Мир и Россия вступают в ХХ век

 

«Позорная» война и политический кризис.     При всех своих внутренних проблемах Российская империя вступила в 20 век могучей державой, активно участвующей в разделе мира. Военная мощь страны и ее влияние в мировой политике были в глазах патриотически настроенных подданных едва ли не последним оправданием самодержавия. Когда же непродуманная, не обеспеченная реальными возможностями российская экспансия на Дальнем Востоке привела к чувствительному поражению в войне с Японией, на самодержавную власть обрушился вал обвинений, – мало того, что не контролируемый обществом монарх втравил Россию в войну неведомо за какие выгоды, так его государство еще и неспособно как следует организовать военные действия!

Так, уже не в первый раз в российской истории, неудачная война послужила толчком к внутренним преобразованиям. «Теперь не свободолюбие, а патриотизм требует реформ», – так в конце 1904 года заявил впервые разрешенный властями съезд земских деятелей.

«Образованный класс» открыто требовал всеобщего избирательного права, выборов парламента и конституции, законодательно ограничивавшей права монарха. Растерявшаяся власть не знала что делать и все еще надеялась восстановить контроль над страной силовыми методами. «Показательный» расстрел массовой демонстрации петербургских рабочих был последней жестокой глупостью царского двора, – самодержавная власть сама показала еще сомневающимся свою полную «невменяемость». После Кровавого воскресенья разъяренное общество и слышать не хотело ни о каких компромиссах с царем.

Сторонники революции получили огромный моральный перевес над теми, кто еще продолжал верить в «дарование» реформ. Сам же царь и его министры были подавлены и деморализованы, не зная, что делать дальше. Впервые за последние четыре столетия страна перестала «слушаться руля», и любые действия верховной власти оборачивались против нее самой. Вся страна, казалось, объединилась под лозунгом «Долой самодержавие!».

Привычный страх перед «начальством» вдруг куда-то испарился, явочным порядком отменялись все запреты и ограничения. То, что еще недавно считалось немыслимой дерзостью, стало в порядке вещей. Рабочие бастовали при полном одобрении а иногда и материальной поддержке со стороны владельцев предприятий. Гимназисты и студенты совершенно «отбились от рук», бросили учебу и с головой окунулись в «политику». Газеты не обращали внимания на цензуру, и тон их с каждым месяцем становился все зажигательнее. Уличные толпы вели себя агрессивно и нередко сами нападали на полицейских. В Польше фактически шло открытое восстание, и там приходилось держать огромное количество войск. Крестьяне отказывались платить за арендуемые участки, самовольно распахивали помещичьи земли, а убедившись в беспомощности властей, переходили и к насилию против землевладельцев. Даже Святейший синод позволил себе взбунтоваться против своего многолетнего бессменного обер-прокурора Победоносцева, высказавшись за освобождение православной церкви от государственной «опеки» и восстановление патриаршества.

Все, кто мечтал довести революцию «до конца», т.е. до свержения монархии, усиленно «расшатывали» армию. Однако, хотя отдельные волнения в армии и на флоте в революционные годы были, в целом войска остались верны присяге, и это тогда спасло страну от полномасштабной гражданской войны.

Самым действенным средством давления на власть стала всеобщая политическая стачка в октябре 1905 года, организованная дружными усилиями всех либеральных организаций и социалистический партий. Всероссийская политическая стачка парализовала жизнь крупнейших городов империи. Бастовали не только рабочие, но и служащие, студенты, учителя, лавочники… Эта грозная демонстрация единства общества принудила, наконец, Николая II «поступиться принципами». 

 

Первая российская конституция.    Царский манифест от 17 октября 1905 года «даровал» всему населению страны «незыблемые основы гражданской свободы» – свободу слова, собраний, союзов, вероисповеданий. Самодержец объявлял, что через несколько месяцев будут проведены выборы в Государственную Думу, наделенную правом не просто давать царю советы, а принимать или отвергать новые законы.

После опубликования Манифеста [подробнее]  всеобщая забастовка была прекращена, «единый антиправительственный фронт» раскололся. Либералы выходили из подполья, создавали легальные партии для борьбы на предстоящих выборах, вели переговоры с правительством. Однако социалистические партии, накопившие за несколько революционных месяцев солидный политический капитал, разветвленные организационные структуры в виде Советов, забастовочных комитетов и т. п., решили во что бы то ни стало продолжать революцию. Они стремились всеми силами поддерживать «народный гнев», провоцируя вооруженные столкновения с полицией и войсками и не давая утихнуть вражде.

