«Легендарный герой» — выражение, избитое донельзя. А как прикажете называть личность, оказавшую столь большое воздействие на судьбу Ближнего Востока, молодого британского разведчика, организовавшего всеарабское восстание в Османской империи, фактически руководившего им до полной победы, единственного европейца, которого до сих пор считают героем, как арабы, так и его соотечественники, человека крайне своеобразного, довоенная и послевоенная жизнь которого была столь же причудлива, как и его военная судьба?

Томас Эдвард Лоуренс родился в 1888 году в небогатой, вечно переезжавшей с места на место, семье. Он очень рано ушел в самостоятельную жизнь и никогда больше о семье не вспоминал. Еще в детстве он самостоятельно освоил три языка, увлекся археологией и военной историей. Его страстью стали Крестовые походы (правда, симпатии юноши были отнюдь не на стороне европейцев).

На велосипеде и пешком, не думая, где преклонит голову ночью и на что будет жить завтра,  Томас исколесил Францию, фотографируя руины замков 12 века. Потом наступила очередь Сирии. Добравшись до этого тогда богом забытого уголка мира, Лоуренс бродяжничал там налегке со своим фотоаппаратом, засняв более полусотни развалин крестоносных замков, не зная еще, что ему предстоит в этих местах в самом ближайшем будущем.

Он останавливался в арабских деревнях и пользовался там неизменной симпатией и гостеприимством хозяев. Никогда не баловавший себя комфортом, Лоуренс не просил ни европейских напитков, ни мяса, а также не имел ничего против трапез без ложек и вилок. «Моя бедность позволила мне изучить те круги людей, от которых богатый путешественник отрезан своими деньгами и спутниками»… Его страсть к вольному бродяжничеству, отказ от условностей «цивилизации», его безразличие к окружающей обстановке — все это делало его «натурализованным арабом», который в традиционной местной одежде мало чем отличался от тамошних жителей. Тем более, что его арабский был более богат и разнообразен, чем у деревенских обитателей — он мог уловить характерные различия говора жителей разных областей, отстоящих друг от друга всего на три десятка километров.

Он пристал к английской археологической экспедиции, руководимой известнейшим историком профессором Хоггартом, который «по совместительству» был и агентом британской разведки. Они раскапывали курганы древних хеттов на Евфрате, и Лоуренс был неоценим, как человек, пользовавшийся непререкаемым авторитетом среди рабочих — арабов и курдов. А палатка его всегда была завалена книгами — история и военное дело — так что, ее можно было назвать «Оксфордом на Евфрате».

Времена славы и могущества арабов давно были в прошлом. Теперь территории, населенные многочисленными племенами, говорившими по-арабски (Палестина, Сирия, Ливан, Аравия, Месопотамия) входили в состав обширной Османской империи. Турки правили здесь достаточно разумно, не подрывая традиционного образа жизни племен и не часто вмешиваясь в их дела, но решительно пресекая любые попытки неповиновения с необыкновенной жестокостью. Арабский же мир был разобщен, раздроблен на вечно враждующих друг с другом кочевых бедуинов, оседлых земледельцев и обитателей древних, некогда славных и богатых, но запущенных городов. И все они были разделены на так же не доверявшие друг другу племена, а те, в свою очередь, дробились на кланы, тоже старавшиеся держаться друг от друга подальше. Объединяла их лишь религия, осознание святости земли, на которой они живут, и паломничества в аравийскую Мекку к Черному камню Кааба. Власть в наиболее чтимых городах Аравии осуществляли потомки пророка Мухаммеда — шерифы. Так жили арабы Ближнего Востока столетиями, не зная, что происходило за пределами их священных земель и совершенно этим не интересуясь.

Разобраться во всей этой пестроте ближневосточной жизни, стать в ней «своим», объединить дремавший до поры народ вокруг единой цели, организовать его, направить его силы на достижение целей своей родины в Великой войне, сбросив турецкую власть — это предстояло совсем молодому человеку, не достигшему еще и тридцати…

Начало Первой мировой войны застало Лоуренса в Англии, в Оксфорде, где он обрабатывал свои записи и составленные им карты Палестины. Он, будучи человеком глубоко штатским, вступил в военную службу и довольно быстро очутился в штабе английских войск в Каире, действовавшего против вступившей в войну на стороне Германии Османской империи. Турецкая армия стояла на границах Палестины, угрожая Суэцкому каналу.

