ИСТОРИЯ - ЭТО ТО, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО ОБЬЯСНИТЬ НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩИМ

Александр I

в Без рубрики on 24.04.2017

 

«Век Разума» в Европе и в России

 

Екатерина II, оглядываясь на пройденный путь, склонна была преувеличивать достигнутые успехи. Россия за годы ее царствования вовсе не стала процветающей и свободной страной, какой ее хотелось бы видеть императрице. И тем не менее, «плоды просвещения» были очень заметны.

Начатое Петром I дело перевоспитания российского дворянства на европейский лад при Екатерине начало приносить плоды. Потеряла, наконец, свою актуальность переведенная по приказу Петра книга для дворянских отпрысков «Юности честное зерцало», из которой можно было узнать, что в порядочном обществе не принято сморкаться пальцами, вытирать руки о скатерть и плеваться. Правящее сословие впитало не только формы, но и дух европейской культуры; в нем образовался довольно широкий круг людей читающих, думающих и, главное, наделенных чувством чести и человеческого достоинства.

После Екатерины цари уже не были «батюшками» и «матушками» для образованного российского сословия — «чада» повзрослели и начали ощущать себя свободными личностями. Выросло первое в России «непоротое поколение» дворян, которое уже не умилялось человеческому с собой обращению, а требовало его. Они выросли с сознанием своих прав, они владели «священной и неприкосновенной» частной собственностью и видели в монархе не всесильного повелителя, а скорее «первого среди равных».

Между тем, никаких законных гарантий вновь обретенных прав не существовало, и со смертью Екатерины дворянство ощутило свою незащищенность перед троном.

 

Павел I вступил на престол с намерением решительно бороться с «беспорядками» и «распущенностью», которым, как он считал, потакала его мать.

За четыре года и три месяца своего царствования он разрушил многие из созданных Екатериной учреждений, урезал дворянское и городское самоуправление и заметно ограничил «вольность дворянства». Опять появилась принудительная запись на военную службу, расправы без суда и даже телесные наказания дворян. Запрещено было ввозить в Россию иностранные книги, закрыты частные типографии, введена жесткая цензура; как во времена Петра I, правительство начало издавать указы о том, что можно и чего нельзя носить подданным (были запрещены, например, круглые шляпы и туфли с бантами вместо пряжек); почему-то запретили танцевать вальс…

В соответствии с идеалом Павла, все должны были дисциплинированно служить царю, но не «по-московски», как «государевы холопы», а по средневековому западноевропейскому образцу — как рыцари своему сюзерену.

Подобные притязания царя в конце 18 века воспринимались уже как признак умопомешательства. Участь Павла была предрешена — заговоры против него начали составляться с самого начала его царствования.

«Он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже имели Екатерину II, знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои святые обязанности, коих нарушение уничтожает древний завет власти с повиновением и низвергает народ со степени гражданственности в хаос частного естественного права» (Николай Карамзин)

В ночь на 11 марта 1801 года совершился дворцовый переворот: Павел I был задушен в своей спальне группой вельмож-заговорщиков, а на престол взошел его 23-летний сын Александр.

 

Республиscreenshot_8_6канец на троне.     Любимый внук Екатерины Александр стараниями бабушки воспитывался в духе самых благородных и передовых идей своего времени. Усилия его наставника, швейцарского республиканца и либерала Лагарпа, увенчались полным успехом: наследник российского престола пылал ненавистью к крепостному рабству и самодержавному деспотизму и испытывал жгучий стыд оттого, что оба этих несчастья существуют в стране, которой он должен управлять.

Вступая на престол, он мечтал избавить Россию и от крепостного права, и от самодержавия. Этих двух реформ, по его убеждению, требовал «дух времени», проведение их завершило бы начатую Петром европеизацию  России и включило бы ее окончательно в ряд «цивилизованных государств».

