РазговоР. «Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917–1920 годы
Обратите внимание на название темы. Традиционно она озаглавливается как «Гражданская война» (в различных модификациях). Совершенно верно – уже из близкого будущего события тех лет виделись именно внутренней войной в пределах бывшей империи. Но при этом из множества официальных и «человеческих» документов можно заключить, что активные участники «красной» стороны осознавали свою борьбу и страдания не меньше, чем во всемирном масштабе, ощущали себя борцами за счастье всего человечества. Именно этот пафос непосредственных действующих лиц тогдашней российской трагедии нам и хотелось бы подчеркнуть.
Куда завела страну победа в гражданской войне одной из сторон и куда могла ее завести победа кого-либо из противников, – об этом потом. Сейчас наше дело – восстановить образ тех лет и тех людей, какими они были в реальности.
Мы постараемся на материале этой темы показать, как это бывает, когда «народ», сбросив «гнет вековой», режет глотки ненавистным «высшим классам», смешивает с грязью «образованные слои общества» – и во что он, «народ», при этом превращается. А потом мы будем поэтапно показывать, что с этим многомиллионным народом можно было потом делать (причем его же собственными руками)…
Как вы думаете, справедлива ли характеристика «этого народа», которую дал французский историк (не можем удержаться от цитирования — уж больно хорош отрывок из де Токвиля):
«Размышляя об этом народе.., я нахожу его еще более необыкновенным, чем какое-либо из событий его истории. Существовал ли когда-либо еще на земле народ, чьи действия до такой степени были исполнены противоречий и крайностей, народ, более руководствующийся чувствами, чем принципами, и в силу этого всегда поступающий вопреки ожиданиям, то опускаясь ниже среднего уровня, достигнутого человечеством, то возносясь высоко над ним. Существовал ли когда-либо народ, основные инстинкты которого столь неизменны [на протяжении веков].., и в то же время народ, настолько переменчивый в своих повседневных мыслях и наклонностях, что сам создает неожиданные положения, а порой, подобно иностранцам, впадает в изумление при виде содеянного им же. Существовал ли народ, по преимуществу склонный к неподвижности и рутине, будучи предоставлен самому себе, а с другой стороны, – готовый идти до конца и отважиться на все, будучи вырванным из привычного образа жизни; народ строптивый по природе и все же скорее приспосабливающийся к произволу властей или даже к насилию со стороны государя, чем к сообразному с законами и свободному правительству правящих граждан? Доводилось ли вам иметь дело с народом, который сегодня выступает в качестве ярого противника всякого повиновения, а на завтра выказывающий послушание, которого нельзя ожидать даже от наций, самою природою предназначенных для рабства?.. Это – … самая опасная из европейских наций, более других созданная для того, чтобы быть поочередно предметом восхищения, ненависти, жалости, ужаса…»
Язык де Токвиля на современный вкус, может, несколько тяжеловат, но если прочитать его не торопясь, внятно, со смысловыми паузами – воспринимается прекрасно. Да, это было написано… за сто лет до русской революции, и историк характеризует таким образом не русский, а французский народ времен Великой французской революции и наполеоновских войн…
Можно ли из этого заключить, что все народы одинаковы? А, может быть, они становятся очень похожими друг на друга лишь тогда, когда… Когда?
Народный погром всей, созданной ранее, цивилизации оказался неожиданным только для тех, кто предпочитал прятать голову в песок, надеясь, что «все как нибудь обойдется». Но были и люди попроницательней, те, кто давно предрекал неизбежность слома западной цивилизации в России. Например, Александр Иванович Герцен (1854 год):
«Европа… не может отделаться от своего груза, в нем бездна драгоценностей, набранных в дальнем опасном плавании, – у нас это искусственный балласт, за борт его – и на всех парусах в широкое море!
Мы входим в историю, деятельно и полные сил…
…Ваша вера нас не трогает, вы слишком религиозны для нас… Вы многое щадите, вас останавливает раздумье совести, благочестие к былому; нам нечего щадить, нас ничего не останавливает…
Не обвиняйте нас в безнравственности, потому что мы не уважаем то, что вы уважаете, – с каких пор детям в воспитательных домах ставят в упрек, что они не почитают своих родителей».
Трудно сказать, восхищается ли Герцен «нами» за грядущую лихость? презирает ли он Европу за «нерешительность»?..
Почти через 70 лет горько-оптимистическое предвидение Герцена начало сбываться. Обратите внимание на то, как четко звучит призыв к новой жизни
— у политика Ленина:
«Долой старые общественные связи, старые экономические отношения, старую «свободу» (подчиненного капиталу) труда, старые законы, старые привычки!»