Социал-демократы и эсеры попытались организовать вооруженные восстания одновременно в нескольких крупных городах. Партийные ораторы призывали не верить ни одному царскому слову, надеяться только на собственную силу и «добить» самодержавие. Знаменитое московское вооруженное восстание в декабре 1905 года стало кульминацией этой тактики. Но все попытки городских восстаний потерпели поражение – власти уже начинали контролировать ситуацию. Успокоения в стране не наступило, но паралич власти закончился.

Обещания Манифеста 17 октября были закреплены в новых Основных законах Российской империи, утвержденных царем за несколько дней до созыва первой Государственной Думы. Страна получала новое государственное устройство, основанное на принципе разделения властей. Исполнительная власть осталась целиком подчиненной монарху: только он мог назначать или отправлять  в отставку главу правительства, определять внешнеполитический курс, решать вопросы войны и мира. Зато без утверждения Государственной Думы и преобразованного (ставшего на 50% выборным) Государственного совета не мог теперь вступить в силу ни один закон.

Независимые друг от друга законодательная и исполнительная власти были способны заблокировать решения друг друга – согласованно и плодотворно работать они могли лишь при полном взаимном уважении и обоюдной готовности к компромиссам. Многие поначалу надеялись, что так и будет. Сложный избирательный закон был разработан таким образом, что большинство депутатов посылалось в Думу голосами крестьян [подробнее].

Первые в российской истории парламентские выборы прошли без всяких злоупотреблений со стороны властей и соперничающих политических партий.

 

Первый российский парламент.   Государственная Дума открылась 27 апреля 1906 года. Она избиралась в основном голосами российского крестьянства: составители закона о выборах надеялись, что «простой народ» не станет голосовать за враждебных царю городских интеллигентов. Но крестьяне «подвели» – больше всех мест в I Думе получила самая «городская», интеллигентская партия конституционных демократов (кадетов).

I Государственная Дума, избранная в основном крестьянскими голосами, сразу же начала обсуждать земельный вопрос. Споры при этом велись не о том, отбирать или не отбирать у помещиков землю (этот вопрос был для большинства депутатов очевидным), а о том, платить им компенсации или не платить, отбирать все земли или все же часть оставить. Все согласились в том, что конфискованные земли следует не раздавать крестьянам в частную собственность, а  предоставлять в пользование через общины.

Думские дебаты через газеты становились известны всей стране. Слухи о том, что господская земля вот-вот отойдет крестьянам, подливали масла в огонь деревенской смуты: грабежи и поджоги барских усадеб стали массовым явлением, помещики в страхе бежали в города. Правительство сочло необходимым прекратить эти «поджигательные» речи. Глава правительства, пришедший на заседание Думы, объявил депутатам, что ни малейшего посягательства на частную собственность царь не допустит, а значит все думские споры – пустое сотрясение воздуха. Точно так же и другие радикальные предложения депутатов (об амнистии политических заключенных, о замене существующего избирательного закона на всеобщее равное прямое избирательное право) правительство не собирались не только обсуждать, но и выслушивать.

Вместо дружной работы правительства и Думы получился взаимный обмен ультиматумами, за которым скоро последовал полный «разрыв отношений» – первый российский парламент после всего двух с половиной месяцев работы был распущен.

На пост премьер-министра был назначен молодой и деятельный саратовский губернатор Петр Столыпин, начавший решительно пресекать как «революционный террор», так и «черносотенные» погромы.

Вторая Дума, избранная по тому же избирательному закону, оказалась еще более «революционной», чем первая, и также была неспособна договариваться с правительством о чем-либо. Депутаты решительно отвергли программу либеральных реформ, предложенную Столыпиным, и снова принялись «делить землю».