В Каире Лоуренс во всех подробностях изучал турецкую армию и вербовал агентов, в Греции координировал работу секретной агентуры, ездил в командировку в Ливийскую пустыню и в Месопотамию, превратился в главного специалиста в новой области — изготовлению карт по результатам аэрофотосъемки.

«Он был по-лисьи хитер, дьявольски ловок, не считался ни с кем и плевал на начальство, чем восстановил против себя почти весь британский генеральский штаб. Только небольшая группа экспертов ценила его поистине энциклопедические знания и умение вести дела с арабами. … Он, не стесняясь, гнал от себя тех, кто мешал ему или просто ему не нравился. Самоуверенный и дерзкий, мечтательный и надменный, Лоуренс в двадцать лет стал офицером отделения Интеллидженс сервис [Secret Intelligence Service, МИ-6 — служба внешней разведки Великобритании] в Каире, лучше всех изучил арабов и имел наиболее широко разветвленную и хорошо организованную агентурную сеть на территориях, занятых турками. Замкнутый, тщеславный, обожающий преклонение перед собой, он был храбр перед лицом опасности и авантюристичен до предела» [отзыв о Лоуренсе из книги «История шпионажа» итальянского института «Агостини»].

Летом 1916 года вспыхнуло арабское восстание против турок. Начавшееся по приказанию шерифа Мекки, оно было абсолютно неподготовленным, не было ни продовольствия, ни вооружения (на 50 тыс. восставших было всего 10 тыс. устаревших винтовок, артиллерии же и пулеметов не было вовсе). Но эпизод обстрела турками восставших в Мекке, когда снаряд пролетел буквально в нескольких метрах от Черного камня, позволил поднять лозунг «защиты ислама против турецких святотатцев».

Это восстание было давней мечтой Лоуренса и он с энтузиазмом принялся за его «раскрутку». Для турок арабы всегда были «падалью», которая и внимания не стоила, англичане долгое время были с ними в этом согласны, ни во что не ставя военные способности племен. Лоуренс решил доказать и тем, и другим, что это не так.

Бесполезно было приучать арабов к организованности и дисциплине. Они могли покинуть отряд, чтобы передохнуть от тягот военной жизни с семьей, и при удалении от территории племени приходилось уговаривать вступать в повстанцы следующее племя, они были крайне нестойки и очень чувствительны к возможности погибнуть в бою. Для «регулярной» войны они, конечно, не годились. Но в то же время собранные из добровольцев и постоянно обновлявшие состав арабские отряды обладали одним несомненным достоинством — они были необыкновенно мобильны, их легкая подвижность не шла ни в какое сравнение с тяжеловесной поступью частей европейского образца. Они могли абсолютно неожиданно для засевших в своих укреплениях турок появляться из пустыни и после короткого боя так же бесследно исчезать в ее песках, холмах и скалах.

Лоуренс был в самом сердце начавшегося арабского движения. Познакомившись с сыновьями мекканского шерифа, он понял, что единственным вождем восстания сможет стать лишь один из них — Фейсал. И он стал ему советчиком, другом и братом, вместе они пережили все превратности той войны в пустыне. Фейсал подарил ему отделанный золотом кинжал и арабскую одежду — именно в этом одеянии Лоуренс остался в истории Ближнего Востока.

Крайний индивидуалист, не терпящий над собой никакого начальства, Лоуренс и внутренне походил на своих арабских товарищей по оружию. Но при этом он досконально изучил не только противника, но и свое разноплеменное воинство, знал сильные и слабые стороны многочисленных шейхов, с которыми ему приходилось иметь дело, и умел, когда ему это было надо, тактично напоминать им о не слишком достойных эпизодах их жизни. Он освоил верблюда и пулеметы, артиллерийские орудия, которые подбрасывали ему из английской армии, и подрывное дело. Он понял, что тысяча арабов с оружием — сброд, бегущий от любого нажима неприятеля, но несколько их десятков под умелым командованием способны смести любого противника. Он знал, когда им надо было дать возможность пограбить, а когда компенсировать невозможность грабежа английским золотом («бумажки» те не признавали). Он в совершенстве овладел искусством играть на чувствительных струнах душ своих арабских соратников, в которых одновременно уживалась жажда пограбить с мечтой избавиться от турок.

