ИСТОРИЯ - ЭТО ТО, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО ОБЬЯСНИТЬ НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩИМ

Трудный путь преобразований

в Без рубрики on 24.04.2017

 

XIX век. На пути к индустриальному обществу

 

ВЕЛИКАЯ РЕФОРМА

 

Начало нового царствования.   Александр Николаевич, Александр II, не был ни либералом-западником, ни ярым «охранителем»-консерватором, и вряд ли готовился к роли реформатора, но обстоятельства сложились так, что он вынужден был взяться за это тяжкое и неблагодарное дело.

Если Екатеринscreenshot_3а Великая и Александр I пытались преобразовывать Россию в западном духе преимущественно из идейных соображений, в расчете на будущее,  то для Александра II возвращение страны в европейскую «колею» диктовалось самыми острыми и неотложными практическими потребностями Империи. Если реформаторские попытки его предшественников встречали не только сопротивление, но и непонимание, недоумение правящего класса, то после крымского позора неизбежность крупных перемен была, наконец, осознана. Меньшая — либеральная — часть дворянства приветствовала грядущие перемены как долгожданное «добро», большая же его часть готова была смириться с ними, как с «неизбежным злом».

Новый император вновь раскрыл занавешенное отцом «окно в Европу». Он снял ограничения на внешнеэкономические связи российского купечества с Западом, (нужно «упрочить торговые наши связи с иностранными государствами и заимствовать оттуда сделанные в последнее время в Европе усовершенствования в науке»); разрешил свободный выезд подданных за границу; возвратил вольности «рассадникам» европейского образования — университетам; освободил от полицейского надзора 9 тысяч человек, показавшихся его отцу опасными вольнодумцами; амнистировал политических заключенных (в столицы вернулись и оставшиеся в живых декабристы, мнениями которых интересовались высшие сановники и даже сам Александр Николаевич). Растерянные цензоры пропускали в печать «рассуждения», за которые еще вчера полагались серьезные кары. Была сокращена армия и отменены на ближайшие годы новые рекрутские наборы. В окружении царя появились новые люди, известные своими либеральными взглядами. Именно в эти предреформенные годы впервые появились слова, повторенные затем через сто лет — «оттепель», «гласность».

 

Крестьянская реформа.   Все понимали, что сердцевиной грядущих перемен будет отмена крепостного права — помещик должен был быть лишен своей главной собственности — собственности на человека, работника, крестьянина. Все ждали, в первую очередь, разрешения этого вопроса, одни — с нетерпением, другие — со страхом. Этих «других» было большинство, и они скрытно, но мощно давили на царских приближенных, министров, губернаторов. Казалось, что решение крестьянского вопроса снова, в который уже раз, увязнет в очередном «секретном комитете», что высшие сановники-бюрократы на своих закрытых заседаниях «утопят» проекты реформы в бесконечных словопрениях.

Александр II, однако, нашел сильный ход: он рассекретил обсуждение проблемы освобождения крестьян, сделал споры по этому вопросу достоянием широкой гласности. Именно гласнось создала в стране приподнятую атмосферу перемен и тем самым резко ускорила их проведение. Консервативные сановники, привыкшие к закулисным интригам, выступать открыто против мнений императора не осмеливались. Зато либеральное дворянское меньшинство, наконец-то, получило трибуну и открыто предлагало свои проекты освобождения крестьянства.

Общество забурлило. Во всех губернских центрах дворянством избирались комитеты по разработке крестьянской реформы применительно к местным условиям. Их заседания были открытыми, протоколы обсуждений становились широко известны.

Накал страстей в провинции был не меньшим, чем в столице, а нравы попроще, — споры в дворянских комитетах иногда перерастали в нецензурную брань и рукопашные схватки, некоторые депутаты даже обзаводились телохранителями. В Петербург летели телеграммы, ехали с проектами посланцы от враждующих дворянских фракций.

Образованныscreenshot_1е классы впервые проходили школу открытой политической борьбы, учились обсуждать и решать государственные вопросы.

Для свед`ения воедино всех проектов реформы и разработки соответствующих законов был учрежден уникальный орган — Редакционные комиссии. Признанным лидером его стал талантливый, энергичный, целеустремленный либеральный деятель Николай Милютин, а «сверху» эти комиссии прикрывали своим авторитетом известные сановники либерального образа мыслей генерал-адьютант Яков Ростовцев, министр внутренних дел Сергей Ланской, брат царя великий князь Константин Николаевич. Александр II запретил кому бы то ни было вмешиваться в работу Редакционных комиссий и курировал их лично.

