Дикая, изломанная, грязная, беспомощная жизнь, запойное пьянство и проститутки — и изумительно музыкальная поэзия, строчки из которой вот уже полтора столетия знают и повторяют про себя миллионы людей… «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» (Анна Ахматова)…

 

 

***

В трактирах пьяный гул, на тротуарах грязь,

В промозглом воздухе платанов голых вязь,

Скрипучий  омнибус, чьи грязные колеса

Враждуют  с кузовом, сидящим как-то косо

И в  ночь вперяющим  два тусклых фонаря,

Рабочие, гурьбой бредущие, куря

У полицейского под носом  носогрейки,

Дырявых  крыш  капель, осклизлые скамейки,

Канавы, полные  навозом через край,

Вот какова она, моя дорога в рай!

 

 

СПЛИН

 

Алеют слишком  эти розы,

И  эти хмели так черны.

О дорогая, мне угрозы

В твоих движениях видны.

Прозрачность волн, и воздух сладкий,

И  слишком нежная лазурь.

Мне  страшно ждать за лаской краткой

Разлуки и жестоких бурь.

И остролист, как лоск эмали,

И букса слишком  яркий куст,

И  нивы беспредельной дали —

Все скучно, кроме ваших уст.

 

 

ПЬЕРО

 

Уже не быть ему мечтателем умильным

Старинной песенки, шутившей у ворот:

Веселость умерла, фонарь его — и тот

Потух, и призраком блуждает он бессильным

При  блеске молнии, в ужасном вихре пыльном,

Холщовый  балахон, что буря мнет и рвет,

На саван стал похож. Зияет черный рот,

Как будто он вопит, точим червем могильным.

Полуночною  птицей, заметные едва,

Безумно мечутся, белея, рукава:

Он  знаки подает в пространстве безголосом.

Дымятся фосфором пустые дыры глаз,

И от белил еще ужасней в этот час

Лицо бескровное с мертвецки-острым носом.

 

 

ТОМЛЕНИЕ

 

Я — римский мир периода упадка,

Когда, встречая варваров рои,

Акростихи слагают в забытьи

Уже, как вечер, сдавшего порядка.

Душе со скуки нестерпимо гадко.

А говорят, на рубежах бои…

О, не уметь сломить лета свои!

О, не хотеть прожечь их без остатка!

О, не хотеть, о, не уметь уйти!

Все выпито! Что тут, Батилл, смешного?

Все выпито, все съедено! Ни слова!

Лишь стих смешной, уже в огне почти,

Лишь раб дрянной, уже почти без дела,

Лишь грусть без объясненья и предела.

 

 

ВЕСНА

 

Склоняясь все ближе и ближе

К подруге, дрожащей несмело,

Она обжигает ей тело

Косой, ослепительно рыжей.

И шепчет, и шепчет чуть слышно

Ребенку, готовому вскрикнуть:

«Рукам дай, устам дай приникнуть

К той розе, свернутой, но пышной!

Дитя, ты — цветок нераскрытый,

Роса на нем дышит так сладко,

Дай капли те выпить украдкой,

Чтоб вспыхнули  краской ланиты,

Чтоб страстью зарделися щеки,

Как светит заря на востоке».

 

 

ЛЕТО

 

И та отвечает в испуге,

Как стебель, сгибаясь бесшумно,

Под вихрем, под лаской безумной

Своей исступленной  подруге:

«Сестра! о, оставь! умираю!

Мне  страшно, мне все непонятно..

Но тело твое ароматно,

И  губы палят меня. Таю.

В твоем опьяняющем  теле,

Смущающем зрелостью лета,

Есть сумрак и нега качелей.

Твой голос не хочет ответа,

И  волосы, полны отравой,

Струятся волною  кровавой!»

 

 

***

Я не люблю  тебя одетой, —

Лицо прикрывши вуалетой,

Затмишь ты небеса очей.

Как ненавистны мне турнюры,

Пародии, карикатуры

Столь пышной красоты твоей!

Глядеть на платье мне досадно —

Оно  скрывает беспощадно

Все, что уводит сердце в плен: —

И дивной  шеи обаянье,

И милых  плеч очарованье,

И волхование колен.

А ну их, дам, одетых модно!

Спеши  прекрасную свободно,

Сорочка милая, обнять,

Покров алтарной мессы нежной

И знамя  битвы, где, прилежный,

Не уставал я побеждать.