ИСТОРИЯ - ЭТО ТО, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО ОБЬЯСНИТЬ НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩИМ

Россия: «Кто мы? Куда мы идем?»

в Без рубрики on 24.04.2017

 

19 век. На пути к индустриальному обществу

 

«НИКОЛАЕВСКОЕ» ЦАРСТВОВАНИЕ

У третьего сына Павла I, Николая, шансов занять российский престол почти не было. Царствовать «по-европейски» поэтому его не учили, и просветительские идеи минувшего века, под обаяние которых попали его старшие братья, Николая не коснулись. Казалось, что его будущее определилось, когда великий князь выказал недюжинные способности в качестве военного инженера, но судьба распорядилась иначе — Николай I процарствовал три десятилетия.

screenshot_4

Обстоятельства восшествия его на престол были не менее трагичны, чем у брата Александра, но более опасны для российской короны. Заговорщики 1801 года убили Павла Петровича, чтобы посадить на престол Александра Павловича; заговорщики же 1825 года покусились на саму монархию. Трон пошатнулся, но устоял.

Николай принял корону, когда ему еще не было 30 лет. Молодой император сделал из «несчастного происшествия на Сенатской площади» свои выводы, которые определили характер всего его долгого царствования, — круто и жестоко расправившись с мятежными офицерами, он положил на свой рабочий стол листы с их планами преобразования России.

Николай понимал неизбежность будущих преобразований (прежде всего — отмену крепостного состояния крестьян). Не прошло и полугода после суда над «декабристами», как он создал секретный комитет для обсуждения вариантов отмены крепостного права. В течение двух последующих десятилетий такие секретные комитеты созывались не раз, но большого толку от этих тайных обсуждений «в узком кругу» не было. Преобразования признавались необходимыми, но — в далеком будущем.

Если у императора и были какие-то планы освобождения от рабства половины российского населения, то это должно было быть сделано так, чтобы не поколебать устоев государства и власти.

Первой заботой Николая стало «наведение порядка» в стране. Было сделано все, чтобы отстранить общество от вмешательства в государственные дела. Казнив руководителей заговора, Николай показал всем, что своими правами самодержца он намерен пользоваться самым решительным образом.

«Просвещенное» общество объял страх — в деревенских поместьях, в городских особняках, на офицерских квартирах жгли письма, дневники, мало-мальски вольнолюбивые сочинения. Екатерининской «прививки» чести и достоинства русскому дворянству хватило ненадолго — вновь единственной добродетелью стало беспрекословное служение государю и государству.

Самой опасной, разрушительной для страны силой были признаны западные идеи, которые стали именоваться «заразой». Новый царь постарался перекрыть все каналы европейского влияния на Россию: его подданным стало так же трудно выехать за пределы Империи, как и иностранцам — приехать в нее, затруднена была даже внешняя торговля; цензура накладывала запреты на ввоз в страну европейских книг; та же цензура жестко пресекала появление в российской печати книг и статей, в которых можно было заподозрить хотя бы намеки на какие бы то ни было общественные проблемы, унизительные аресты, отсидки на гауптвахте, ссылки, грозили всем, кто «смел рассуждать».

Николай I в стремлении стать подлинным самодержцем, независимым от общества, главной опорой своей власти сделал чиновничий аппарат государства. Ему казалось, что бюрократия, организованная по армейскому образцу, будет послушным и эффективным инструментом его воли. Им владела иллюзия, будто власть самодержавного государя в стране может быть поистине неограниченной, — нужно только создать отдельный от общества, подконтрольный только царю аппарат власти; любые преобразования после этого становятся лишь «делом техники».

Все свое царствование Николай выстраивал свой государственный аппарат — расширял, укреплял, школил, «чистил», «перетряхивал», перекраивал, упорядочивал. И после всех своих трудов он мог убедиться на множестве примеров, что неподконтрольное обществу чиновничество не в состоянии контролировать и он сам; что любое его самое строгое повеление бюрократия совершенно безнаказанно может «утопить» в инструкциях, согласованиях, циркулярах или извратить до полной неузнаваемости. Грозный самодержец бессилен перед безликим, раболепным множеством взяточников и расхитителей казны. С помощью одного только госаппарата оказалось невозможно провести никакие, даже самые назревшие и неотложные преобразования.