Это был рабочий орган Великой реформы. Люди сюда подбирались не по чинам, а по талантам, работоспособности, образованности и единству взглядов. Здесь рядом работали титулованные сановники и только что вступившие в службу чиновники, богатые помещики и малоимущие, администраторы и ученые.

Собирались во дворцах, на квартирах, на дачах, работали с величайшим напряжением, буквально «на износ». И очень торопились, понимая, что времени им отпущено считанные месяцы. «Сейчас не время для разногласий. Хорошо, если успеем бросить семя», — говорил своим сотрудникам Милютин.

Как только Редакционные комиссии воплотили общий замысел реформы в строгие формулировки законов, последовал императорский указ об их роспуске.

Перед реформаторами стояла задача необыкновенной сложности, а любое непродуманное решение грозило либо новой «пугачевщиной», либо дворцовым переворотом (а скорее, и тем и другим одновременно). Необходимо было найти компромисс между интересами крестьян и помещиков.

Ясно было, что освобождать крестьян надо с землей, но государство не могло пойти на то, чтобы нарушить право частной собственности помещиков на землю. Был найден следующий выход: государство своей властью освобождало крестьян от крепостной зависимости безвозмездно и при этом выкупало у помещиков (в рассрочку с постепенной выплатой в течение ряда лет) ту часть их земли, которую традиционно возделывали для себя крестьяне («крестьянскую запашку»).

Крестьянство получило эту землю от государства сразу же после освобождения как бы в кредит и должно было за 49 лет выплатить ее стоимость с обычными банковскими процентами (6% годовых). Таким образом, в пореформенной России должны были сосуществовать и соседствовать два типа хозяйства — мелкое крестьянское и крупное помещичье.

Освобождение от крепостной зависимости с одновременным наделением 23 миллионов крестьян землей без революционных потрясений стало событием беспримерным в мировой истории.

19 февраля 1861 года Александр II подписал Манифест, начавший Великую реформу.

screenshot_5

 

Крестьянская община.    Для того, чтобы облегчить и обеспечить ежегодный сбор выкупных платежей за землю и всех налогов, государство наделило землей не каждую крестьянскую семью в отдельности, а передало ее в общее распоряжение всей деревне — общине.

Община была ответственна за своевременную и полную выплату всех налогов каждым ее членом, и, если какая-то семья оказывалась не в состоянии уплатить за себя, то за нее это обязаны были сделать в складчину односельчане (круговая порука).

Каждая семья работала отдельно и на себя, но земля была общим достоянием — общинный сход делил ее между дворами пропорционально количеству мужчин в каждом из них, и делил максимально справедливо — не одним участком, а «полосками»: один кусочек — на пригорке, другой в низине, да чтобы на одной полоске почва была с песочком, а на другой — с глиной и т. д., и т. д. (чересполосица).

В связи с изменениями в составе семей, с появлением новых дворов периодически устраивались переделы общинной земли.

Казалось бы, правительственные реформаторы 60-х годов нашли «золотую середину», сумели удовлетворить всех: крестьянство, освобожденное от крепостной неволи, получило в целом земли достаточно, чтобы прокормиться и выплачивать налоги; помещики — главная опора трона — сохранили свои имения, да еще получили огромную сумму выкупа за крестьянские земли.

Такое относительное равновесие в пореформенной российской деревне могло сохраняться и в дальнейшем, но лишь при двух условиях, — если, во-первых, не будет расти численность крестьянского населения, а, во-вторых, если помещики научатся вести хозяйство без дарового крепостного труда.

 

Местное самоуправление, судебная и военная реформы.   Около 90% населения России — крестьяне, стали такими же лично свободными людьми, как и остальные сословия, и эта новая ситуация в стране потребовала соответствующих перемен во многих других сферах.

Раньше забота о местном здравоохранении, начальном образовании, ветеринарии, о состоянии дорог лежала на местных «господах» — помещиках. Теперь же к участию в местных делах получили возможность приобщиться и крестьяне.

