ИСТОРИЯ - ЭТО ТО, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО ОБЬЯСНИТЬ НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩИМ

Европа — трудный путь к единству

в Без рубрики on 24.04.2017

 

Страны Запада в годы «холодной войны»

 

Главным «сюжетом» послевоенной истории Европы стало осуществление давней мечты, долго казавшейся утопией, – мечты о европейском единстве. Но путь к нему оказался гораздо более долгим и трудным, чем надеялись энтузиасты «Соединенных Штатов Европы».

Послевоенная Западная Европа состояла из пестрого конгломерата государств, имевших между собой больше различий, чем сходства. За Пиренеями – в Испании и Португалии – сохранили свою власть благоразумно не ввязавшиеся в войну диктаторы; на юге Италии и в Греции еще царила доиндустриальная эпоха, и нищие крестьяне готовы были доверить свою судьбу коммунистам и анархистам. В Швеции бессменно правившие со времен Великой депрессии социал-демократы методично добивались не только комфортной жизни для всех граждан, но и их имущественного равенства; Австрия до 1955 года оставалась поделенной на оккупационные зоны, и в Вене стояли советские войска; Финляндия, избежавшая оккупации, изо всех сил старалась, чтобы больше никогда не ссориться со своим опасным соседом – СССР; отношение соседей к Западной Германии много лет после разгрома нацистского Рейха оставалось весьма настороженным; взаимоотношения Англии и Франции были далеки от горячей дружбы – традиционное великодержавное соперничество хотя и потеряло всякий практический смысл, но еще не было «сдано в архив»… Объединяла Европу только очень ощутимая в первое послевоенное десятилетие зависимость от США и потенциальная «коммунистическая угроза» с востока.

 

Примирение бывших врагов.   В начале 50-х годов Германия и Италия экономически уже оправились от военного разгрома. В обеих странах правили христианские демократы – сторонники прочного союза с США и европейского единства. Они понимали, что ключ к восстановлению национального достоинства находится не в руках военных или дипломатов – его обеспечивает ежедневный труд миллионов немцев и итальянцев. Если кто-то и испытывал «ультра-патриотические» чувства, подобные тем, что захлестнули Германию и Италию после I Мировой войны, то он предпочитал держать их при себе, не имея шансов найти отклик в сердцах сограждан.

Абсолютное большинство немцев стремились как можно скорее покончить с «проклятым прошлым» и жаждало не национального самоутверждения, а восстановления доверия к своей стране, возвращения ей «доброго имени». Внешняя политика первого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра очень точно выражала это общественное настроение. Он всячески демонстрировал стремление немцев стать «добрыми европейцами» и всей своей деятельностью настойчиво доказывал соседям, что бояться Германии больше не надо. Со временем такая политика позволила ФРГ на равных войти в западное сообщество.

Когда началась война в Корее, стратеги в США опасались, что Сталин может воспользоваться «связанностью» американских вооруженных сил в далекой Азии и попытается расширить свою европейскую зону влияния. Поэтому уже в 1950 году американцы начали добиваться того, чтобы ФРГ сформировала сильную армию, которая стала бы «костяком» сухопутных сил НАТО в Европе. Поначалу многие в Европе встретили предложения об усилении Германии в штыки [идея перевооружения и воссоздания сильной армии не вызывала восторга также ни у канцлера, ни у значительной части германского населения], – особенно резкие возражения доносились из Франции. Французские политики поначалу противодействовали каждому шагу союзников, направленному на восстановление германской экономики и равноправных отношений с ФРГ. Лишь под давлением США им пришлось отказаться от мысли «навсегда» ослабить Германию и пойти на примирение со своим «извечным врагом». В 1955 году Западная Германия стала полноправным членом НАТО.

Взаимовыгодным компромиссом закончился давний спор о богатых углем и железной рудой промышленных районах Рура и Саара. Население этих земель было почти стопроцентно немецким, но, как и после I Мировой войны, Франция опасалась их присоединения к Германии и требовала сохранения над ними международного контроля, чтобы предотвратить возможное возрождение германской военной мощи. Канцлер ФРГ Аденауэр понимал, что не только требовать, но и какими бы то ни было дипломатическими путями добиваться возврата этих земель «в обход» Франции нельзя, и единственная разумная политика – уступать французским требованиям, демонстрируя свое миролюбие и стремление к согласию. В 1950 году Аденауэр с готовностью принял французское предложение организовать франко-германское производственное объединение по добыче угля и железной руды и выплавке чугуна и стали – этим он давал понять, что Западная Германия не собирается использовать свое сырьевое превосходство в ущерб Франции, и почвы для опасений нет. В последовавших затем переговорах о статусе Саара Аденауэр также удовлетворил все требования французской стороны, и в результате Саар в 1957 году воссоединился с ФРГ.