Своим опытом обращения с новыми союзниками Лоуренс поделился со своими английскими коллегами в секретной памятке «ДВАДЦАТЬ СЕМЬ СТАТЕЙ». По сути, в ней дается описание самого Лоуренса, человека, «сидящего безмолвно, не отдающего никаких распоряжений, но пользующегося своим влиянием, наблюдающем за всем происходящим и обдумывающем свои планы». С началом активных боевых операций влияние Лоуренса начало быстро возрастать, и скоро уже ни одному арабу не пришло бы в голову презрительно относиться к «этому англичанину».

Воинство Фейсала/Лоуренса захватило несколько опорных пунктов, из которых можно было быстро достигать главной своей цели — построенной турками Хиджазской железной дороги. Постоянные набеги на нее, взрывы полотна, мостов, телеграфных столбов, атаки на укрепленные станции практически полностью парализовали эту стратегическую артерию, берущую свое начало в Палестине и через Дамаск доходящую до Мекки. И когда британские силы под командованием генерала Алленби начали активно давить на турок, арабский партизанский «пустынный фронт» надежно прикрыл фланг наступавшей английской армии и эффективно срывал попытки противника перебрасывать резервы.

Перехватив сообщение, что турки намереваются перебросить на палестинский фронт резервы из Аравии, Лоуренс, мучимый дизентерией, сел на верблюда и во главе небольшого отряда рванулся напрямик, через пустыню, к Мекке. Он едва мог сидеть, несколько раз падал в обморок и только сила воли держала его в седле. А тут среди его людей на редком привале случилось убийство, и Лоуренс вынужден был собственноручно применить закон пустыни «кровь за кровь», пристрелив убийцу. Доскакав до шатра другого сына шерифа, он передал ему приказ перехватить уходящих турок, после чего свалился в полном изнеможении на десять дней.

Несколько подобных эпизодов доказали окружающим, что Лоуренс превзошел всех героев тогдашней ближневосточной драмы в фантастической выносливости, необыкновенном упорстве и полной самоотдаче.

Широкая партизанская война, которую на огромных пространствах вел Лоуренс, походила на морскую войну. Недаром верблюд был назван «кораблем пустыни». Операции в пустыне были похожи на морские войны своей подвижностью, своей повсеместностью, независимостью от баз и коммуникаций. Тактика, которую применял Лоуренс, всегда соответствовала правилу «опрокинуть и бежать». Арабы никогда не должны были удерживать или развивать превосходство, после удара нужно было быстро отступить и вновь наносить удар где-нибудь в другом месте.

Такая тактика основывалась на необыкновенной выносливости арабов и их умении управлять таким «сложным животным», как верблюд, который, так же как танк, показывает в умелых руках удивительные результаты, в неумелых же легко «сдает». Арабы были свободны от затруднений, связанных с системой снабжения — каждый боец снабжал себя сам, имея в седле запас продовольствия на шесть недель — двадцатикилограммовый мешок муки, из которой он сам выпекал себе лепешки. Да и сами верблюды, на худой конец, могли оказаться едой, правда, настолько жесткой, что справедливо назывались «железным пайком». Сами же верблюды жили тем кормом, который им встречался по дороге. После шести недель езды они становились тощими и нуждались в отправке их на продолжительный срок на пастбище, что фактически означало необходимость замены верблюдов или одного племени арабов другим.

Это не создавало особых препятствий, так как невозможно было использовать людей одного племени на территории другого племени. Это мешало бы сосредоточению в одном пункте больших сил, но у Лоуренса была совсем другая задача — максимально расширить зону восстания, максимально рассредоточить свои силы, чтобы противник мог ожидать нападений отовсюду и всегда.

Сил в распоряжении Лоуренса всегда было немного, но он умел распорядиться ими так, что их эффективность возрастала пропорционально их подвижности (по сравнению с турецкими частями — впятеро).

Ну, и, разумеется, давал о себе знать также ближневосточный «колорит», с которым постоянно надо было разбираться с неиссякаемым терпением и тактом: «В течение одной поездки мне приходилось выносить судебное решение по 12 случаям нападений с оружием в руках, четырем делам о кражах верблюдов, одному брачному делу, 14 ссорам, двум последствиям от «дурного глаза» и одному случаю колдовства. Подобные дела отнимали все свободное время».

