ИСТОРИЯ - ЭТО ТО, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО ОБЬЯСНИТЬ НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩИМ

«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917–1920 годы

в Без рубрики on 24.04.2017

 

Коммунистический эксперимент

 

«ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА»

Большевистский переворот в Петрограде поначалу не произвел большого впечатления на остальную страну, уже привыкшую после Февраля к тому, что в столице постоянно «что-то происходит». Но новая власть сделала все, чтобы перевернуть жизнь даже в самых глухих уголках бывшей империи.

Организаторы октябрьского переворота были убеждены, что они открыли новую эпоху в истории всего человечества – эпоху всемирного перехода от капитализма к социализму. Они были горды тем, что мировая социалистическая революция началась их усилиями, началась с России. Они чувствовали величайшую ответственность за судьбы всего мира.  Грандиозная и благородная коммунистическая цель оправдывала в их глазах любые средства ее достижения и любые жертвы.

При этом и Ленин, и его товарищи по партии меньше всего были склонны ощущать груз ответственности за судьбу самой России, «патриотизм» представлялся им лживой выдумкой буржуазии. Нет и не может быть никаких общенациональных или государственных интересов, поскольку нет и никогда не было единого народа – есть непримиримо враждебные друг другу классы. Каждый, кто сегодня старается добиться общенационального согласия, гражданского мира «во имя общего блага», на самом деле помогает капиталистам сохранить свое господство; единственно честная политика для пролетарской партии –  уничтожить капиталистов. Таковы были взгляды большевиков.

Очень нетрадиционно подходили они и к другим устоявшимся представлениям. Люди, например, привыкли считать демократию и диктатуру противоположными типами организации власти, большевики же были убеждены, что единственная подлинная демократия – это именно диктатура: диктатура большинства, направленная против меньшинства «эксплуататоров». Они доказывали, что расстрелы врагов на месте «на самом деле» являются высшим гуманизмом, что бессудные расправы – воплощение «революционной законности» и т.п.

 

«Вся власть – Советам!»   Большевики не сомневались, что разгон всенародно избранного Учредительного собрания у большинства населения протеста не вызовет, поскольку демократические парламенты-«говорильни» всем в России уже надоели. Образ истинно-народной власти воплотился в Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.  

Избирать депутатов в Советы нижнего уровня имели право только собрания рабочих промышленных предприятий, солдатские сходки-митинги воинских частей и крестьянские сходы в деревнях – остальные граждане оказались лишены права иметь своих представителей в новых органах власти. Голосование происходило открыто – простым поднятием рук. Точно таким же образом депутаты местных советов выбирали представителей в губернские Советы, губернские – на всероссийский съезд, а уже этот съезд выбирал правительство. Так же легко, открыто и быстро, как был избран, депутат мог в любой момент быть отозван. Депутаты не были скованы никакими формальными правилами и юридическими ограничениями. «Буржуазный» принцип разделения властей был отвергнут – каждый Совет на своей территории являлся полновластным хозяином.

Именно такое «прямое народовластие» вполне соответствовало массовым понятиям о справедливом политическом устройстве. После Октябрьского переворота советы быстро сформировались по всей стране.

 

«Экспроприация экспроприаторов».   Первые декреты советской власти по существу были не законами, а революционными прокламациями, рассчитанными на разжигание войны «низов» против «господ». Главным лозунгом стала «экспроприация экспроприаторов» – пропагандисты переводили это на русский язык как «грабь награбленное».

Декрет о земле передал всю землю в распоряжение крестьянских Советов, которые должны были руководствоваться главными требованиями крестьян: «Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни сдаваема в аренду, либо в залог, никаким другим способом отчуждаема. Вся земля … обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней».

Никаких правил и процедур перехода собственности, никаких «бумажных формальностей» декрет не содержал – все частные землевладельцы просто «выдавались головой» своим деревенским соседям. И хотя в декрете «строжайше запрещалось» портить и разворовывать имущество, переходящее в общенародную собственность, этот «запрет» был не более, чем пустым пожеланием.

Дележка помещичьих земель и разграбление усадеб начались еще летом 1917 года. Декрет о земле лишь узаконил такие действия и подтолкнул к ним всех крестьян. В считанные недели с частным землевладением в России было покончено.