 

Система крепостного права.   На российских обширных просторах в николаевскую эпоху действительно воцарились мир и социальная стабильность: ушли в прошлое не только дворянские заговоры, но и страхи перед возможными новыми «разинщинами» и «пугачевщинами».

Полтора века российское государство покоилось на, казалось бы, незыблемом фундаменте — почти абсолютном господстве дворянина-землевладельца над крестьянином. Крепостной работник считался такой же частной собственностью помещика, как и любой другой хозяйственный инвентарь. Отношения между господином и его «крещеной собственностью» в идеале строились, как отношения заботливого, но строгого отца и послушных, но лукавых («себе на уме») детей.

Их взаимоотношения регулировались, как правило, стародавними традициями (какую часть имения крестьяне обрабатывают для себя, а какую — для господского амбара, сколько дней в году крестьяне работают непосредственно на барина или какой оброк выплачивают ему в конце года и т. д.). Крестьянские возмущения — от тайных поджогов вплоть до открытых бунтов — вспыхивали лишь тогда, когда помещик пытался в нарушение «старины» управлять имением по собственному произволу.

«Воля» всегда была для крестьян манящей мечтой, но подавляющее большинство их со своим крепостным состоянием мирились ради спокойной работы на земле. То, что юридически вся земля считалась частной собственностью барина, мужики часто не понимали, полагая, что этот «божий дар» принадлежит тому, кто ее обрабатывает. Воля без земли вызывала у них недоумение, — на попытки «прогрессивных» дворян освободить их от крепостного состояния они, как правило, отвечали отказом: «Нет, пусть уж мы по-прежнему будем ваши, а земля — наша».

Помещик, занимавшийся хозяйством, жил в усадьбе со своей семьей один на один с деревней. Власть «душевладельца» держалась не только на крестьянской привычке к повиновению или писаном законе, но и на силе стоящего за ним государства. Деревня могла быть уверена, что любое ее выступление против барина будет наказано воинскими командами и судьями неотвратимо и жестоко. Прочность, сила государственной власти была залогом безопасности и благополучия десятков тысяч помещичьих семей. Это сознание сплотило вокруг трона основную массу дворян и заставило их беспрекословно подчиниться тяжелой руке императора Николая.

К концу николаевского царствования на фоне бурлящей Европы Российская империя представлялась самой стабильной, спокойной и мощной державой. Власть была уверена в своей силе, никакие внутренние смуты ей не грозили. Более того, русский царь чувствовал себя «жандармом Европы», охранявшим троны от посягательств восстававшей «черни». Император мог быть доволен результатами своих трудов. Давние планы преобразований были  оставлены, — зачем они, если в стране и так все спокойно, если ты и так самый сильный и тебя все боятся?

 

Поражение в Крымской войне. Николай Павлович, однако, упустил момент, когда в Европе его Империю бояться перестали. Он не заметил, что одновременно с мятежами, политическими переворотами, революциями, драматическими выборами и яростными дебатами парламентов (политическая «кутерьма», которую он так презирал) Европа пережила мучительные роды новой — промышленной — цивилизации. Стремительно рванувшись вперед, ведущие западные страны опередили застывшую Россию в экономике, технологии и, что было самым болезненным для Империи, в военном деле. В довершение всего недальновидная и высокомерная внешняя политика лишила Россию ее былых европейских союзников.

Крымская катастрофа грянула, как гром среди ясного неба. Опрометчиво развязав войну со слабой Турцией, Николай I спровоцировал ответную агрессию ее союзниц — Англии и Франции, действовавших решительно и дерзко. Их войска высадились с кораблей в Крыму и осадили военно-морскую крепость Севастополь. Русская армия дралась отчаянно, однако силы оказались неравны, и Севастополь пал.

screenshot_5

Не оказалось ни дорог, по которым можно было подбрасывать подкрепления и боеприпасы, ни современного вооружения; чиновничья неповоротливость, расхлябанность и воровство в тылу фактически отрезали севастопольцев от остальной России. Русская армия оказалась не в состоянии защитить собственную территорию страны от западного десанта, переброшенного за тысячи морских миль.