В Европейской России были созданы новые — выборные — органы местного самоуправления — земства. В них впервые за одним столом бывшие баре и их бывшие крепостные начали обсуждать местные нужды. Вначале это было непривычно, и те и другие чувствовали себя явно «не в своей тарелке», но со временем земства прочно вошли в жизнь российской провинции.

screenshot_6

(Результаты их деятельности и сейчас можно видеть во множестве российских провинциальных городов и сел: посреди обшарпанных сборно-железобетонных «уродцев» 20 века до сих пор стоят добротные кирпичные здания характерной архитектуры — бывшие земские больницы, земские школы…)

По образцу сельских земств выборное самоуправление было введено и в большинстве городов (городские думы).

Все слои населения стали приобщаться к гражданской жизни и в новых судах. Судебная реформа была разработана на основе лучших образцов европейской юридической науки. Суд, бывший дотоле делом чисто чиновничьим, решавший судьбы людей за закрытыми дверями, превратился в открытую арену состязания между обвинением и защитой перед лицом присяжных заседателей. Присяжные — местные жители из разных слоев населения, неюристы — должны были, выслушав все аргументы прокурора и адвоката, решить, виновен подсудимый или нет «по совести», в соответствии со своим пониманием справедливости. По стране больше половины из числа присяжных составляли крестьяне.

Коренным образом изменилась и армия. Раньше мужчина шел в армию по рекрутскому набору (один из определенного количества годных к службе), если вытягивал «несчастливый» билет на общей жеребьевке; шел в солдатчину фактически на всю жизнь (25 лет) и, если ветеран дотягивал до конца срока службы, бывший крепостной считался лично свободным, но возвращаться свободным в родную деревню ему было воспрещено. Армия, таким образом, была отделена от общества, являлась послушным инструментом в руках государства, но она была одна — в случае ее военного разгрома взять другую было негде (можно вспомнить трагический выбор, перед которым в 1812 году оказался Кутузов: «Сохранить армию, но потерять Москву»).

Военная реформа Александра II ввела в стране вместо рекрутчины всеобщую воинскую повинность — срок службы был уменьшен до нескольких лет и резко сокращался в зависимости от уровня образования призывников. Возвращавшиеся на родину солдаты были обученными резервистами, всегда готовыми пополнить армию в случае военной необходимости. Возрастала при этом связь армии с населением, что в перспективе затрудняло ее использование государством во внутренних конфликтах.

 

ПОРЕФОРМЕННАЯ РОССИЯ

«Народники» и террор.    В первые годы своего правления Александр II несколько ослабил государственное давление на общество. И тут выяснилось, что николаевский «пресс» сумел задавить только внешние проявления общественной жизни. Ее центры переместились из дворцов и тайных обществ в университеты. В них выросло новое поколение образованных людей, которых можно было встретить не только в столицах, но и в самых отдаленных провинциях Империи.

Наибольшим авторитетом пользовалась либеральная часть университетской профессуры. В учено-либеральной среде сформировались наиболее талантливые специалисты самых разных направлений — юристы, экономисты, историки, финансисты, статистики, философы, управленцы, публицисты и т. д. Именно они были привлечены в пору крутых реформ к делам государственного управления.

Но десятилетия николаевского царствования не прошли даром — в сознании образованной части общества прочно и надолго укрепилась принципиальная оппозиционность по отношению к власти. К концу 60-х годов это настроение еще более усилилось: период сотрудничества либералов с государством оказался весьма кратковременным, — специалисты, подготовившие и начинавшие практически проводить реформы, быстро и неожиданно удалялись из государственного аппарата. «Дрожжами», на которых взошло радикальное движение молодежи 60-70 годов стало неприятие существующей власти, отказ от сотрудничества с ней, взгляд на монархию только как на злейшего врага.

Поколения, входившие в эти годы в жизнь из гимназий, семинарий, университетов, ни в грош не ставили те труды и достижения, которыми так гордились их учителя. Реформы, основанные на компромиссах, на учете интересов всех слоев общества, сохраняющие стабильность государства и внутренний мир в стране, обещающие плоды через годы и годы — такой путь молодых радикалов не устраивал. Они восторженно мечтали о революции — низвержении всех основ современного общества (не только российского, но и европейского). Их идеалом была уже не демократия и свобода, а социализм, справедливость и равенство.