Ни о каком сопротивлении помещиков не шло и речи, – и тем более ужасающей выглядела проявившаяся при этом «черном переделе» ненависть и злоба ко всему «господскому». Нередко крестьяне не столько грабили, сколько бессмысленно крушили усадьбы – били оранжереи, жгли книги, ломали машины… Покончив с имениями, переходили к хуторам своих бывших односельчан – тех, кто в свое время воспользовался столыпинским указом и выделился из общины, закрепив свой надел в частную собственность.

 В городах война против «эксплуататоров» началась с декрета о рабочем контроле. Выборным рабочим комитетам («фабзавкомам») давалось право контролировать каждый шаг владельцев своих предприятий. Без утверждения фабзавкомом ни одно распоряжение администрации не имело силы. В случае сопротивления владельца фабзавком имел право требовать национализации предприятия.

Частных предпринимателей обвиняли в том, что они непременно постараются развалить свое производство, чтобы задушить революцию «костлявой рукой голода», и рабочий контроль должен был предотвратить саботаж владельцев предприятий. Однако производство в промышленности стало разваливаться особенно быстро именно после введения рабочего контроля. Когда владельцы предприятий поняли, что они превратились во временных управляющих на службе у своих рабочих, и что следующим шагом новой власти будет окончательная конфискация их собственности, большинство из них предпочло сбежать, прихватив из заводских касс остатки наличности, а из бухгалтерий – финансовые документы. Но даже если вся документация оставалась в полном порядке, фабзавкомы были не в состоянии самостоятельно вести дела своих предприятий, – без сырья и комплектующих деталей, без сбыта, без финансирования производство вскоре останавливалось.

Рабочие остановившихся предприятий требовали и добивались национализации своих заводов (передачи их в собственность государства). Через несколько месяцев государственными стало большинство крупных и средних предприятий и даже множество мелких мастерских. Но советские органы могли послать на эти новоиспеченные госпредприятия в качестве управляющих лишь таких же рабочих, мало разбиравшихся в организации производства, – после национализации положение на заводах и фабриках не улучшалось. При этом рабочие, переложив ответственность за свои предприятия на «свое» государство, требовали регулярной выдачи зарплаты.

У имущих классов отбирали не только средства производства. «Экспроприация экспроприаторов» в массовых масштабах шла и без всяких специальных декретов, – обыски и изъятия «избыточного» имущества могли проводиться по решению любого местного Совета.

На первых порах большевистское правительство еще не имело в своем распоряжении ни материальных ресурсов, ни аппарата принуждения, и единственной силой, на которую оно могло опираться, была сила ненависти «низов» российского общества по отношению к «верхам». Ленин больше всего опасался, что русский народ окажется «слишком добрым» и не проявит достаточной  непримиримости. Поэтому с первых дней советской власти рассылаемые по всей стране большевистские комиссары призывали народ к беспощадной и бескомпромиссной войне против «господ».

Политика разжигания классовой борьбы и поощрения анархии достигла своей главной цели: миллионы российских бедняков признали новую власть «своей» и в первые, самые трудные для нее месяцы не оказали никакой поддержки пытавшимся сорганизоваться антибольшевистским силам.

Расчеты Ленина полностью оправдались. За полную свободу расправляться с «буржуями» и «барами», за равенство и слово «товарищ», за возможность отомстить былым обидчикам и видеть унижение бывших господ большинство готово было терпеть и голод, и холод, и любые лишения. А лишения не заставили себя ждать.

 

Экономическая катастрофа.    Анархия на предприятиях, спровоцированная декретом о рабочем контроле, привела к быстрому и резкому падению промышленного производства. Если большевики и верили, что в отсутствие «эксплуататоров» рабочие смогут самостоятельно наладить выпуск продукции, то эти надежды не оправдались. Государство получало в собственность останавливающиеся или уже вставшие заводы вместе с ответственностью за поддержание жизни занятых на них рабочих. Правительство вынуждено было на полную мощность запустить «печатный станок» Госбанка, отправляя на ничего не производящие заводы мешки ничего не стоящих денежных купюр.

Паралич промышленности в сочетании с обильным печатанием денежных знаков привел к обвальной инфляции, – и это совершенно расстроило торговлю, и без того подорванную развалом транспорта и всеобщей анархией. Работавшие на рынок помещичьи хозяйства были разгромлены, и единственными продавцами продовольствия в стране остались крестьянские хозяйства, которые даже в мирное время стремились продавать как можно меньше. Сдавать же хлеб государству по «твердым» ценам (т. е. за ничего не стоящие бумажки) они и подавно не желали.