Такого унижения император пережить не смог. Со смертью Николая (1855 год) в России началась бурная эпоха перемен.

(1853-56) Восточная (Крымская) война

 

«КТО МЫ? КУДА МЫ ИДЕМ?»

В отличие от стран Западной Европы, Россия прошла через 19 век без сильных политических потрясений. Незыблемой оставалась самодержавная власть царей. Границы империи продолжали расширяться — были завоеваны Финляндия, Кавказ, Закавказье, Средняя Азия. Подавляющее большинство населения страны — крестьяне — продолжали жить почти так же, как жили их предки много веков назад.

Бури, бушевавшие на Западе, отзывались лишь в умах образованного меньшинства страны. Русская интеллигенция окончательно сложилась и осознала себя как особое, не признаваемое никакими законами «сословие» в 30-50-е годы 19 века. Именно в это бедное событиями  и надеждами время началась история самостоятельной русской мысли, были поставлены «вечные вопросы» и начаты поиски ответов на них. Споры, начавшиеся в ту эпоху, не закончены по сей день, и все мы — их вольные или невольные участники.

 

«Кто мы?»    Еще Екатерина II внесла в свой «Наказ» мысль о том, что Россия — страна европейская, и это доказывается легкостью, с которой ее народ воспринимает просвещение. Эта официальная «аксиома» серьезно не ставилась под вопрос до тех пор, пока в 1836 году в одном из московских журналов не появились «Философические письма» Петра Яковлевича Чаадаева.

Чаадаев писал о том, что все достижения современной европейской культуры — плод христианства, что только христианское общество способно постоянно развиваться, самосовершенствоваться и идти вперед, потому что оно «руководимо интересами мысли и души». Западные народы «искали истины — нашли свободу и благоденствие».

Россия же относится к христианскому миру лишь по имени, она не совершила вместе с Западом всей этой трудной работы, не искала истину, не боролась за осуществление Божьего замысла на земле, и теперь хочет лишь пользоваться готовыми плодами европейской цивилизации, не умея создать ничего своего.

 

«…Мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода….

screenshot_5… Придя в мир, подобно незаконным детям, без наследства, без связи с людьми, жившими на земле раньше нас, мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию. Каждому из нас приходится самому связывать порванную нить родства. Что у других народов превратилось в привычку, в инстинкт, то нам приходится вбивать в головы ударами молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это — естественный результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда. …

… Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. … Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на Запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы….

… В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке».

 

«Диагноз» Чаадаева был воспринят многими его современниками как «свидетельство о смерти». Правительство в ответ поставило диагноз самому философу — он был официально объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест. Обществом же «Философические письма» были восприняты как вызов, требующий ответа — и начался долгий, по сей день не завершившийся спор «западников» и «славянофилов».

И те, и другие не желали признавать свою страну «пробелом в нравственном миропорядке» и пытались отыскать место России в мире. Полемика велась, собственно, об одном: является ли Россия особой, самостоятельной цивилизацией в составе человечества, или — при всем своем своеобразии — входит в единую европейскую христианскую цивилизацию.

 

«Славянофилы» утверждали, что в фундаменте российской цивилизации изначально заложены ценности и понятия, резко отличающиеся от западных.

 

«Начала просвещения русского совершенно отличны от тех элементов, из которых составилось просвещение народов европейских. … Англичанин, француз, итальянец, немец никогда не переставал быть европейцем, всегда сохраняя при том свою национальную особенность. Русскому человеку, напротив того, надобно было почти уничтожить свою народную личность, чтобы сродниться с образованностью западною, ибо и наружный вид, и внутренний склад ума…были в нем следствием совсем другой жизни, проистекающей совсем из других источников»

(Иван Киреевский)

 

«Иные начала Западной Европы, иные наши. Там все возникло на римской почве, затопленной нашествием германских дружин; там все возникло из завоевания и вековой борьбы, незаметной, но беспрестанной между победителем и побежденным. Беспрестанная война беспрестанно усыплялась временными договорами, и из этого вечного колебания возникла жизнь вполне условная, жизнь контракта или договора, подчиненная началам логического и, так сказать, вещественного расчета. Правильная алгебраическая формула была действительно тем идеалом, к которому бессознательно стремилась вся жизнь европейских народов. Иное дело Россия; в ней не было ни борьбы, ни завоевания, ни вечной войны, ни вечных договоров; она не есть создание условия, но произведение органического живого развития; она не построена, а выросла».