Начав свое царствование с обещания править «по законам и по сердцу в бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни Екатерины Великой», Александр I в первый же месяц восстановил все урезанные Павлом «вольности». Эти действия вызывали радостное одобрение всего дворянского общества; популярность молодого царя была очень высока. Однако, он понимал, что совсем не так будут встречены его собственные заветные планы.

Во всей России тогда было не более нескольких сотен людей, разделяющих мысли и чувства либерального самодержца, большинство же даже самого «просвещенного» дворянства не склонно было жертвовать своим земным благополучием ради воплощения сколь угодно прекрасных идеалов. Император не мог не считаться с этим.

Своими планами и мечтами он делился только с самыми близкими людьми — и все они советовали действовать очень осторожно и скрытно. Александр и сам опасался раздражать и пугать общество — судьба отца была наглядным предостережением. Поэтому с самого начала царствования, на протяжении двадцати лет, все проекты преобразований составлялись в глубокой тайне, а обсуждать намерения правительства в печати было запрещено.

 

Как освободить крестьян?   Теоретически мыслимые способы уничтожения крепостного права придумывала в молодости еще Екатерина, но только перед ее внуком — первым из русских царей — этот вопрос встал в практической плоскости.

Бывший наставник Александра Лагарп убеждал его, что уничтожать крепостное право нужно «постепенно, без шума и тревоги, а главное — без малейшего посягательства на права собственности». Он предостерегал своего воспитанника от употребления слов «воля», «свобода», «освобождение» и рекомендовал ему называть свои реформы «улучшением или упрощением экономического быта». Умудренный опытом практик  предупреждал, что вопрос этот — из тех, которые «очень легко решают в кабинете, но с величайшим трудом — в практической жизни».

В кружке «молодых друзей» царя активно обсуждались меры, которые могли бы улучшить положение крепостных. Вступив на престол, Александр I сразу прекратил раздачу дворянам населенных крестьянами государственных земель, тем самым положив предел  дальнейшему расширению крепостного права.

Но любое намерение правительства вмешаться в отношения между помещиком и его крепостными наталкивалось на решительный и твердый отпор. Так, не получил поддержки законопроект, запрещающий продавать крестьян «в розницу» (с разъединением семей) и без земли.

Действовать вопреки воле сплоченного большинства дворянства царь не мог. Поначалу он, как и его бабушка, надеялся на то, что помещики поймут, насколько вредно и опасно крепостничество для них самих. В 1803 году был принят указ о «вольных хлебопашцах», подталкивающий помещиков добровольно освобождать крестьян, наделяя их при этом землей. На протяжении всего своего царствования Александр следил, насколько прибавляется в стране число «вольных хлебопашцев» — сначала с надеждой, потом все больше разочаровываясь: цифры были мизерными…

В 1816 году в правительство, наконец, поступило первое пожелание дворянства отменить крепостное право. Исходило оно из Прибалтики, где отношения между помещиками и крестьянами сильно отличались от российских: там существовала значительная прослойка крестьян-землевладельцев, а «беспредел» помещиков по отношению к своим крепостным был ограничен — их повинности были строго регламентированы законом. Теперь землевладельцы изъявляли готовность дать этим крепостным личную свободу, сохранив при этом за собой право собственности на землю.

Предложение прибалтийских дворян было в западных губерниях немедленно исполнено, после чего среди русского дворянства поползли упорные слухи, что император намеревается покончить с крепостным правом во всей стране.

В России проблема ликвидации крепостного права была намного сложнее. Вся земля юридически была «священной и неприкосновенной» частной собственностью помещиков. Крестьяне жили еще понятиями допетровской Руси, они не представляли, как это земля может быть чьей-то собственностью, они считали всю землю «Божьей да государевой», которая могла находиться только во владении, но не в полной собственности.

Ту землю, которую крестьянин обрабатывал, он считал своей и без нее своего существования не представлял. Освобождение крестьян по прибалтийскому образцу, т.е. без земли, в России было немыслимо, и такой вариант сотрудниками Александра I даже не обсуждался.