Так постепенно старые, конфронтационные методы «выяснения отношений» между европейскими державами, начали уступать место культуре сотрудничества и компромиссов.

 

Создание Европейского Сообщества. В «Европейское объединение угля и стали» кроме Франции и Германии вошли Италия, Бельгия, Голландия и Люксембург, – и это было вторым (после «плана Маршалла») шагом к объединению Европы. В 1957 году те же шесть стран сделали следующий шаг к интеграции, решившись образовать Европейское Сообщество (ЕС). Замысел заключался в том, чтобы за двенадцать лет создать в Европе «общий рынок», на котором люди, товары, услуги и капиталы могли бы перемещаться так же беспрепятственно, как внутри одного государства. Для выполнения этой задачи требовалось пересмотреть вороха национальных законов и инструкций, уладить тысячи разногласий, согласовать и примирить разные, порой противоположные интересы фермеров, профсоюзов, банкиров, торговцев, государственных служащих…

Ничего подобного в истории прежде не случалось – до сих пор считалось, что объединить большие пространства и разные народы можно только силой. Опыт европейской интеграции был первым примером строго демократического, ненасильственного объединения. Поэтому неудивительно, что процесс оказался очень трудным и долгим.

Главными двигателями европейской интеграции стали страны, потерпевшие поражение в войне, – Германия и Италия. Им было нечего  терять и нечем гордиться; их национальный суверенитет (особенно Германии) был в первое послевоенное десятилетие существенно урезан, и в идее единой Европы, не раздираемой соперничающими национализмами, заключалась их главная надежда на достойное будущее. Горячими сторонниками европейского единства были и малые государства, дважды в 20 веке оказавшиеся жертвами столкновений между великими державами, – Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Однако для великих держав-победительниц – Великобритании и Франции – отказаться от национального суверенитета ради экономического и политического объединения Европы было  гораздо сложнее.

 

Франция в поисках «национального величия». Самой болезненной проблемой послевоенной Франции стало прощание с колониальной империей. Пытаясь военным путем сохранить свое влияние в Индокитае, Франция втянулась в семилетнюю войну, потратила на нее больше денег, чем получила по «плану Маршалла», потеряла 75 тысяч солдат – и проиграла.

Через два года пришлось уйти и из североафриканских протекторатов Марокко и Туниса. Эти «национальные унижения» заставили французов с удвоенной энергией держаться за свою последнюю крупную колонию – Алжир.

Алжир, в отличие от других заморских владений, официально считался не колонией, а неотъемлемой частью французского государства, одним из его департаментов. Все политики – от крайне правых до коммунистов – были согласны в том, что «без Алжира нет Франции». Там, на другом берегу Средиземного моря, жило более миллиона французов, многие из которых родились и выросли на этой земле и считали ее своей родиной. Они не желали ни уезжать отсюда, ни жить под властью арабов, и готовы были сражаться за «французский Алжир» не только против арабов, но и против правительства метрополии, если бы оно вздумало отказаться защищать их интересы. Поэтому начавшееся после войны движение алжирских арабов за независимость французские власти беспощадно подавляли вооруженной силой, – и  скоро Франция увязла в новом жестоком и бесперспективном конфликте. Армия была бессильна справиться с арабскими партизанами, которые устраивали террористические акты, нападали на французов и сотрудничавших с ними «изменников»-арабов; в свою очередь, алжирские французы и слышать не хотели ни о каких переговорах с «сепаратистами», блокируя все попытки центрального правительства найти какой-то выход из затянувшейся бойни.

Война в Алжире в 1958 году чуть не погубила французскую демократию – парламентская республика оказалась бессильна найти выход из тупика, и «спасти нацию» был призван герой недавней войны генерал Шарль де Голль.  

Добившись принятия на референдуме новой конституции, вводившей во Франции президентскую республику [прежде президент избирался парламентом и имел незначительные полномочия; по новой конституции он стал избираться всей нацией на семь лет и получил полномочия почти такие же, как у конституционного монарха (это политическое устройство Франции сохраняется и по сей день)], де Голль получил возможность твердой рукой и без помех со стороны парламента проводить последовательный политический курс. Главной его целью было «возрождение величия Франции», вывод страны из того унизительного положения, в котором она оказалась после войны.