(Алексей Хомяков)

 

«Христианство, проникнув в Россию, не встретило в ней тех громадных затруднений, с какими должно было бороться в Риме и Греции и в европейских землях, пропитанных римскою образованностью. …Во многом даже племенные особенности словенского быта помогали успешному осуществлению христианских начал.  …Учения св. отцов православной церкви перешли в Россию, можно сказать, с первым благовестом христианского колокола.

…Воображая себе русское общество древних времен, не видишь ни замков, ни окружающей их подлой черни, ни благородных рыцарей, ни борющегося с ними короля. Видишь бесчисленное множество маленьких общин, по всему лицу земли русской расселенных, и имеющих каждая на известных правах своего распорядителя, и составляющих каждая свое особое согласие, или свой маленький мир: эти маленькие миры, или согласия, сливаются в другие, большие согласия, которые, в свою очередь, составляют согласия областные и, наконец, племенные, из которых уже слагается одно общее огромное согласие всей русской земли, имеющее над собою великого князя всея Руси…

Вследствие таких естественных, простых и единодушных отношений и законы…не могли иметь характер искусственной формальности; … они должны были в своем духе…носить характер более внутренней, чем внешней правды…

Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд. …Он не мог бы согласить с цельностью своего воззрения на жизнь особой науки о богатстве. Он не мог бы понять, как можно с намерением раздражать чувствительность людей к внешним потребностям только для того, чтобы умножить их усилия к вещественной производительности. Он знал, что развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной…

Впрочем, если роскошь жизни еще могла, как зараза, проникнуть в Россию, то искусственный комфорт с своею художественною изнеженностью, равно как и всякая умышленная искусственность жизни…никогда не получили бы в ней право гражданства — как прямое и ясное противоречие ее господствующему духу.

…Там законы исходят искусственно из господствующего мнения — здесь они рождались естественно из быта; там улучшения всегда совершались насильственными переменами — здесь стройным естественным возрастанием; там волнение духа партий — здесь незыблемость основного убеждения; там прихоть моды — здесь твердость быта; там шаткость личной самозаконности — здесь крепость семейных и общественных связей; … там внутренняя тревожность духа при рассудочной уверенности в своем нравственном совершенстве — у русского глубокая тишина и спокойствие внутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной требовательности нравственного усовершенствования…»

(Иван Киреевский)

 

Находя такие драгоценные и самобытные начала в допетровской Руси, «славянофилы» были убеждены в том, что «цивилизаторский» курс петербургских правительств губителен для русской культуры, и призывали вернуться к национальным истокам.

 

«Из могучей земли, могучей более всего Верой и внутренней жизнью, смирением и тишиной, Петр захотел образовать могущество и славу земную… оторвать Русь от родных источников ее жизни… втолкнуть  Русь на путь Запада… путь ложный и опасный. …Но — благодарение Богу, — не вся Россия, а только часть пошла этим путем. Только часть России оставила путь смирения и, следовательно, Веры… Слава Богу, и среди этой части, изменившей родной земле, возникла мысль, что надо воротиться к началам родной земли, что путь Запада ложен, что постыдно подражание ему, что Русским надо быть Русскими, идти путем Русским, путем Веры, смирения и жизни внутренней…”

(Константин Аксаков)

 

«Западники» считали, что единственной альтернативой западной цивилизации является застой, «сонное царство», не оставляющее по себе никаких воспоминаний «сотое повторение одной и той же темы с маленькими вариациями» — и именно из такого состояния вырвал Россию Петр I.