Большевистское правительство, придя к власти под лозунгом «хлеб – голодным!», стало грозить за «спекуляцию» самыми страшными карами вплоть до расстрела на месте. Торговля стала делом рискованным, и те, кто шел на этот риск, заламывали уже действительно астрономические цены. Зимой 1917-18 года нехватка продовольствия в городах перешла в настоящий голод.    

Первые недели новой власти нанесли российской экономике больший урон, чем все годы мировой войны и месяцы после февральской революции вместе взятые. Большевики, впрочем, смотрели на результаты своей деятельности иначе, – им удалось быстро и в целом успешно выполнить свою первую задачу, о которой в русском варианте гимна социалистического рабочего движения пелось: «Весь мир насилья мы разрушим / До основанья…». Теперь предстояло воплотить в жизнь следующие строки «Интернационала»: «Мы наш, мы новый мир построим, – / Кто был ничем, тот станет всем!» Причем, этот «новый мир» должен был в ближайшее время распространиться на более развитые, чем Россия, страны.

 

Брестский мир. Вожди большевиков были уверены, что следующая социалистическая революция произойдет в измученной войной Европе в самом ближайшем будущем. Они считали, что наиболее благоприятные условия для такой революции складываются в Германии. Именно с этой мыслью большевистские лидеры начали мирные переговоры в Брест-Литовске. И если бы кто-то из них попытался сказать тогда, что при заключении мирного договора необходимо отстоять национальные, государственные интересы России, товарищи заклеймили бы его позором, как предателя великого дела «мировой пролетарской революции».

fdb56aa679b5

Усаживаясь за стол переговоров с объединенной делегацией «империалистических» правительств Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии, представители республики Советов больше стремились достичь пропагандистского, а не практического результата. Они всеми силами затягивали переговоры, надеясь, что голодные бунты и забастовки в Австрии и Германии вот-вот перерастут в революцию, и подписывать позорный мирный договор не придется.

Однако немецкие солдаты продолжали повиноваться приказам командования и германская армия, не встречая на своем пути организованного сопротивления, двинулась на восток. В этой ситуации оставалось лишь соглашаться на любые германские условия.

По условиям подписанного в Брест-Литовске мирного договора Советская Россия отказывалась от притязаний на территории Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, официально признавала независимость Украины. Все эти области, а также Закавказье, очищались от русских войск и отрядов Красной гвардии. Наконец, большевистское правительство официально отказывалось от любой антиправительственной агитации не только в Германии и Австро-Венгрии, но и на всех территориях, оккупированных немецкими войсками (на Украине, в Финляндии и в Прибалтике). Этот пункт мирного договора многим в партии казался особенно унизительным – полная капитуляция перед классовым врагом!

Ленин утешал товарищей-партийцев тем, что подписанный договор – не более чем клочок бумаги, который будет вскоре выброшен в корзину, что Германия проигрывает войну, и революция там все равно не сегодня-завтра начнется. Пока же германские войска на приграничных территориях обеспечивали большевистскому правительству прикрытие от возможной интервенции бывших союзников России.

Унижение Брестского мира еще более углубило раскол в российском обществе. Левые эсеры вышли из Совнаркома. Патриотически настроенная молодежь, офицеры распущенной армии пробирались на Дон, в казачьи районы, где для борьбы с большевиками и немцами собирал Добровольческую армию бежавший из тюрьмы генерал Корнилов (казачество, однако, в тот момент  не пожелало терпеть «офицерье» на своей вольной земле, и несколько тысяч добровольцев были вытеснены к Северному Кавказу).

Неспокойно было и в Петрограде. После разгона Учредительного собрания рабочие крупнейших питерских заводов на массовых митингах все чаще отзывали своих большевистских депутатов из Советов. «Брестский позор» и начавшийся голод обострили ситуацию в городе еще больше. Чтобы не повторить судьбу Временного правительства и не оказаться заложником столичного гарнизона и «красной гвардии», Совнарком принял решение переехать из «колыбели революции» в более спокойную Москву. В ночь с 10 на 11 марта советское правительство тайно покинуло Петроград.