Первым делом де Голль разрубил «алжирский узел» – опасаться обвинений в непатриотизме или «национальном предательстве» генералу-герою не приходилось, поэтому он смог пойти на то, что для любого другого стало бы политическим самоубийством – предоставить Алжиру независимость.

Де Голль заявил, что Франция как великая держава должна обязательно обзавестись собственным ядерным оружием – в 1960 году эта программа была выполнена. Обстановка в мире к середине 60-х годов стала спокойнее, «советская угроза» уже не нависала над Европой так, как в первое послевоенное десятилетие, и роль «младшего партнера» США по НАТО казалась генералу недостойной Франции – он запретил американцам держать ядерное оружие на французской территории, а в 1966 году вывел французские вооруженные силы из подчинения натовскому командованию (правда, Франция при этом не вышла из политической организации НАТО, а позже, в 70-е годы, возобновилось и военное сотрудничество). Внешняя политика Франции стала подчеркнуто независимой от США: де Голль демонстративно улучшил отношения с СССР, советовал американцам уйти из Вьетнама и осуждал «израильскую агрессию» против арабов во время «Шестидневной войны» 1967 года.

Отношение генерала к европейской интеграции было сложным. С одной стороны, он стремился обеспечить Франции ведущую, центральную роль в объединяющейся Европе; с другой – категорически возражал против любого ущемления национального суверенитета. Де Голль был глубоко убежден, что полнота власти национальных правительств не должна ограничиваться никакими «евробюрократами». Точка зрения французского президента расходилась с мнениями всех его партнеров по европейскому сообществу, но строить «европейский дом» без Франции было невозможно, и де Голль успешно добивался своего.

Он добился даже того, что все решения в Европейском Экономическом Сообществе стали приниматься только единогласно и каждая страна, охраняя собственные интересы, получила право заблокировать общее решение всех остальных стран-участниц. В результате развитие наднациональных органов «объединенной Европы» в 60-е годы было замедлено. Франция в 60-е годы «заблокировала» и расширение Европейского Сообщества, дважды не допустив вступления туда своей «исторической соперницы» Великобритании. Де Голль мотивировал это тем, что Англия, имевшая слишком тесные отношения с США, станет в ЕС американским «агентом влияния».

Общие интересы, тем не менее, в подавляющем большинстве конкретных случаев перевешивали национальный «эгоизм», и результаты экономической интеграции были впечатляющими: к 1968 году почти все препятствия к свободному передвижению товаров, услуг, рабочей силы и капиталов внутри ЕС были устранены.

 

Великобритания: традиции и новая реальность. В отличие от Франции, Британия уходила из своих колоний без вооруженной борьбы, планомерно и «цивилизованно»; почти все бывшие колонии добровольно вошли в Британское Содружество – очень свободный политический союз, мало к чему обязывающий своих членов, но дающий им некоторые ощутимые преимущества во взаимоотношениях с бывшей метрополией (британское гражданство, беспошлинная торговля и т. п.).  Это мирное прощание с империей, как и недавняя победа в войне, дали англичанам новые основания гордиться собой и своей страной и смягчили разочарование от потери былого статуса мировой державы. Еще одним утешением было то, что новая сверхдержава, США, не была для Британии «чужой»; на американцев можно было смотреть как на возмужавших отпрысков, пришедших на помощь постаревшей и ослабевшей прародине. Все послевоенные британские политики очень стремились сохранить сложившиеся в годы войны «особые отношения» между Англией и США и с готовностью защищали американские позиции перед своими европейскими соседями.

Хотя одним из первых политиков, заговоривших после войны о необходимости создания «Соединенных Штатов Европы», был Уинстон Черчилль, Великобритания в 50-е годы не спешила втягиваться в начавшуюся в Европе экономическую интеграцию. Страна не вступила в Европейское объединение угля и стали, а в 1957 году не проявила интереса и к договору об образовании ЕС. Тесные отношения с континентальными государствами были не в традициях британской политики – гораздо важнее казались связи с заморскими членами Британского Содружества и США.

Единое экономическое пространство ЕС было отгорожено от внешнего мира общими таможенными барьерами, Англия же беспошлинно ввозила многие жизненно необходимые товары (прежде всего, продовольствие) из стран Содружества и США, и отказ от этого свободного импорта грозил ей резким повышением цен на внутреннем рынке. Но, с другой стороны, в 60-е годы экономические успехи европейской «шестерки» стали настолько очевидными, что Великобритания начала активно добиваться членства в ЕС.  