 

«Год для Европы — век для Азии, век для Европы — вечность для Азии. Все великое, благородное, человеческое, духовное взошло, выросло, расцвело пышным цветом и принесло роскошные плоды на европейской почве. Разнообразие жизни, благородные отношения полов, утонченность нравов, искусство, наука, порабощение бессознательных сил природы, победа над материею, торжество духа, уважение к человеческой личности, святость человеческого права, — словом, все, во имя чего гордится человек своим человеческим достоинством, через что считает он себя владыкою всего мира, возлюбленным сыном и причастником благости Божией, — все это есть результат развития европейской жизни. Все человеческое есть европейское, и все европейское — человеческое…»

(Виссарион Белинский)

 

«Когда вы в Генте останавливаетесь перед ратушей…, вы понимаете, вы чувствуете, что за муниципальная жизнь кипела тут, и понимаете, что ей были необходимы и этот дом, поражающий величием и поэзией постройки, и эта башня, и эти соборы, и эти рынки с фронтонами и что даже амбар, где приставали рыбаки, по праву украсился барельефами; такие декорации шли к внутреннему содержанию. … Но кому вырабатывал жизнь наш мужичок? Где у нас память другой жизни? Как жили помещики допетровского времени — кто их знает?  Для этого надобно рыться в архивах, это вопрос антикварский. Господские дома сгнили, как избы, и исчезли вместе с памятью строителей…

…Если что-нибудь осталось прежнего, так это у купцов, они по праву могут назваться представителями городской жизни допетровских времен, и, пока они сохранят хоть бледную тень прежних нравов, реформа Петра будет оправдана; лучшего обвинителя старому быту не нужно.

…С петровского разрыва на две Руси начинается наша настоящая история; при многом скорбном этого разъединения, отсюда все, что у нас есть, — смелое государственное развитие, выступление на сцену Руси как политической личности и выступление русских личностей в народе; русская мысль приучается высказываться, является литература, является разномыслие, тревожат вопросы… Наконец, самое сознание разрыва идет из той же возбужденности мысли; близость с Европой ободряет, развивает веру в нашу национальность…История этого народа в будущем; он доказал свою способность тем меньшинством, которое истинно пошло по указаниям Петра, — он нами это доказал!»

(Александр Герцен)

 

«Петр явился вовремя: опоздай он на четверть века, и тогда — спасай, или спасайся кто может!.. Провидение знает, когда послать на землю человека. Вспомните, в каком тогда состоянии были европейские государства… и в каком состоянии была тогда Россия..! Мы так избалованы нашим могуществом, так оглушены громом наших побед, так привыкли видеть стройные громады наших войск, что забываем, что всему этому только 132 года… Мы как-будто все думаем, что это было у нас искони веков, а не с Петра Великого… Правда, и без реформы Петра Россия, может быть, сблизилась бы с Европою и приняла бы ее цивилизацию, но точно так же, как Индия с Англиею…”

(Виссарион Белинский)

 

«Наша история представляет постепенное изменение форм, а не повторение их; следовательно, в ней было развитие, не так, как на востоке, где с самого начала до сих пор повторяется почти одно и то же… В этом смысле мы народ европейский, способный к совершенствованию, к развитию, который не любит повторяться и бесчисленное число веков стоять на одной точке… Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы, мы вышли в жизнь общечеловеческую, оставаясь тем же, чем были и прежде, — русскими славянами. …

Разница только в предыдущих исторических данных, но цель, задача, стремление, дальнейший путь один».

(Константин Кавелин)

 

«Куда мы идем?»     Споры о прошлом России и степени ее самобытности естественно перетекали в раздумья о будущем страны. Для славянофилов «русский путь» лежал через осознание смысла истории России и цели ее существования, которые были бы поняты и приняты всем народом. Только это могло бы вновь объединить русский народ и русскую интеллигенцию, восстановить то согласие в стране, которое было разрушено насильственной «европеизацией».