 

От всевласти Советов – к однопартийной диктатуре. К весне 1918 года с «классовым врагом» в политических центрах страны было покончено. Практически не осталось ни фабрикантов, ни банкиров, ни домовладельцев, ни крупных торговцев – монопольным работодателем в столицах стало государство. В новых советских учреждениях заправляли вчерашние рабочие, солдаты и матросы, а бывшие «буржуи» (т.е., те, кто до Октября не занимался физическим трудом), отбывали трудовую повинность.

Социальная революция состоялась, однако жизнь «низов» общества катастрофически ухудшилась. Города умирали. Спасаясь от голода, рабочие массами бежали к деревенским родственникам. Те самые люди, которые привели большевиков к власти в октябре, начинали открыто выражать недовольство режимом.

В принципе существовал путь смены советского руководства через перевыборы Советов. Однако то, что бывает возможным в демократической республике, оказалось невозможным в республике советской. Ленин недаром увидел в Советах органы диктатуры. Выборы в Советы были организованы таким образом, что партия, однажды завоевавшая в них большинство, имела возможность контролировать перевыборы  и фактически определять их результаты – и при желании могла сделать свою власть несменяемой.

Все несоциалистические газеты были закрыты большевиками сразу же после захвата власти, через месяц были запрещены и все несоциалистические («буржуазные») партии, через полгода пришел черед ликвидировать организованную оппозицию в самих Советах, – «контрреволюционными» были объявлены все наиболее влиятельные социалистические партии, а их депутатов из Советов изгнали.

Разгон Учредительного собрания означал, что пр`ава избирать власть лишилась «нетрудовая» часть населения; не прошло и полугода, как это право было фактически отнято и у всех остальных, – рабочие промышленных предприятий, солдаты военных гарнизонов, крестьяне на своих избирательных сходах могли избирать в свои Советы только большевиков или их сторонников.

Совнарком присвоил себе право отменять любые решения местных Советов, идущие вразрез с его решениями (и даже отдавать местные Советы за это под суд!).

Советы превратились в бессильные придатки однажды избранного ими центрального правительства, которое они уже не имели возможности сменить и на политику которого не могли никаким образом повлиять.

А в сельской местности летом 1918 года советская власть была фактически вообще ликвидирована.

Не сумев запустить национализированное производство и наладить обмен между городом и деревней, власть решила отбирать хлеб у крестьян силой. В мае 1918 года голодным рабочим позволили формировать и отправлять в сельские районы  вооруженные продовольственные отряды (продотряды) – заводы кормились силой оружия.

screenshot_6

Местные, крестьянские Советы противились реквизициям зерна, поэтому продотряды повсеместно разгоняли их и заменяли новыми органами власти – «комитетами бедноты» (комбедами). Назначаемые туда батраки и беднейшие крестьяне становились полновластными хозяевами в своих деревнях. Они помогали продотрядам искать хлеб в зажиточных хозяйствах, получая за это часть добытого зерна.  

Так, раскалывая общество на непримиримые, ненавидящие друг друга части, государство «диктатуры пролетариата» укреплялось, собирало преданные кадры и строило новый централизованный аппарат принуждения, без которого большевистская власть была бы обречена повторить судьбу Временного правительства.  

Власть Советов заменялась властью карательных органов, полностью контролируемых большевистской партией. Была создана и быстро набрала силу «Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем» (ВЧК). Она подчинялась Совнаркому, но была неподконтрольна Советам. Чекисты выявляли тех, кто, по их мнению, был (или мог быть) активным противником новой власти, сами вели следствие, сами судили и сами же приводили приговоры в исполнение.

Начавшийся после октябрьского переворота «красный террор» усиливался с каждым месяцем, а летом 1918 года (после покушения на Ленина) был провозглашен официальной политикой. Чекисты сажали в тюрьмы и концлагеря тысячи инженеров, студентов, священников, бывших чиновников и предпринимателей – они объявлялись заложниками (списки их имен с указанием профессий публиковались в местных газетах), и их казнили в ответ на любое выступление против большевистской власти.

Власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов сменилась диктатурой большевистской партии. Советская власть, за несколько месяцев после петроградского переворота установившаяся почти по всей стране, постепенно переставала восприниматься «трудящимися» как своя, «кровная», – которую надо защищать от «классовых врагов», от «господ».