— как красиво у тонко чувствующего поэта Блока:
«Переделать все. Устроить так, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью»
— у Маяковского же (тоже поэта) упор сделан на определенности методов внедрения новой жизни:
«…Пули, погуще! / По оробелым! / В гущу бегущим / грянь, парабеллум!»
Блока с Маяковским можно любить и перечитывать многие годы. Но у нас тут история. И все литераторы (даже гениальные) появляются здесь в качестве свидетелей, прокуроров, адвокатов, обвиняемых и жертв. Они много могут нам порассказать, но кое-что можем объяснить им и мы – ведь, в отличие от них, мы знаем что будет дальше.
Не будет ли желающих объясниться с поэтами по поводу сказанного ими в том далеком 1918-м?
— например, предсказать Александру Александровичу, что не пройдет и трех лет, как он, оглушенный и подавленный происходящим будет умирать от нервного истощения и голода, и жизнь его, продолжение физического существования (санаторий в тихой Финляндии со сносной кормежкой) будет зависеть от вождей этой революции – и они откажут ходатаям за жизнь поэта;
— а Владимиру Владимировичу сказать, что играть с парабеллумами и маузерами опасно даже в поэзии, что романтические призывы стрелять в «гущу оробелых» могут обернуться в итоге выстрелом в себя самого…
Откровенно говоря, не хочется встревать со своими соображениями в мысли людей поумнее нас с вами, мысли и предвидения, ставшие итогом их собственного опыта…
Перечитайте, например, вот это еще и еще раз:
Освальд Шпенглер, немецкий философ, 1918 год: «…Большевики не есть народ, ни даже его часть. Они низший слой «общества», чуждый, западный, как и оно, однако им не признанный и потому полный низменной ненависти… То, что придало этой революции ее размах, была не ненависть к интеллигенции. То был народ, который без ненависти, лишь из стремления исцелиться от болезни, уничтожил западный мир руками его же подонков, а затем отправит следом и их самих – тою же дорогой…»
Жан Жорес, лидер французских социалистов: «Революция – варварская форма прогресса!.. Будет ли нам дано увидеть день, когда форма человеческого прогресса действительно будет человеческой?»
Николай Бердяев, философ: «С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная жизнь питалась чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи Москвы, как третьего Рима… К идеям этого порядка прилипло много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно русское»
Георгий Флоровский, философ: «В революции открылась жуткая и жестокая правда о России. В революции обнажаются глубины, обнажается страшная бездна русского отпадения и неверности, – «и всякой мерзости полна»… Нечего бояться и стыдиться таких признаний, нечего тешить себя малодушной грёзой о прежнем благополучии и перелагать всё на чужую вину»
Иван Бунин, писатель 1919 год: «Блок слышит Россию и революцию, как ветер…» О, словоблуды! Реки крови, море слез, а им все нипочем»
Максимилиан Волошин:
Кто у часовни Ильи-Пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
– «Не реви – собакам собачья смерть!»
А она не уходит, а все плачет и плачет
И отвечает солдату, глядя в глаза:
– «Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить…»
Николай Тихонов:
Длинный путь. Он много крови выпил.
О, как мы любили горячо –
В виселиц качающемся скрипе
И у стен с отбитым кирпичом.
Этого мы не расскажем детям,
Вырастут и сами все поймут,
Спросят нас, но губы не ответят
И глаза улыбки не найдут.
Показав им, как земля богата,
Кто-нибудь ответит им за нас:
«Дети мира, с вас не спросят платы,
Кровью все откуплено сполна»
Василий Татищев, историк, 18 век: «Брат на брата, сыневе против отцев, рабы на господ, друг другу ищут умертвить единого ради корыстолюбия, похоти и власти, ища брат брата достояния лишить, не ведуще, яко премудрый глаголет: ища чужого, о своем в оный день возрыдает…» (Татищев, историк, 18 век)
Федор Степун, философ: «Есть в русских душах какая-то особая черта, своеобразная жажда больших событий – все равно, добрых ли, злых ли, лишь бы выводящих за пределы будничной скуки. Западные европейцы среднего калибра легко и безболезненно отказываются от омутов и поднебесий жизни ради внешнего преуспевания в ней. В русских же душах, даже в сереньких, почти всегда живет искушение послать все к чорту, уйти на дно, а там, может быть, и выплеснуться неизвестно как на светлый берег. Эта смутная тоска по запредельности сыграла, как мне кажется, громадную роль в нашей страшной революции»
Федор Достоевский, писатель, 1877 год: «…Мыслители провозглашают общие законы, то есть, правила, что все вдруг сделаются счастливыми, безо всякой выделки, только бы эти правила наступили. Да если б этот идеал и возможен был, то с недоделанными людьми не осуществились бы никакие правила, даже самые очевидные…
Да? Но что хорошо и что дурно – вот ведь чего, главное мы не знаем. Всякое чутье в этом смысле потеряли»
Почему «красные» победили «белых»?