 

«Наша такая земля, которая никогда не пристрастится к так называемой практике гражданских учреждений. Она верит высшим началам, она верит человеку и его совести; она не верит и никогда не поверит мудрости человеческих расчетов и человеческих постановлений. …

Все, что благородно и возвышенно; все, что исполнено любви и сочувствия к ближнему; все, что основывается на самопожертвовании, — все это заключается в одном слове: Христианство. Для России возможна одна только задача: сделаться самым христианским из человеческих обществ. …Эта цель ею сознана и высказана…, она высказывалась всегда, даже в самые дикие эпохи ее исторических смут. …Отчего же дана нам такая задача? Может быть, вследствие особого характера нашего племени; но без сомнения от того, что нам, по милости Божией, дано было Христианство во всей его чистоте, в его братолюбивой сущности…

Задача, издревле нам определенная, не легка: историческая судьба налагает труд по мере почести. …Но отрекаться от своей задачи мы не можем, потому что такое отречение не обошлось бы без наказания. Вздумали бы мы быть самым могучим, самым материально-сильным обществом? Испробовано. Или самым богатым, или самым грамотным, или даже самым умственно-развитым обществом? Все равно: успеха бы не было ни в чем. Почему? Тут нет мистицизма…- просто потому, что никакая низшая задача не получит всенародного сознания и не привлечет всенародного сочувствия, а без того успех невозможен. Нечего делать; России надо быть или самым нравственным, т.е. самым христианским из всех человеческих обществ, или ничем; но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем»

(Алексей Хомяков)

 

Так был перекинут «мостик» через пропасть, разделяющую 19 и 17 века — идея о «Москве — третьем Риме» обрела новую жизнь у Алексея Хомякова.

 

Взгляды «западников» на будущее России были гораздо более «земными» и прозаическими:

«У России нет особой миссии, как нет ее у любого другого народа; эта иудейская идея никогда не была нам свойственна»

(Александр Герцен)

 

«Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру свое слово, свою мысль; но какое это слово, какая мысль,  — об этом пока еще рано нам хлопотать… То, что для нас, русских, еще важные вопросы, давно уже решено в Европе, давно уже составляет там простые истины жизни, в которых никто не сомневается, о которых никто не спорит, в которых все согласны. …Но это нисколько не должно отнимать у нас смелости и охоты заниматься решением таких вопросов, потому что, пока не решим мы их сами собою и для самих себя, нам не будет никакой пользы в том, что они решены в Европе. Перенесенные на почву нашей жизни, эти вопросы те же, да не те, и требуют другого решения».

«Мы уже не хотим быть ни французами, ни англичанами, ни немцами, но хотим быть русскими в европейском духе»

(Виссарион Белинский)

 

Однако, поиски особого «русского пути» находили отклик во многих сердцах,  и это вполне понятно — слишком уж безрадостной была мысль о том, что Россия обречена плестись в хвосте европейской цивилизации.

 

«Нам незачем бежать за другими; нам следует откровенно оценить себя, понять что мы такое, выйти из лжи и утвердиться в истине. Тогда мы пойдем вперед и пойдем скорее других, потому что пришли позднее их, потому что мы имеем весь их опыт и весь труд веков, предшествовавших нам».

(Петр Чаадаев)

 

Мысль, что Россия пойдет «скорее других», что «хорошие ученики часто переводятся через класс» (Герцен), давала надежду. С другой стороны, Запад при ближайшем знакомстве разочаровывал многих «западников»:

 

«Великие стихийные ураганы, поднимавшие всю поверхность западного моря, превратились в тихий морской ветерок, — не опасный кораблям, но способствующий их прибрежному плаванью. Христианство обмелело и успокоилось в покойной и каменистой гавани реформации; обмелела и революция в покойной и песчаной гавани либерализма. Протестантизм…постиг тайну примирения — церкви, презирающей блага земные, с владычеством торговли и наживы. Либерализм… умел сохранить еще хитрее постоянный протест против правительства с постоянной покорностью ему.

С такой снисходительной церковью, с такой ручной революцией… западный мир стал отстаиваться, уравновешиваться…

…Почему же народ, самобытно развившийся, при совершенно других условиях, чем западные государства, с иными началами в быте, должен пережить европейские зады, и это, зная очень хорошо, к чему они ведут?

…Наша невозделанная почва, наш чернозем способнее для посева зерна, собранного с западных полей».

(Александр Герцен)

 

Политические выводы.  

Спор «западников» и «славянофилов» имел далеко не только теоретическое значение; в этом споре из разных позиций вырастали разные политические течения в России.