 

 

«ВОЙНА ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ»

Распад страны и гражданская война.     Былая сила и авторитет Советов фактически сошли на нет, и оказалось достаточно небольшого толчка, чтобы советская власть развалилась во многих губерниях (от Поволжья до Дальнего Востока). Немногочисленный, но сплоченный и организованный корпус чешских и словацких военнопленных легко разогнал Советы, которые попытались остановить движение его эшелонов через Сибирь к Владивостокскому порту.

На месте Советов от Волги до Дальнего Востока стали возникать самостоятельные «республики», руководимые депутатами разогнанного Учредительного собрания. В целях самообороны от большевистского «центра» их правительства привлекали офицеров – и вскоре были сметены военными переворотами.

К 1919 году страна окончательно распалась. Большевистская диктатура контролировала только европейский Центр. От Волги до тихоокеанского побережья установилась военная диктатура во главе с адмиралом Колчаком, признанным всеми антибольшевистскими силами «верховным правителем России». На юге европейской части страны закрепилась «белая» армия генерала Деникина. Из Прибалтики угрожала Петрограду армия генерала Юденича. На европейском Севере при опоре на небольшой английский десант тоже установилась антибольшевистская власть.

Одновременно «свои» войны вели армии национальных движений по всем окраинам бывшей империи. После капитуляции Германии в мировой войне и вывода немецких войск Украина стала полем битвы между Советами, Добровольческой армией Деникина, националистами Симона Петлюры, крестьянской армией Нестора Махно и  десятками полубандитских атаманов (за время гражданской войны во многих украинских селах и городах власть менялась по 20–30 раз!).

Два с половиной года шла ожесточенная гражданская война, принесшая стране неизмеримо больше потерь, разрушений и горя, чем мировая «империалистическая».

Большевистский переворот намертво затянул все узлы противоречий российского общества – распутать их было уже невозможно. Вопрос был только в том, чей меч разрубит этот клубок кровавого хаоса – большевистская или генеральская диктатура.

Война заключалась не только (и не столько) в боях между организованными силами «красных» и «белых» – она шла и в тылах, недаром большая часть ее жертв пришлась на мирное население. Большинство крестьян не испытывало теплых чувств ни к «белым», ни к «красным». Они одинаково дезертировали из всех армий и одинаково сопротивлялись хлебным реквизициям, кто бы их ни проводил. Крестьяне всерьез опасались, что с победой «белых» в разгромленные усадьбы с карательными отрядами вернутся помещики, поэтому они предпочли до поры до времени мириться с «продовольственной диктатурой» большевиков, чем помогать бывшим «господам».

«Белым» генералам так и не удалось объединить всех врагов большевизма. В 1920 году их главные силы были разгромлены, и московское правительство установило контроль над большинством территорий бывшей Российской империи.

 

«Военный коммунизм». Сражаясь против «белых» на фронтах, большевистское правительство одновременно вело не менее ожесточенную борьбу у себя в тылу. Главным врагом здесь была «экономическая контрреволюция», т.е. молчаливое сопротивление большинства населения хозяйственной политике новой власти. Доведя рыночную экономику до полного паралича и распада, большевики не отчаялись и были полны решимости создать в России новую систему экономических отношений, свободную от власти денег и стремления к наживе.

Уже после окончания гражданской войны Ленин назвал эту систему «военным коммунизмом». В 1918-20 годах ее называли просто коммунизмом – большевики всерьез стремились наладить в масштабах страны производство, обмен и потребление без помощи денег. Жизнь и труд населения  регулировалась приказами, подкрепленными вооруженным насилием, и масштабы этого насилия все расширялись – «человек с ружьем» стал главной фигурой в экономике «военного коммунизма».

В городе было национализировано (стало государственным) почти все: промышленность (вплоть до самых мелких мастерских), транспорт, жилье, торговля. Любую частную экономическую деятельность населения запретили, но для всех трудоспособных стала обязательной трудовая повинность на государственных предприятиях. Бумажных денег напечатали столько, что они выдавались иногда неразрезанными рулонами и потеряли какое бы то ни было значение в повседневной жизни. На предприятиях одинаковая для всех зарплата выдавалась натурой (часто изделиями того же завода или продуктами, которые в это время оказались на государственных складах). Была отменена плата за коммунальные услуги (которых все равно не было – и водопроводы, и системы центрального отопления в городах разрушились) и городской транспорт (который практически не ходил).