Одним из ответов может стать, например, злющая оценка Бунина типичной митинговой сценки («Революция») – да ведь он не может воздухом одним дышать не только с оратором («гадюкой»), но и с его слушателями! А ведь именно эти слушатели («дезертир» – крестьянин) и были тем самым огромным большинством России, которое «образованное меньшинство» называло «народом». А вот у презираемого писателем оратора к его аудитории не было ненависти, не было этого инстинктивного чувства отторжения; он, хоть и не был «своим», но он был вместе с ними, он вел их туда, куда влек этих «дезертиров» их инстинкт. А ведь это Иван Бунин – человек, который мог быть в этом мире только русским, как никто, знавший деревню, понимавший ее, мучившийся ее болями. Что ж говорить о тех, кто соприкасался с «народом» только в дачный сезон…
Поскольку этот Курс называется «Россия и мир» здесь уместно будет помянуть об участии иностранных войск в нашей «русской смуте».
«Красная» историография всячески раздувала масштабы и значение иностранного вмешательства в российскую гражданскую войну, приписывая «империалистам» коварные планы расчленения России, раздела ее на сферы влияния, грабежа ее природных ресурсов и т. п. (прямо не Ллойд-Джордж с Вильсоном и Клемансо, а Гитлеры какие-то…). Традиция «белой» историографии – как раз упрекать союзников за безразличие к тяжелой участи России и неоказание существенной помощи антибольшевистским силам. Но и в том, и в другом случае Западу приписывается активное недоброжелательство к России.
Симметричны и взаимные упреки в непатриотизме: большевиков – в том, что продались германскому генштабу, а белогвардейцев – что не брезговали клянчить помощь у англичан и французов.
Видимо, единственная более или менее взвешенная трактовка – признать, что большевики, конечно, не вызывали симпатий у руководителей западных стран, и некоторые политики действительно настаивали на предоставлении как можно большей поддержки антибольшевистским силам, но державы-победительницы в целом стремились воздерживаться от того, чтобы увязать в российской «кровавой каше», да и не имели достаточных для этого возможностей.
Материалы, собранные в ЧЛД, дают об этой стороне темы, хоть и не исчерпывающее, но достаточное представление.
Какие результаты гражданской войны оказали наибольшее влияние на дальнейшую судьбу страны?
Надеемся, что нарочито-обостренное изложение нашей позиции поможет вам определиться с собственными эмоциями по этому поводу («за» или «против» со всеми возможными нюансами):
Революция и гражданская война покончили с давним расколом страны на две культуры, на две цивилизации – «народ» либо выбросил из страны, либо физически уничтожил почти всех, кого он считал «не-народом». Два века по «клеточке» нарастало то, что мы называем сейчас «великой русской культурой». К началу 20-х годов в стране осталась лишь малая горстка тех, кто читал те книги, слушал ту музыку, внимал тем проповедям. Около двух миллионов людей едва унесли ноги – это и были «непоротые поколения» старой России.
Жить в своей стране, обустраивать новую Россию остались десятки миллионов других людей, подавляющее большинство которых еще совсем недавно совершенно спокойно относилось к возможности снимать принародно штаны или задирать юбки и ложиться под розги (и видели в том справедливость).
На итоги гражданской войны можно посмотреть и с точки зрения вековой и судьбоносной битвы между отечественными «западниками» и «славянофилами». Можно сказать, что этот спор окончился «вничью»: и те, и другие вместе со своими идеями были ликвидированы или вышвырнуты из страны – доругиваться в эмиграции. Таким образом, обе ипостаси западной культуры на российской почве надолго прекратили свое существование.
Остались островки традиционной крестьянской культуры, патриархальные традиции деревни. Но были обречены и они. «Новые люди» отбросили, как ненужный хлам, культуру «дворянскую», «буржуазную», патриархальные крестьянские устои и объявили о том, что новый строй будет основан на «пролетарской культуре». Довольно быстро выяснилось, однако, что таковой, к сожалению, в наличии не имеется…
Может быть, у кого-то из вас есть и более оптимистические соображения по этому вопросу (кстати, есть они и в ЧЛД).