Наиболее последовательные «западники» сохраняли веру в пригодность и необходимость для России ценностей, выработанных европейской цивилизацией — свободы, законности, прав  человека — даже если огромная масса русского народа пока их не понимает. Они были убеждены, что раскрепощение и просвещение всех слоев народа постепенно принесет свои плоды. Они не верили в возможность насильственного ускорения прогресса и возлагали основные надежды на реформаторскую деятельность правительства. Так сформировалось либеральное течение российской политической мысли.

Из людей этого направления вышли известнейшие профессора и политические деятели, разрабатывавшие и проводившие реформы при всех правительствах —  от Николая I до Николая II. Но позиции либералов в России были очень уязвимы: не имея сколько-нибудь широкой поддержки и опоры в обществе, они слишком зависели от переменчивого правительственного курса. Основная масса российской интеллигенции презирала всех, кто шел на сотрудничество и компромиссы с правительством; последовательное западничество и умеренный либерализм оставались «узким путем» для немногих.

«Широкий путь» для российской политической мысли проложил Александр Герцен, объединивший дух западничества и славянофильства в своей теории русского социализма. Вместо того, чтобы догонять «сегодняшний день» Запада, России предлагалось сразу перейти к решению обозначившихся там проблем «завтрашнего дня» — тех, которые ставили западные социалисты.

Герцен увидел в России уже готовую «ячейку» социалистического общества — крестьянскую общину. На Западе частнособственнические настроения пустили массовом сознании слишком глубокие корни, поэтому перевоспитание людей в духе социалистических идей представляло нелегкую задачу. В России же подобной проблемы не было: 90% населения составляли крестьяне, жившие в общинах и не имевшие понятия о «священной и неприкосновенной» частной собственности. Главное было не допустить разрушения  этой драгоценной общины, освободить ее от гнета дворянского государства — и до социализма рукой подать! Россия, таким образом, в перспективе оказывалась в гораздо более выгодном положении, чем Запад.

Идея социализма, как особого «русского пути» в мировую цивилизацию, приобрела широчайшую популярность среди молодого поколения российской интеллигенции.

 

Официальная идеология.   Николай I отказался от европеизаторского курса предыдущих царей и попытался утвердить свою политику на новых основаниях:

 

«Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения»

(Сергей Уваров, министр народного просвещения николаевской эпохи)

Чеканная формулировка Уварова «оснований, на которых зиждится благоденствие, сила и жизнь народная» — Самодержавие, Православие, Народность — стала официальной идеологией Империи времен Николая I.

 

«Не заражайтесь бессмыслием Запада — это гадкая помойная яма, от которой, кроме смрада, ничего не услышите. Не верьте западным мудрствованиям — они ни вас, и никого другого к добру не приведут… Для нас одна Россия должна быть самобытна, одна Россия должна существовать…»

(Леонтий Дубельт, начальник политической полиции)

 

Царю нравились многие взгляды славянофилов — особенно их убеждение в том, что русскому народу чужда «формальная законность» и политическая борьба, зато свойственно кроткое самоотречение и безграничное доверие к власти.

Все то, в чем славянофилы видели идеал и цель народной жизни, было объявлено уже существующим, на все «проклятые вопросы» даны бодрые ответы:

 

«Прошедшее России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Именно с этой точки зрения русская история должна быть рассматриваема и писана»

(Александр Бенкендорф, начальник политической полиции)

 

Как оптимистично звучат известные славянофильские теории в изложении близкого к правительству историка Михаила Погодина:

«У нас не было рабства, не было пролетариев, не было ненависти, не было гордости, не было инквизиции, не было феодального тиранства, зато было отеческое управление, патриархальная свобода, было семейное равенство, было общее владение, была мирская сходка: одним словом, в среднем веке было у нас то, об чем так старался Запад уже в Новом, не успел еще в Новейшем и едва ли может успеть в Будущем».

 

Такой «казенный» оптимизм обосновывал сугубо консервативную политику: зачем же менять то, что и так замечательно? Начиная с Николая I, славянофильская терминология использовалась всеми последующими правительствами для оправдания консервативной политики, тогда как периоды кризисов и реформ сопровождались частичным возвратом к западничеству.

 

Русская литература «николаевского» времени

 

Читать дальше:

РазговоР

 

 

Опубликовать:


Комментарии закрыты.