«Коммунизм» получался совсем не таким, как его представляли себе рабочие, прогоняя с фабрик их владельцев. Уже с весны 1918 года «рабоче-крестьянская» власть начала жестко добиваться обуздания анархии и восстановления дисциплины на производстве. Вольнице «фабзавкомов» пришел конец, забастовки же стали пресекать все более суровыми мерами.

Для управления производством и распределением создали специальные сверхцентрализованные чиновничьи организации, каждая из которых ведала только своей продукцией (Главрыба, Главсоль, Главспичка, Глав… и т. д., и т. п.). Но организовать какое-либо серьезное производство не удалось.

Торговля также была национализирована, однако торговать при отсутствии денег оказалось не под силу даже государству. Единственным, что производилось в стране, было продовольствие – изъятие его из личных крестьянских хозяйств и распределение по карточкам в городах и превратилось в главное экономическое дело государства.

%d0%bf%d1%83%d0%bd%d0%ba%d1%82-%d0%bf%d1%80%d0%be%d0%b4%d1%80%d0%b0%d0%b7%d0%b2%d0%b5%d1%80%d1%81%d1%82%d0%ba%d0%b8

Выкачивание продовольствия из деревни постепенно приобретало систематический и организованный характер. С начала 1919 года вместо заводских продотрядов, делавших периодические военные «набеги» на деревни, в каждом уезде и волости были созданы постоянные продовольственные органы, которые выполняли заранее намеченный план сбора сельхозпродуктов – продразверстку. Предполагалось, что крестьянская семья обязана сдать в государственный амбар все излишки урожая (оставляя себе только на семена и собственный прокорм). Торговать продовольствием «частникам» запрещали (любая такая торговля называлась «спекуляцией»).

Все отбираемые у деревни продукты городские власти распределяли среди населения по карточкам. Большевистская власть стремились к идеалу, – чтобы городское население кормилось только «из рук» ее государства.    

Когда крестьянство стало отвечать на продразверстку сокращением посевов, государство начало вмешиваться и во внутреннюю жизнь семейных хозяйств: повсеместно созданные «посевкомы» пытались диктовать крестьянам  что, сколько и когда им сеять. Кроме того, для крестьян вводилась обязательная трудовая повинность (заготовка дров, перевозка грузов и другие бесплатные работы на государство).

В конце 1920 года власть пошла «в последний и решительный бой» на мелкую торговлю – «толкучки» в городах, на которые раньше часто смотрели «сквозь пальцы», стали разгоняться более активно и жестко, а самодельные прилавки демонстративно разламывались и отправлялись на дрова. Были уже готовы проекты полной и окончательной отмены денег.

После ликвидации фронтов массовые армии не демобилизовывались, а, переименованные в «трудармии», превращались в гигантские «стройбаты». Был военизирован и труд промышленных рабочих – государственные органы получили право без ограничений перебрасывать их куда угодно и использовать на любой работе.

 

Центр «мировой революции».   Лидеры большевиков понимали, что они не в силах долго удерживать страну в состоянии «военного коммунизма», – дело могло кончиться всеобщим крестьянским восстанием. Но они верили что у них вот-вот появится мощный союзник – победившая «диктатура пролетариата» в индустриальных странах Запада. С напряженным ожиданием большевики вглядывались в послевоенный европейский хаос, надеясь, что один из многочисленных конфликтов взорвется социалистической революцией.

1412169464_brodit-po-evrope-hudozhnik-v-scherbakov-sssr-1920-e-gody

Даже в самые тяжелые моменты большевики оставались верны своему «интернациональному пролетарскому долгу»: в начале 1919 года, когда «белые» армии со всех сторон окружили большевистский центр России, в Москве был создан Коммунистический Интернационал (Коминтерн) – для разжигания классовой борьбы «в мировом масштабе». Коминтерн должен был организовать в каждой стране революционную партию по точному образцу большевистской и направлять ее работу по подготовке революции и захвата власти.

Сообщения о рабочем восстании в Берлине, об установлении советской власти в германской Баварии, провозглашение советской республики в Венгрии вызывали у российских большевиков приливы энтузиазма, укрепляли их веру в скорую окончательную победу. С болью и горечью встречали они известия о подавлении каждой из этих попыток социалистических революций в Европе. Россия по-прежнему оставалась единственным государством «диктатуры пролетариата».