Эти революционные демократы вслед за Герценом верили, что Россия ближе к социализму, чем любая страна Запада — ведь общинная жизнь не дает развиться частнособственническим инстинктам у крестьян, делает их «прирожденными социалистами». Нужно только избавить крестьянскую Россию от паразитов-дворян, развалить помещичье самодержавное государство — и по законам общинного социализма заживет вся страна.

Не желая, как их учителя, потратить жизнь на теории и «болтовню», новое поколение перешло от слов к делу. Группа столичных литераторов, ставших кумирами учащейся молодежи, в нелегальных листовках призвала «Русь к топору».

Они вполне отдавали себе отчет в том, что провоцируемая ими гражданская война, «пугачевщина», обернется кровавой резней, физическим истреблением нескольких миллионов человек «высших» (но одновременно и образованных) классов. Цена эта ради установления в стране справедливости и равенства признавалась ими приемлемой, и более того — необходимой.

Что будет потом, — об этом у участников начинавшегося движения представления были весьма разноречивые и смутные. Они полагали, что победивший и вырезавший своих угнетателей народ сумеет сам обустроить в России справедливое «мужицкое царство».

Главную свою задачу революционные демократы видели в том, чтобы поднять народ на бунт. Но скоро выяснилось, что нарисованный их пылким воображением «мужик-социалист» сильно отличается от реального  российского крестьянина. Дважды организованные массовые «хождения в народ» окончились полным провалом: беседы пропагандистов в деревнях заканчивались на удивление однообразно — крестьяне звали полицию.

Осознав отдаленность желанной революции, многие повзрослевшие «пропагаторы» доучивались нужным профессиям, оседали в провинции и всю жизнь свою посвящали настоящему народу, работая врачами, учителями, лесниками, агрономами, земцами…

Меньшая же, наиболее нетерпеливая часть «народников» решила свалить самодержавие самостоятельно, «врукопашную» — террором. Их глубоко законспирированная организация “Народная воля” начала охоту за высшими сановниками государства и за самим Александром II.

Царь стал живой мишенью, чудом сумев уцелеть после семи покушений стрелков и «динамитчиков». Власть отвечала казнями попавших в ее руки народовольцев. К началу 1881 года погибли или были арестованы почти все руководители террористического подполья. В распоряжении оставшейся на свободе Софьи Перовской оставалась лишь маленькая группа совсем «зеленой» молодежи…

Между тем, общественная и закулисная борьба вокруг продолжения начатых реформ шла своим чередом. Пока на троне был царь-освободитель, у либералов была надежда, что реформирование страны и государства может дойти до своего логического завершения — выборов представительных органов, которые контролировали бы действия монарха и государственного аппарата и сами участвовали бы в управлении страной. В конце 70-х годов слова «конституция», «конституционная монархия» в России стали выговаривать без былого священного ужаса.

Первый шаг на этом пути должен был сделать сам монарх. И Александр II сделал этот шаг — небольшой, осторожный, опасливый, но вполне реальный: в начале 1881 года он согласился на то, чтобы план дальнейших реформ был подготовлен специальным органом, в котором вместе с государственными сановниками его обсуждали бы делегаты, избранные от земств и городских дум. Проект созыва этого первого представительного органа должен был быть окончательно утвержден советом министров 4 марта.

Но 1 марта 1881 года обескровленная арестами «Народная воля» сумела последним неимоверным усилием провести свой последний террористический акт, — восьмое покушение на царя достигло цели. «Бомбисты» сумели взорвать его карету, Александр II с раздробленными динамитом ногами истек кровью.

 

Александр III.     Новый этап реформ оборвался в самом своем начале. Сын погибшего императора, Александр III, слушал уже других советников, объявлявших реформы его отца «преступной ошибкой». Громко раздавались голоса, призывавшие пересмотреть не только последние двадцать лет жизни страны, но и предыдущие два ее века:

«…В Москву, в Москву призывает своего царя вся Россия… Пора домой! Пора покончить с петербургским периодом русской истории…», — писал в газетной статье славянофил Иван Аксаков.

(В древнюю столицу новый царь не вернулся, но в северной столице Империи, посреди европейского Петербурга на месте гибели царя-реформатора был воздвигнут храм Спаса-На-Крови, с вызовом подражавший памятнику Московии времен Ивана Грозного — храму Василия Блаженного.)