Турки объявили огромную награду за убийство Лоуренса, и ему надо было подумать о своей охране. Через некоторое время невысокого блондина с голубыми глазами, которого издали узнавали в Палестине, Сирии и Аравии, одетого в белоснежный бурнус с золоченым кинжалом, плотно окружала сотня лично отобранных им совершенно безбашенных арабов в самых причудливых одеяниях [«Они могли тратить деньги на украшение своих собственных персон и вырядились так, что были похожи на клумбу тюльпанов, так как носили все цвета, кроме белого, который постоянно носил я, и они не считали это возможным для себя»]. Коллеги-англичане называли их головорезами, что, в сущности, было недалеко от истины, но головы они резали только по приказанию самого Лоуренса, не дорожили своей жизнью и были свободны от семейных и клановых уз. Это был самый боеспособный отряд всей его разноплеменной, пестрой армии, но и потери в нем были большими — за время службы у Лоуренса 60 его охранников погибли.

Сам Лоуренс возил на своем верблюде авиационный пулемет, которым он заменил свою винтовку. После войны ее купил для своей коллекции оружия английский король Георг. На ней имелся ряд зловещих отметок: их делал Лоуренс каждый раз, как сбивал турка, пока не потерял интереса к ведению подобного учета.

Когда однажды на привале арабы стали давать друг другу различные прозвища и титулы, Лоуренса спросили, какой титул он выбрал бы себе, он ответил: «эмир Динамит». Это так к нему подходило, что на некоторое время титул «эмир Динамит» стал его прозвищем у арабов.

Майор Стерлинг, офицер для связи со штабом британских войск, вспоминает о посещении Лоуренса: «Прибыв в АбуЭль-Лиссал, расположенный примерно в 5 000 футов над уровнем моря, я нашел Лоуренса, только что возвратившегося из успешного набега на железную дорогу, в его палатке сидящим на великолепном персидском ковре, добытом из какого-либо турецкого поезда. Он был одет, как обычно, в белоснежные одеяния с золотым кинжалом Мекки за поясом. Снаружи, развалившись на песке, находилось несколько арабов из его охраны, занятых чисткой винтовок.

Арабы, напевая про себя, несомненно, наслаждались воспоминаниями о каких-либо особенно интересных подробностях той дьявольской проделки, которую они только что закончили. Они представляли собой чрезвычайно интересную компанию численностью около 100 человек. Большинство из них являлось по профессии наемными солдатами. Каждый прославился каким-либо отважным подвигом, а с точки зрения умения ездить верхом и ругаться они были самыми искусными в Аравии. Охрана была весьма необходимой предосторожностью, так как голова Лоуренса была оценена в 20 000 фунтов стерлингов, а арабы являлись вероломным народом, пока они вам не присягнули и пока они не получают от вас денежного вознаграждения. Любой человек из охраны Лоуренса с восторгам отдал бы за него жизнь.

Имелась и другая причина, почему были нужны отборные люди. Передвижения Лоуренса были внезапными, а его поездки — продолжительными и тяжелыми, и лишь немногие обыкновенные арабы были в состоянии покрывать такие расстояния. Как это ни удивительно, но англичанин смог побить все рекорды Аравии и по быстроте передвижения, и по выдержке.

Что же позволяло Лоуренсу овладеть и держать в своем подчинении арабов? На этот вопрос ответить трудно. Арабы отличаются своим индивидуализмом и дисциплине не поддаются, но, несмотря на это, любому из нас было достаточно сказать, что Лоуренс хочет, чтобы то или другое было сделано, и это делалось. Каким образом он приобрел себе такую власть над ними?

Частично это может быть объяснено тем, что Лоуренс являлся как бы душой освободительного движения арабов. Последние поняли, что он оживлял их дело, что он может сделать все и выдержать все даже несколько лучше, чем сами арабы, и что, имея золотой кинжал Мекки, он стоял наравне с шейхами или потомками пророка, что эмир Фейсал обходился с ним, как со своим братом, как с равным, что он, по-видимому, обладал безграничным запасом золота, а средний араб является самым продажным человеком.

Однако я думаю, что искать ответа мы должны главным образом в таинственной способности Лоуренса воздействовать на чувства любой группы людей, среди которых он находился, в его умении читать их задние мысли и обнаруживать силы, заставлявшие их предпринимать те или иные действия».