Это удалось ей осуществить лишь в 1973 году, и с принятием Великобритании Европейское Сообщество приобрело еще одного «возмутителя спокойствия». Островная Англия была слишком своеобразна, и ее экономические интересы во многом расходились с интересами других.

Например, немногочисленные британские фермеры сто лет работали в условиях жесткой конкуренции со стороны дешевого продовольственного импорта из колоний, и давно приспособились работать без государственной поддержки. Но французские или итальянские крестьяне и фермеры такой суровой школы не проходили и требовали для своего выживания все новых субсидий. На поддержку сельхозпроизводителей уходила львиная доля бюджета Сообщества, – ЕС устанавливало минимально допустимые цены на все сельскохозяйственные товары, и, если рыночные цены опускались ниже установленного уровня, выкупало «излишки» фермерской продукции и, себе в убыток, экспортировало их за пределы Сообщества. Это было выгодно Франции и Италии с их многочисленным сельским населением, англичане же считали, что их взносы в общую казну расходуются зря – на поддержку неэффективного, неконкурентоспособного производства.  

В 80-е годы премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер стала играть в судьбе Сообщества ту же роль, которая в 60-е годы принадлежала де Голлю, – она резко возражала против расширения полномочий общеевропейских органов и ущемления национального суверенитета, заявляя, что несовершенные и бюрократизированные органы ЕС не должны быть выше таких отлаженных и проверенных столетиями демократических институтов, как британский парламент. Всячески приветствуя ликвидацию барьеров на пути к свободной торговле, Тэтчер возражала против «слишком поспешного» объединения финансовых систем государств-членов «Общего рынка» и введения единой европейской валюты.

 

Расширение «европейского дома». Несмотря на многочисленные сложности и разногласия, дело европейской интеграции с каждым десятилетием продвигалось вперед.

В 70-е годы европейская «шестерка» превратилась в «девятку» – кроме Великобритании, в состав ЕС вошли Дания и Ирландия.

В 80-е годы сообщество пополнилось еще тремя новыми членами – к нему присоединились Испания, Португалия и Греция, образовав «Европу двенадцати». Эти страны были бедными, нестабильными и обремененными множеством внутренних проблем, все они лишь в 70-е годы освободились от диктаторских режимов и вступили в Совет Европы, приняв на себя обязательства соблюдать «европейские стандарты» в области прав человека.  

Одним из приоритетных направлений политики Сообщества было сближение уровней экономического благосостояния всех вошедших в него стран и регионов. Кроме того, когда страна принимала общеевропейские стандарты в законодательстве и экономической политике, она тем самым гарантировала благоприятные условия для притока капиталов, которые могли свободно перемещаться в рамках ЕС. Поэтому  участие в «Общем рынке» давало более бедным странам уникальную возможность преодолеть свою давнюю экономическую отсталость, хотя и ценой ограничения национального суверенитета и соблюдения достаточно жестких общих «правил игры».

 

Итальянское «экономическое чудо». Наглядным примером выгодности «Общего рынка» для всех его участников стала Италия. В начале 50-х годов казалось, что от Великобритании ее отделяет целая экономическая эпоха. В Европейское объединение угля и стали страна вступила, практически не имея ни того, ни другого – только ради участия в экономическом союзе с более развитыми государствами. Массовая бедность царила даже в промышленно развитых северных районах, не говоря уже о нищем сельскохозяйственном юге, и итальянцы десятками тысяч уезжали искать лучшей доли в более благополучные страны. Через тридцать лет членства в ЕС Италия уже сама стала «землей обетованной» для эмигрантов из Югославии, Турции и т. д. От ее былой отсталости не осталось и следа – и это несмотря на то, что стабильную и эффективную демократию внутри страны итальянцам создать так и не удалось. На протяжении сорока послевоенных лет правительства сменялись, как в калейдоскопе; то и дело вспыхивали скандалы, связанные с коррупцией высших государственных чиновников; но все эти политические передряги не оказывали заметного влияния на экономику и жизнь большинства населения.
К середине 80-х годов «общеевропейский дом» еще был далек от завершения. Политическая интеграция, т. е. создание полномочных наднациональных органов, только начиналась, и правительства отдельных государств по-прежнему нередко пользовались своим правом вето. Европарламент, депутаты которого в 1979 году были впервые избраны прямым голосованием, еще не имел настоящих законодательных полномочий; дебаты о возможности и желательности создания единой европейской валюты вызывали во всех странах бурные страсти, но уже было ясно, что решение всех этих проблем – лишь вопрос времени.  

 

Читать дальше:

Что люди думали       РазговоР

 

 

Опубликовать:


Комментарии закрыты.