Новый царь во всеуслышанье объявил, что главным принципом российской государственности останется самодержавие. В правительство были назначены сановники, широко известные своей ненавистью к преобразованиям предыдущего царствования, после чего либеральные деятели один за другим ушли со своих постов. Был возрожден плотный контроль политической полиции за общественной жизнью, — «охранные» жандармские отделения получили фактически неограниченные права, они были поставлены выше закона. На привыкшую уже к некоторой свободе прессу вновь была натравлена цензура — эпоха гласности закончилась. Началась «чистка» публичных библиотек, — из них изымались десятки книг, ранее допущенные цензурой, но ныне признанные «недопустимыми к обращению». Ограничены были в своих правах органы местного самоуправления, суды.

screenshot_8Вернуть страну в дореформенное состояние, конечно же, было невозможно. Но при Александре III были «заморожены» те дальнейшие изменения в российском обществе, которые предусматривались авторами Великих реформ: постепенное упразднение общины и превращение крестьянина в полноправного хозяина своей жизни, привитие населению навыков самоуправления через расширение деятельности земств и городских дум, поэтапный переход к участию выборных органов к управлению делами государства и т. д.

Отказавшись поделиться с кем-либо хоть частичкой самодержавной власти, Александр III взял на себя и всю полноту ответственности за руководство Империей. Властный, неторопливый, здравомыслящий, он не боялся ставить на высшие посты людей талантливых, профессионалов своего дела (среди них выделялся министр финансов Сергей Витте) (Характерно, что на «идеологические» посты — министерство просвещения, Синод, цензурный комитет, тайная полиция — Александр III ставил непримиримых ультрареакционеров, а в руководстве финансами, промышленностью, торговлей и т. д. предпочитал профессионалов либерального склада.].

Успеху его царствования способствовало и то, что к концу века в полной мере сказался эффект Великих реформ.

 

Плоды реформ.       При Александре II Россия сумела включиться в бурно развивавшуюся индустриальную цивилизацию. За полвека после начала реформ промышленное производство в России выросло в 7 раз; темпы экономического роста были одними из самых высоких в мире.

Особенно бурно промышленность и торговля стала развиваться с 90-х годов. Развернулось грандиозное железнодорожное строительство: правительство вложило огромные деньги в строительство государственных железных дорог, всячески поощряло к этому делу частные компании, — ежегодно прокладывалось 3, а то и 4 тысяч километров рельсовых путей (это пять таких дорог, как Москва-Петербург!).

Резко повысился спрос на уголь, нефть, металл, паровозы, вагоны, средства связи и т. д. При этом высокими таможенными пошлинами был ограничен ввоз этих материалов и изделий из-за границы, что сделало российское промышленное производство еще более выгодным. Кроме того, правительство, затруднив проникновение в страну иностранных товаров, всячески привлекало иностранные капиталы, — германские, английские, французские, бельгийские фирмы построили в России множество своих предприятий.

С созданием разветвленной сети сравнительно дешевого железнодорожного транспорта оживилось производство, торговля, да и сам строй жизни во всех уголках обширной империи. Россия на мировом рынке стала самым крупным экспортером продовольствия. Надежной, устойчивой удалось сделать финансовую систему страны — рубль свободно обменивался на золото.

Однако это бурное развитие порождало новые проблемы и противоречия, каких Россия раньше не знала.

Как и в Западной Европе, во весь рост встал «рабочий вопрос». Законом было установлено, что рабочий день на производстве не должен превышать 11,5 часов, на деле же он был больше, потому что без сверхурочных заработков прожить было трудно. За брак и нарушения трудовой дисциплины на рабочих налагались денежные штрафы, — ежемесячно штрафовалось более 80% рабочих, и это «съедало» до трети их зарплаты.

Половина городских рабочих имела возможность снимать комнаты в частных домах, а вокруг крупных предприятий стояли рабочие казармы, где в комнатках на 12 кв. метрах ютилось по две семьи с детьми, а в 25-метровых помещениях жило по четыре бездетные пары. Детская смертность в рабочих семьях была выше, чем в крестьянских. На социальные нужды рабочих (жилье, лечение, пособия, образование и т. д.) предприниматели тратили примерно пол-процента из общей суммы расходов на производство.