Опасения, что царь решится ликвидировать помещичью власть над крепостными «душами» тревожили дворянство, провоцировали публичные выступления в защиту крепостного права, в которых доказывалось, что крестьяне, в отличие от дворян, еще не достигли гражданского «совершеннолетия» и нуждаются в «отеческой» опеке своих помещиков.

Опасения дворян имели под собой почву: правительство запрещало любые публичные дискуссии о крепостном праве, а тем временем по поручению Александра в глубочайшей тайне одновременно готовились несколько проектов решения «крестьянского вопроса». Но ни один из них так и не был принят. Найти такой способ освобождения крепостных, который бы не ущемлял интересов помещиков, не удалось.

 

Как самодержцу не удалось ограничить собственную власть.   Примерно то же, что и с планами освобождения крестьян, случилось и с намерениями Александра как-то ограничить собственную власть. «Молодые друзья», как и Лагарп, отговаривали его от затеи связывать себя какими-то конституционными ограничениями: в тогдашней России мало было людей с такими же либеральными взглядами, как у императора, и его самоограничение могло только осложнить любые реформы.

В 1809 году царь поручил разработать проект нового государственного устройства Михаилу Сперанскому. Предполагалось создать в России разделение властей и «учредить державную власть на законе не словами, но самим делом».

1326098834_speranskiy

Сперанский был выходцем «из низов» и своей головокружительной карьерой был обязан исключительно выдающемуся таланту и трудолюбию. Александр I приблизил его к себе, потому что нуждался в умном и работоспособном практике, способном придать конкретную форму его отвлеченным идеям.

В отличие от молодого царя, Сперанский понимал, что одного только «духа времени» для обоснования коренной реформы государственного строя недостаточно, и пытался мотивировать ее необходимость состоянием самого российского общества. Аргументами в пользу конституционной реформы он считал замеченное им в обществе «выражение пресыщения и скуки от настоящего положения вещей», а также падение престижа государственной службы, исчезновение уважения к чинам и титулам.

Поручение Александра I Сперанский выполнил в рекордные сроки, и в 1810 году был сделан первый шаг к реализации его проекта  — открыт Государственный совет, верхняя палата предполагаемого российского парламента. Однако положение реформатора было очень непрочным. В среде тогдашней высшей бюрократии он был «белой вороной»; ни связей, ни поддержки в высшем обществе он не имел; как влиятельный «временщик» он возбуждал к себе ненависть аристократии. В конце концов, это и предопределило отставку и ссылку Сперанского в 1812 году.

В конце своего царствования Александр вернул его из ссылки и вновь привлек к работе, хотя и далеко не такой масштабной.

Война с Наполеоном отвлекла царя от внутренних преобразований, но после ее победоносного окончания он вновь вернулся к своим конституционным планам.

Во время обсуждения послевоенного устройства Европы Александр объявил о своем твердом намерении дать конституцию Польше, которая теперь отдельным «царством» почти полностью вошла в состав Российской империи. Замысел императора состоял в том, чтобы на примере Польши убедиться самому и доказать всем противникам ограничения самодержавия, что конституция вовсе не угрожает спокойствию государства. В 1818 году, выступая на открытии первого польского сейма (парламента), император впервые открыто заявил о своем намерении распространить польский «опыт» на всю страну.

Подготовкой нового проекта российской конституции занялся Николай Новосильцов, входивший раньше в кружок «молодых друзей» царя. Составленный в варшавской канцелярии Новосильцова документ назывался «Государственная уставная грамота Российской империи» — слово «конституция» в нем ни разу не упоминалось.

Тем не менее, по сути, это была именно конституция, хоть и самая ограниченная из всех конституций, существовавших в то время (авторы сохраняли за императором  огромные полномочия, включая даже право окончательного отбора депутатов из числа избранных народом кандидатов). Ни одна из статей «Уставной грамоты» прямо не говорила об ограничении царской власти, однако в полной компетенции царя оставалась только исполнительная власть, а законодательная и судебная получали хотя и не полную независимость, но существенную автономию. В целом документ, будь он принят к исполнению, серьезно изменил бы российскую политическую систему, приблизив ее к конституционной монархии.