К началу 1920 года главные противники в гражданской войне были разбиты, а численность Красной армии достигла 5 миллионов человек. Успехи в борьбе с внутренними врагами породили надежду, что Красной армии по плечу решать и задачи «мирового масштаба». Эта надежда переросла в уверенность, когда вторгшиеся на Украину польские войска были наголову разгромлены подошедшими советскими частями. Стремительное наступление на Варшаву привело в радостное возбуждение даже самые трезвые головы в большевистском руководстве – все с нетерпением ждали, что «красная» конница вот-вот лавиной ворвется в Центральную Европу. Однако под стенами польской столицы наступление захлебнулось. После страшного разгрома советских войск под Варшавой стало ясно, что российские коммунисты в близком будущем на помощь западных революций могут не рассчитывать, и опираться в своей стране им придется только на собственные силы.

 

Крестьянская война. Тем временем гражданская война внутри самой России разгоралась с новой силой и ожесточением, – в многочисленных, массовых и повсеместных восстаниях крестьянство требовало ликвидации «военно-коммунистических» порядков. «Белые» (и вообще все «господа») были выброшены из страны, никто уже не мог угрожать главному крестьянскому завоеванию – земле, и деревня хотела пользоваться своим приобретением в полной мере. За свободную торговлю крестьянство выступило с оружием в руках. Самым популярным политическим лозунгом крестьянских повстанцев был: «Советы без коммунистов!»

Против крестьян были брошены войска под командованием лучших «красных» военачальников. По своей жестокости карательные экспедиции против восставших не имели себе равных даже по меркам гражданской войны. Эта внутренняя война, казалось, не имела конца – даже разбитые в открытом бою отряды крестьян рассыпались по лесам и деревням, чтобы через короткое время вновь возродиться в тылу огнем и мечом прошедших карательных войск.

Заколебалась и армия. Самым опасным восстанием стал «Кронштадтский мятеж» (начало 1921 года), когда против большевиков повернули оружие их вчерашние самые стойкие приверженцы, «краса и гордость революции» –  матросы Балтийского флота. Сухопутные части проявили в подавлении восстания нерешительность – они явно не желали гибнуть на кронштадтском льду за диктатуру партии большевиков. На грани всеобщей забастовки был изголодавшийся рабочий Петроград.

Застрельщики «мировой революции» оказались один на один с разъяренной крестьянской стихией. Большевикам пришлось поступиться своими идеалами, – чтобы удержать власть, им необходимо было срочно и круто менять политику.

 

Итоги победившей революции. За несколько послереволюционных лет облик России изменился до неузнаваемости.

screenshot_11

Народное хозяйство было доведено до состояния глубокого паралича.Только в одном 1921 году голодной смертью умерло около 5 миллионов человек. По стране бродило более 7 миллионов беспризорных, лишившихся родителей детей. Основная масса населения, сверх меры настрадавшаяся за годы смуты, была измучена, измотана до предела.

Те, кого принято было называть «образованными классами», в основном погибли или бежали с родины, которая превратилась для них в ненавидимую и презираемую «совдепию». Был полностью ликвидирован молодой, с трудом выращенный самодержавием промышленный предпринимательский класс («капиталисты», «буржуи»). Исчезли и крупные сельские поместья (к владельцам которых крестьяне вплоть до революции по давней привычке обращались «барин»). На фронтах мировой и гражданской войн полегла большая часть русского офицерства («ваши благородия»). Была ошельмована, унижена, лишена работы российская интеллигенция. Мало что осталось и от тонкого слоя потомственных квалифицированных промышленных рабочих, – одни стали новыми советскими чиновниками, другие погибли на фронтах гражданской войны, третьих угроза голодной смерти заставила вернуться к землепашеству.

В России фактически исчез европеизированный «образованный класс» и те слои населения, которые представляли в стране индустриальную цивилизацию. Вместе с ними сошли на нет и две из трех главных идей этой цивилизации – либеральная и национально-патриотическая. Править страной осталась весьма немногочисленная группа приверженцев социалистической идеи – один на один с многомиллионной массой населения, живущей по традициям патриархального, доиндустриального уклада.

 

Читать дальше:

Что люди думали    РазговоР

 

 

Опубликовать:


Комментарии закрыты.