Убедившись в том, что не удастся договориться и с этой Думой, исполнительная власть решила на сей раз не только распустить ее, но и изменить избирательный закон так, чтобы парламент стал более «договороспособным». Делать это царь не имел права – ведь ни один закон, а тем более избирательный, не мог быть изменен без согласия самой Думы. Однако к лету 1907 года обстановка в стране достаточно успокоилась, и правительство могло не опасаться слишком бурной реакции общества даже на такой откровенно противозаконный шаг. 3 июня 1907 года, одновременно с императорским указом о роспуске Думы, было опубликовано новое Положение о выборах, резко сокращавшее представительство «неблагонадежных» избирателей в пользу более консервативных слоев общества – землевладельцев и городских собственников.

Эта дата – 3 июня 1907 года – традиционно считается датой окончания первой русской революции: с этого момента правительство окончательно освободилось от давления «снизу» и вновь обрело «свободу рук».

Состав III Государственной Думы, собравшейся в ноябре 1907 года, оправдал ожидания авторов нового избирательного закона. Больше всего мест в ней получили «умеренные» – сторонники либерального курса главы правительства. Эта Дума просуществовала все отпущенные ей законом пять лет. Состав ее депутатов был таков, что правительство могло обеспечить принятие практически всех своих законопроектов. За меры по «наведению порядка» в стране октябристы голосовали вместе с правыми партиями (монархистами и националистами); для проведения либеральных реформ октябристы объединялись с кадетами. Конституционный механизм взаимодействия двух ветвей власти начал налаживаться.

 

Итоги революции. За два революционных года Российская империя стала во многом другим государством. Главный принцип самодержавия – «подданные – вне политики» рухнул. Политические партии, не призывавшие к насилию, получили легальный статус (даже социалисты, продолжавшие подпольно готовиться к революции, тоже получили возможность открыто пропагандировать многие из своих идей и проводить депутатов в Думу).

В стране сохранилась относительная свобода слова – газеты и журналы выходили без предварительной цензуры (за свои критические статьи они часто подвергались различным наказаниям со стороны властей, но уже после публикации, и многие редакторы готовы были идти на риск ради повышения популярности своего издания). Количество изданий и тиражи газет, журналов, брошюр выросли многократно.   

Рабочие теперь имели право легально создавать профессиональные союзы, а забастовки перестали считаться уголовно наказуемым преступлением, если они проходили в мирных и законных формах. Прекратились преследования и притеснения неправославных – всем религиозным общинам, кроме «изуверских сект», была дана свобода отправления культа [Православная церковь, однако, так и не получила того, о чем просила, – царь не разрешил ей созвать Поместный собор и избрать патриарха].

Россия начинала превращаться фактически в конституционную монархию, и правительство должно было научиться работать в новых условиях – под постоянным контролем Думы и свободной прессы. После долгой «войны на уничтожение» между властью и обществом многим это казалось просто невозможным. Премьер-министр Петр Столыпин был первым из бюрократов высокого ранга, кто стал на практике решать эту задачу.

 

Замысел реформ. Столыпин видел неизбежность и необходимость серьезных изменений внутри страны и считал, что в России для их осуществления необходима сильная, не зависимая ни от каких выборов царская власть. В начале своего премьерства Столыпин представил царю и обществу целую программу либеральных реформ, которые должны были законодательно закрепить все обещания Манифеста 17 октября и постепенно превратить Российскую империю в правовое государство, а ее подданных – в полноправных и равноправных граждан. Премьер-министр был убежден, что революционным «скачком» достичь этой цели нельзя, и требования немедленного «введения» неограниченных политических прав и свобод в России наивны и опасны. Поэтому его программа состояла из множества небольших шагов, которые, особенно после достижений революционного времени, казались современникам совсем ничтожными.

Подготовленные правительством законопроекты должны были не только «на бумаге», но на деле обеспечить неприкосновенность личности, свободу совести и равенство людей всех вероисповеданий перед законом; предполагалось ввести всеобщее начальное образование через широкую сеть светских (нецерковных) школ; намечалось расширить полномочия земств и т. п.

Разработка и принятие новых законов проходили с большим трудом: законопроекты составлялись месяцами и даже годами, потом подолгу обсуждались в Думе, а когда наконец принимались Думой, прочно «застревали» в Государственном совете. В процессе обсуждений и согласований все либеральное содержание законопроектов нередко испарялось. Но премьер не слишком расстраивался по этому поводу – он верил, что главное дело его жизни сделано, и когда оно принесет свои плоды, все остальные преобразования пойдут гораздо легче. Этим главным делом Столыпина была аграрная реформа.