Однако, как и все остальные проекты серьезных реформ, этот план так и остался на бумаге. До сих пор историки не могут удовлетворительно объяснить, почему Александр в начале двадцатых годов окончательно отказался от всех своих прежних планов: царь больше ни с кем не делился своими сокровенными мыслями, и так и остался загадкой даже для близко знавших  его людей.

В последние четыре года своего царствования император удалился от дел и полностью передал управление страной в руки преданного ему служаки —  Алексея Аракчеева, быстро снискавшего всеобщую ненависть. В 1822 году Александр впервые позволил себе утвердить предложенный Государственным советом крепостнический законопроект «Об отсылке крепостных людей за дурные поступки в Сибирь на поселение» (тогда как тринадцатью годами раньше он сам запретил ссылать крестьян по воле помещиков).

Столь резкий поворот в политике  верховной власти вызвал сильнейшее разочарование у патриотически и либерально настроенного «образованного меньшинства», которое к этому времени сложилось  в России.

 

Тайные общества.   Война 1812 года сплотила все слои русского общества чувством общей беды и общей славы; заставила  образованных людей сокрушаться, что «французов мы клянем французскими словами» и впервые всерьез задуматься о судьбах своей страны. Во время заграничного похода тысячи молодых офицеров имели возможность сравнить условия жизни народа в западной Европе и в России — и к гордости победителей примешались стыд и боль… Многие из них по возвращении домой отказались от прежнего светского образа жизни, стали больше заботиться о своих солдатах,  запрещали в своих частях телесные наказания; вместо балов ходили на лекции и в библиотеки, внимательно следили за политикой, жадно ловя слухи о задуманных царем реформах.

В 1816 году, когда Александр I тайно приступал к подготовке новых проектов конституции и освобождения крестьян, в России появилась первая организация в поддержку таких проектов — тоже тайная.

Несколько молодых офицеров из «высшего круга» объединились для содействия либеральным начинаниям правительства в строго законспирированный «Союз спасения»; затем он был преобразован в более открытый и доступный для приема единомышленников «Союз благоденствия». Каждый вступающий в тайное общество давал торжественную клятву посвятить всего себя пользе России, распространять в обществе либеральные идеи и усердно заниматься самообразованием.

Поначалу главные  надежды возлагались на царя, но упорное нежелание Александра I допускать какое-либо общественное обсуждение своих планов  заставляло подозревать его в неискренности: «Сомнение, что он ищет более своей личной славы, нежели блага подданных, уже вкралось в сердце членов общества», — вспоминал один из лидеров Союза благоденствия Сергей Трубецкой.

Когда в начале 20-х годов стало ясно, что царь оставил любые мысли о реформах, просветительский Союз благоденствия был распущен — он потерял смысл. Теперь уже не могло идти речи о поддержке «мер правительства, от которых возможно ожидать хороших для благосостояния государства последствий», и организаторы тайных обществ решили действовать самостоятельно. Вдохновляющим примером для них служили успешные революции в Италии, Испании и Португалии — там военные при поддержке народа смогли добиться от монархов принятия конституций. В Северном и Южном обществах (созданных из наиболее надежных и решительных членов Союза благоденствия) были составлены проекты конституции для России.

Автор первого из них, Никита Муравьев, видел Россию конституционной монархией с федеративным устройством, в которой император является «верховным чиновником Российского государства» и контролирует только исполнительную власть. В целом «Конституция» Муравьева была похожа на действующие западноевропейские.

Написанная руководителем Южного общества Павлом Пестелем «Русская правда» была гораздо радикальнее; ни одно государство на земле подобной конституции еще не имело. Россия должна была стать республикой со всеобщим избирательным правом; половина земель в государстве изымалась из частной собственности и должна была использоваться для наделения всех желающих; крупные имения подлежали конфискации.