Все промышленно развитые страны проходили через такой период «первоначального накопления капитала» за счет сверх-эксплуатации рабочих, и лишь в результате упорной забастовочной борьбы пролетариат добивался улучшения условий жизни. И Россия не была исключением — к началу века стачки с экономическими требованиями стали охватывать не только отдельные предприятия, но и крупные промышленные центры.

Забастовки были действенным оружием, когда бастовали крупные предприятия, особенно в столицах — а доля именно таких предприятий в России была выше, чем в любой тогдашней европейской стране. Поэтому относительно малочисленный (около 2% населения к началу 20 века) слой фабрично-заводских рабочих мог заметно влиять на общий политический климат в стране.

Однако, гораздо сильнее на нем отражалось самочувствие громадного большинства российского общества — крестьянства.

 

«Аграрный вопрос».   За 40 пореформенных лет в освобожденной деревне произошел настоящий демографический «взрыв» — численность сельского населения выросла почти вдвое. И разросшемуся крестьянству стало катастрофически не хватать земли — к началу 20 века уже половина крестьян не могла прокормиться с общинных наделов. Землю (сверх общинного надела) можно было прикупить или арендовать у помещика, однако под силу это оказалось лишь пятой части крестьянских дворов.

В большинстве крестьянских семей, как правило, хлеб старого урожая кончался, когда до нового было еще далеко, и часто единственным выходом было брать его в долг у соседа-помещика, а за неимением денег отдавать долг работой на его полях. Так что, по сути, крестьянин каждой весной брал в долг у помещика часть того самого хлеба, который сам же вырастил на отработках за прошлые долги. Огромная масса крестьянства попала в заколдованный круг малоземелья и долговой кабалы.

Однако, в каком бы тяжелом положении ни находился крестьянин, разориться окончательно (т.е. лишиться своего земельного надела) он не мог — продажа за долги общинных земель была запрещена законом. Российское государство к началу 20 века продолжало играть роль опекуна крестьян, ограждая 80% российского населения от суровых законов рынка. Но тем самым правительство брало на себя ответственность за их материальное благополучие и должно было как-то решать проблему малоземелья, становившуюся год от года все острее.  

А рядом почти с каждой жаждущей земли деревней лежало обширное поместье ее бывшего барина… Впрочем, положение помещиков, лишившихся дарового крепостного труда, тоже было незавидным. Они в подавляющем своем большинстве так и не сумели превратить свои имения в эффективные, доходные хозяйства, основанные на наемном труде.

Именно поэтому в глазах крестьян не было никакого разумного или морального оправдания существованию крупных имений — они видели, что помещик живет не за счет своего труда хозяина, а попросту использует свое право собственника земли, и воспринимали его как паразита, присосавшегося к вечному труженику-земледельцу, как главного виновника крестьянского малоземелья. Постепенно в мужицких умах все крепче становилось убеждение, что пекущийся о них «царь-батюшка» должен отобрать земли у дворян и отдать их крестьянам.

Правительство, естественно, не могло так грубо растоптать право землевладельцев на их частную собственность. Но при этом и не желало дать «лишнему» деревенскому населению свободно разоряться и уходить в города (так, как это происходило на Западе). Александр III пытался помочь крестьянам, «для их же блага» еще более ограничивая их свободу — затрудняя отделение взрослых сыновей от родителей (чтобы не дробились крупные крепкие хозяйства). Результатов эти отеческо-полицейские меры дать не могли.

После 13 лет царствования Александр III ушел из жизни (1894 год) с чувством исполненного долга перед Россией, и мало кто мог предположить тогда, какие потрясения ждут державу в самом недалеком будущем.

Отброшенное от государственных дел образованное общество продолжало набирать силы, пополнялось людьми из нового — предпринимательского — класса. Оно мирилось с самодержавным образом правления лишь до тех пор, пока сильный монарх с помощью своего чиновничьего аппарата справлялся с внутренними и внешними проблемами страны. Но волевого и авторитетного отца сменил его сын, государственными способностями не блиставший. Николай II получил «в наследство» все те проблемы, к решению которых ради «стабильности государства» Александр III так и не подступился.

Русская литература второй половины 19 века

Русская живопись второй половины 19 века

Русская музыка 19 века

 

Читать дальше:

РазговоР

 

 

Опубликовать:


Комментарии закрыты.