 

Аграрная реформа. Столыпин был категорически против любых даровых «прирезок» земли общинам за счет частновладельческих имений: разорить помещиков легко, да только крестьянам это не поможет, если не изменится их отношение к земле. Пройдет несколько лет, семьи снова вырастут, и земли им опять не хватит – даровых и «ничейных» благ всегда не хватает.

Единственный способ помочь крестьянину – помочь ему перестать быть крестьянином и превратиться в фермера, работающего на рынок. Столыпин приводил в пример немецких земледельцев, у которых земли не больше, чем у российских крестьян, но которые ведут свое хозяйство гораздо более рачительно и добиваются достойного уровня жизни. Премьер-министр утверждал, что русский крестьянин сумеет стать таким же зажиточным хозяином, если почувствует себя единоличным и полным собственником своего участка земли и приучится растить урожай в основном на продажу.

9 ноября 1906 года вышел знаменитый столыпинский указ, разрешавший каждому домохозяину в любое время выйти из общины и требовать, чтобы его доля земли была навечно закреплена за ним и его наследниками в частную собственность. Столыпин не ставил своей целью насильственное разрушение общины; его указы никого ни к чему не принуждали, а только разрешали, устраняли старые запреты и ограничения. 

Тогда же была уничтожена и зависимость крестьянина-общинника от общины. Каждый крестьянин мог теперь получить бессрочный паспорт и распоряжаться собой так же свободно, как люди других сословий. Все особые наказания, применявшиеся только к крестьянам, были отменены, как и право властей следить за «надлежащим» ведением мужицкого хозяйства.

Это был полный переворот в традиционной политике государства.

Столыпина упрекали в том, что он отдает маломощных крестьян на растерзание «денежным» кулакам, которые в новых условиях смогут быстро прибрать к рукам все общинные земли. Правительство учло эти опасения и сохранило существенные ограничения на куплю-продажу крестьянских наделов.

Продавать их за долги или представителям других сословий по-прежнему было запрещено; закладывать их для получения денежной ссуды можно было только в государственном Крестьянском банке, а не у частных лиц; завещать землю крестьяне имели право только кровным родственникам; наконец, по закону 1910 года в одних руках нельзя было сосредоточить более шести наделов (примерно 12 – 18 десятин).

Правительство не могло оставаться вовсе глухим к проблеме крестьянского малоземелья, но бесплатно землю предложили лишь тем, кто готов был переселиться на Восток – за Урал. Им выдавались денежные ссуды, мужчины получали отсрочки от призыва в армию, по Транссибирской железной дороге пустили специальные составы для переселенцев, проезд в которых стоил очень дешево. Остающиеся в центральной России могли увеличить свои земельные владения только за деньги. Крестьянский банк стал скупать помещичьи имения и в рассрочку продавать или сдавать их в аренду крестьянам.

 

Результаты реформы.   Столыпинская политика разочаровала деревню, ждавшую от правительства совсем другого – помещичьей земли даром. Однако желающих воспользоваться новыми правами среди крестьян оказалось немало. За семь лет около четверти домохозяев вышли из общин; а многие другие, не подавая заявлений о выходе, закрепили за собой участки в частную собственность. Почти половина из новых «частников» сразу же продали свои наделы – многие из них давно жили в городах и крестьянами только числились; теперь у них появилась возможность, ничего не теряя, порвать с деревней навсегда. Три миллиона человек сумели обосноваться на новых местах за Уралом, и количество распаханных земель там за несколько лет удвоилось.

Переток помещичьих земель в руки крестьян, начавшийся после отмены крепостного права, благодаря деятельности Крестьянского банка заметно ускорился. Сельское хозяйство постепенно крепло, Россия прочно сохраняла первое место в мире по вывозу зерна. Быстрее, чем прежде, строились новые школы для крестьянских детей, грамотных в деревнях становилось все больше. Тысячами создавались кредитные, сбытовые и потребительские кооперативы, ослаблявшие зависимость крестьян от ростовщиков и спекулянтов. Но все эти сдвиги к лучшему были слишком медленными, чтобы современники могли их оценить.