В сентябре 1918 года Алленби начал решительное наступление в Палестине. Тщательно подготовленное, сопровождаемое умно построенной дезинформацией, оно увенчалось полным успехом — турецкие армии были разгромлены наголову. Лоуренс не спал пять суток, обеспечивая правый фланг этой широкой операции, а когда свалился без сил, общая победа была достигнута. Турецкие солдаты разбитых дивизий под огнем толпами брели на север. Редко кому в военной истории такое удавалось — фактически горстка арабов в момент решающего удара регулярной армии отвлекла на себя почти половину армии противника!

Дорога на Дамаск была открыта. Арабы взяли власть в городе даже не дождавшись выхода из него турецких солдат. Примчавшийся в Дамаск Лоуренс фактически руководил созданием первого независимого аппарата управления города — быстро, буквально на другой день, создал полицию, наладил денежное обращение, установил новые цены и подавил едва начавшийся мятеж. Когда в Дамаск прибыл Алленби, Лоуренс был в состоянии передать ему город в относительном порядке, почти совершенно очищенным от следов войны, с функционировавшим правительственным аппаратом.

Проведя командующего по Дамаску, Лоуренс неожиданно обратился к нему с просьбой возложить его обязанности на кого-нибудь другого. С трудом получив на это разрешение, он тут же, ни с кем из своих друзей и соратников не попрощавшись, уехал в Каир, а затем в Англию. [Еще в Каире Лоуренс попросил произвести его в полковники. Неожиданная эта просьба при общеизвестном равнодушии его к чинам объяснилось просто — ему надо было получить спальное место в штабном поезде: «Спальные места предоставлялись только лицам в чине полковника и выше. Я ехал … в чине полковника (полученном от Алленби) и чувствовал себя великолепно. Я люблю комфорт!»]

Османская империя признала свое поражение, а в день прибытия Лоуренса в Лондон сдалась и Германия. Начался дипломатический этап урегулирования мирового конфликта. Но это уже другая история…

Лоуренс еще увиделся с Фейсалом на Версальской мирной конференции, где отстаивал арабские интересы. Того французы вскоре изгнали из Сирии, но стараниями министра по делам колоний Уинстона Черчилля и его политического советника Лоуренса он позже стал королем Ирака. А когда им обоим удалось создать Иорданию и посадить на ее трон брата Фейсала, Лоуренс посчитал, что его «обязательства чести» перед товарищами по оружию выполнены — и ушел в отставку.

Его следующее решение было столь же необычным, как был необычен и он сам — он поступил в авиацию рядовым. Он назвался вымышленным именем, покончив с легендарной историей «Лоуренса Аравийского». Армейская жизнь складывалась благополучно, он был исполнителен и дисциплинирован, но через полгода его инкогнито раскрыл случайно узнавший «знаменитого Лоуренса» офицер. Пришлось перебраться в танковый корпус, заметая за собой следы — он вновь принял другое вымышленное имя. Там ему поручили работу на складе обмундирования и он вновь выполнял свои нехитрые обязанности дисциплинированно и точно. Лишь однажды «рядовой Шоу» был наказан лишением увольнительной за то, что оставил на постели свою рабочую форму.

Но разведка вновь призвала его на службу. На этот раз Лоуренс был переброшен в забытый богом форт на самой границе с Афганистаном. О его работе по свержению афганского эмира Аманнулы, привезшего из СССР программу либерального обновления страны, сведения весьма скудны и засекречены до сих пор. Известно лишь то, что эмир был низвержен, и в 1929 году Лоуренс вернулся в Лондон.

И вот, он снова рядовым в авиации, без права летать, выезжать за пределы Англии и видеться с лидерами тогдашней «большой политики». Он испытывает новые типы быстроходных катеров, предназначенных для спасения гидропланов и одновременно по заказу американского издательства переводит на английский «Одиссею» Гомера. Кажется, на этом этапе он устроился жить так, как ему всегда хотелось — с интересной ему работой и без начальства у него над душой.

В 1935 году истек срок его армейской службы и Лоуренс вышел в отставку. А через несколько месяцев на своем мотоцикле, пытаясь объехать мальчишек на велосипедах, он не справился с управлением и погиб… Он похоронен в месте последнего упокоения великих людей Великобритании — в лондонском соборе св Павла.