачей.
Путешествие за океан и годичное знакомство с жизнью находившихся в то время на обочине «цивилизованного» мира Соединенных Штатов убедили Токвиля в том, что невиданный дотоле социально-политический эксперимент увенчался там успехом — именно на оторванных от «просвещенной Европы» пространствах новой страны в полной мере удалось воплотить принципы демократического устройства общества.
Книга «Демократия в Америке» была переведена чуть ли не на все европейские языки, цитируют ее и до сих пор:
А это кусочек из статьи Пушкина, на которого книга Токвиля («славная книга») произвела глубокое впечатление:
«С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами»
Надо сказать, что картина не выдуманной, идеализированной, а настоящей, реальной демократии образца 30-х годов 19 века Александра Сергеевича изрядно напугала, да и было чего пугаться родовитому дворянину, да к тому же и поэту. Ведь, по мнению Токвиля, искусства не могут процветать в условиях всеобщего равенства, ибо ежедневные хлопоты о благосостоянии и довольстве «заставляют людей развивать в своем сердце вкус к полезному за счет любви к прекрасному». Эта мысль об Америке как о прообразе общества будущего, где нет места искусству, встревожила не только А.С. Пушкина. Ответил «поэтам» и вообще всем «творческим личностям» сам Токвиль:
«Одна только свобода в такого рода обществах [без аристократии] способна бороться с пороками и удерживать общество от скольжения по наклонной плоскости. Только свобода способна извлечь граждан из состояния изоляции, в которой они принуждены жить.., способна заставить людей сблизиться друг с другом; только свобода согревает их и постоянно объединяет необходимостью взаимопонимания, взаимного убеждения и симпатии при выполнении общих дел. Одна свобода может отринуть человека от поклонения барышу и сутолоки будничных мелочей, может привить ему чувство постоянной связи с отечеством. Только свобода время от времени подменяет стремление к благополучию более высокими и деятельными страстями, удовлетворяет тщеславие предметами более великими, нежели роскошь, – только свобода озаряет все светом, позволяющим различать и судить пороки и добродетели человеческие»»
А вот еще один отрывок из Токвиля, которым он завершает первый том своей книги, и где поминается наше Отечество (которого он, правда, никогда не видел):
«В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англоамериканцы. Оба эти народа появились на сцене неожиданно. Долгое время их никто не замечал, а затем они сразу вышли на первое место среди народов <…> Американцы преодолевают природные препятствия, русские сражаются с людьми <…>. Американцы одерживают победы с помощью плуга земледельца, а русские — солдатским штыком. В Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека. Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека. В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России — рабство. <…> У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира».
У нас (уж не знаем почему) любят цитировать эти строчки — вот, дескать, само Провидение… Но полтора столетия спустя после Токвиля столкновение двух предсказанных им сверхдержав уже случилось, с известными итогами, так что хозяйкой полумира России, судя по всему, уже никогда не стать (это, как грится, «проехали»), тот цивилизационный, ценностный, экономический и моральный спор разрешен. Так что, чего уж тут…
«Когда рабочий занят постоянно и исключительно изготовлением одной и той же детали, он в итоге приобретает удивительную сноровку. И в то же время теряет способность осмысливать, что он делает. С каждым днем он становится все более ловким и все менее вдумчивым. Можно сказать, что, в то время как рабочий в нем совершенствуется, человек – деградирует»;
«Что можно ожидать от человека, который двадцать лет своей жизни изготовлял булавочные головки? Каким образом он может применить тот мощный человеческий интеллект, так часто потрясавший мир, кроме как для совершенствования производства булавочных головок?»
«Размышляя об этом народе.., я нахожу его еще более необыкновенным, чем какое-либо из событий его истории. Существовал ли когда-либо еще на земле народ, чьи действия до такой степени были исполнены противоречий и крайностей, народ, более руководствующийся чувствами, чем принципами, и в силу этого всегда поступающий вопреки ожиданиям, то опускаясь ниже среднего уровня, достигнутого человечеством, то возносясь высоко над ним. Существовал ли когда-либо народ, основные инстинкты которого столь неизменны [на протяжении веков].., и в то же время народ, настолько переменчивый в своих повседневных мыслях и наклонностях, что сам создает неожиданные положения, а порой, подобно иностранцам, впадает в изумление при виде содеянного им же. Существовал ли народ, по преимуществу склонный к неподвижности и рутине, будучи предоставлен самому себе, а с другой стороны, – готовый идти до конца и отважиться на все, будучи вырванным из привычного образа жизни; народ строптивый по природе и все же скорее приспосабливающийся к произволу властей или даже к насилию со стороны государя, чем к сообразному с законами и свободному правительству правящих граждан? Доводилось ли вам иметь дело с народом, который сегодня выступает в качестве ярого противника всякого повиновения, а на завтра выказывающий послушание, которого нельзя ожидать даже от наций, самою природою предназначенных для рабства?.. Это – … самая опасная из европейских наций, более других созданная для того, чтобы быть поочередно предметом восхищения, ненависти, жалости, ужаса…»
Разговор. «Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917-1920 годы
«Одна только свобода в такого рода обществах [без аристократии] способна бороться с пороками и удерживать общество от скольжения по наклонной плоскости. Только свобода способна извлечь граждан из состояния изоляции, в которой они принуждены жить.., способна заставить людей сблизиться друг с другом; только свобода согревает их и постоянно объединяет необходимостью взаимопонимания, взаимного убеждения и симпатии при выполнении общих дел. Одна свобода может отринуть человека от поклонения барышу и сутолоки будничных мелочей, может привить ему чувство постоянной связи с отечеством. Только свобода время от времени подменяет стремление к благополучию более высокими и деятельными страстями, удовлетворяет тщеславие предметами более великими, нежели роскошь, – только свобода озаряет все светом, позволяющим различать и судить пороки и добродетели человеческие»