Реформы не только не успокоили, но еще больше растревожили деревню. Разбогатеть на «приватизированных» клочках земли  крестьянам не удавалось, и общий вопль о малоземелье не стихал. Ненависть к помещикам росла, а вышедших из общины хуторян подчас начинали ненавидеть еще сильнее. Хуторянин для деревни становился чужаком, отступником от «мира», – нередки были избиения новых «частников», поджоги их домов.

Приступая к реформе, Столыпин убеждал царя, что крестьянин, став частным собственником, потеряет наклонность к бунту и превратится в законопослушного подданного своего государя. Вероятно, через много лет так бы и вышло, но поначалу скорее оправдывались опасения российских консерваторов. Крестьянские «миры» теряли свою замкнутость стали очень восприимчивы к внешним влияниям; здесь начинали читать газеты, по-своему толковать о государственных проблемах; городских агитаторов-социалистов уже не сдавали в полицию, а внимательно слушали и «мотали на ус». Власть главы большой семьи над «чадами и домочадцами» лишилась законодательных подпорок и ослабла. Молодежь теряла почтительность к старшим и вообще к любому начальству – вековые устои деревенской жизни рушились, а ведь от них во многом зависела и устойчивость всего государства.

 

Конец реформ.   Не удался и замысел Столыпина вернуть правительству утраченную им роль «двигателя прогресса» и тем укрепить его авторитет в обществе. По мере того, как забывался страх 1905 года, слабела и готовность Николая II не только проводить реформы, но и просто терпеть возле себя «слишком самостоятельного» премьера. Зная о нелюбви царя к Столыпину, крупнейшие землевладельцы и высшие чиновники, составлявшие большинство в Государственном совете, позволяли себе противодействовать премьер-министру, – верхняя законодательная палата стала настоящим «кладбищем» реформаторских законопроектов. Авторитет Столыпина таял на глазах.

В последние два года своего премьерства Столыпин пытался опереться на националистические чувства русских и усилить политику «русификации» окраин. Однако популярности этим Столыпин себе не снискал даже среди черносотенцев.

1 сентября 1911 года премьер-министр был при довольно странных обстоятельствах убит «двойным агентом» (полицейским провокатором в революционном подполье). Убийство произошло в преддверии его неизбежной отставки и было воспринято царской семьей с едва скрываемым облегчением.

Николай II снова взял бразды правления в собственные руки. Ярких личностей, способных придать реформам новый импульс, в окружении царя уже не появлялось. Никто больше не «заслонял» императора от глаз народа, и в центре внимания, впервые с 1905 года, снова оказался он сам. Учитывая непопулярность монарха, вряд ли это способствовало сохранению спокойствия в стране.

 

Последние мирные годы. Выборы в IV Думу, прошедшие в 1912 году, дали кадетам несколько больше мест, чем на предыдущих выборах, а фракция октябристов, напротив, уменьшилась. И хотя принципиальных изменений в составе депутатов не произошло, новая Дума сразу стала вести себя менее сговорчиво, чем предыдущая. Отношения двух ветвей власти постепенно обострялись: депутаты вновь стали «дерзить» министрам, министры в ответ бойкотировали заседания Думы, то и дело проносились слухи, что царь готов то ли вообще лик ликвидировать Думу, то ли урезать ее полномочия…

Либералы, даже самые умеренные, снова стали склоняться к тому, чтобы счесть революцию «меньшим из зол», и  тайно совещались с социалистами о способах «внепарламентского» давления на власть.

Между тем экономика страны переживала бурный рост. Невиданные урожаи 1909-1910 годов и рекордный экспорт зерна при повышении именно в это время мировых цен на продовольствие влили в российскую экономику массу валютных доходов. Усилился и приток иностранных кредитов и инвестиций. Темпы промышленного роста России в годы, предшествующие Первой мировой войне, были самыми высокими в мире. Цены на акции предприятий росли так быстро, что на биржах вспыхнул настоящий ажиотаж.

Как всегда, экономический подъем сопровождался ростом рабочего движения, все более частыми становились забастовки. С 1912 года лозунги бастующих снова приобрели ярко выраженный антиправительственный характер.  К лету 1914 года обстановка в крупных городах отчетливо напоминала 1905-й. В столице полиция уже не справлялась с политическими забастовками и массовыми демонстрациями – в город были вызваны войска, в рабочих кварталах началось строительство баррикад. Дальнейшее развитие этих событий прервала мировая война.

 

Читать дальше:

Что люди думали       РазговоР