Оба конституционных проекта предусматривали немедленную ликвидацию крепостного права, но Пестель, предвидя сопротивление дворянства, заранее определил, что делать с этими «извергами» — «таковых злодеев безызъятно немедленно брать под стражу и подвергать строжайшему наказанию, яко врага Отечества и изменника противу первоначального коренного права гражданского».  Предусмотрел он и трудность немедленного перехода от самодержавно-крепостнического государства к самой демократической на свете республике — поэтому предлагалось сначала установить на «переходный период» жесткую военную диктатуру, которая могла бы искоренить всех «врагов свободы».

Пестель стремился сделать Южное общество строго законспирированной и дисциплинированной организацией, способной осуществить военный переворот в России. Его диктаторские замашки претили многим членам более либерального Северного общества, которых Пестель, в свою очередь, упрекал в бездеятельности и расплывчатости.

К реальным политическим действиям, впрочем, не было готово ни одно из тайных обществ. Но обстоятельства сложились так, что они были вынуждены выступить.

 

Восстание на Сенатской площади.   В ноябре 1825 года неожиданно умер 48-летний Александр I, так и оставшийся бездетным. Престол должен был перейти к третьему из сыновей Павла I Николаю, поскольку второй  — Константин — еще за несколько лет до того царствовать отказался. Однако, ни этот отказ, ни завещание Александра о передаче власти Николаю юридической силы не имели; строго соблюдая букву закона о престолонаследии, Николай, и вслед за ним вся страна, принесли присягу заведомо не желавшему править Константину.

Более трех недель тянулось междуцарствие и неопределенность. В гвардии Николая не любили; было известно, что солдаты не захотят присягать ему, не услышав об отречении от самого «законного государя» Константина. Но тот, уже присягнув Николаю, наотрез отказался не только ехать в Петербург (из Польши, где он был наместником), но и прислать подобающий манифест. Когда Николай, наконец, решился сам объявить народу об отречении брата и назначить на 14 декабря новую присягу, гвардейские офицеры  — члены Северного общества — решили, что второго такого случая никогда больше не представится.

Было решено выступить — без четкого плана действий, практически без надежды на успех, жертвенно и обреченно. Солдатам было сказано, что их ведут защищать права «законного императора» Константина. Утром 14 декабря участники заговора вывели около 3000 своих солдат на Сенатскую площадь и построили их в каре; что делать дальше — никто не знал. Войска так и простояли до тех пор, пока опомнившийся и собравшийся с силами Николай не приказал открыть по ним артиллерийский огонь…

screenshot_7

Узнав о провале выступления в Петербурге, члены Южного общества не пожелали покорно ждать неминуемого ареста — Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин подняли восстание Черниговского полка. Окончилось оно так же, как восстание на Сенатской площади.

Полгода назначенная Николаем I следственная комиссия распутывала паутину «страшного заговора». К следствию оказались привлечены более 500 человек, более ста были признаны виновными, из них пятеро приговорены к смертной казни. Во время следствия декабристы откровенно объясняли, что толкнуло их в тайные общества, не скрывали своих взглядов и убеждений. Но правительство так и не пожелало увидеть в них людей, искренне и самоотверженно преданных благу России, а не просто опасных бунтовщиков. Сергей Трубецкой впоследствии писал, что их судили не столько за действия, сколько за образ мыслей — но в таком случае, добавлял он, первым обвиняемым должен был быть сам император Александр I…

Казнь пятерых декабристов — первая смертная казнь в стране после Пугачева — потрясла Россию. За такие преступления таких людей в России еще никогда не казнили. Со времен Петра I власть стояла во главе  российского просвещения, и европеизированная, образованная элита была ее главной опорой. Теперь этот союз был разрушен. По единодушному ощущению многих людей того времени, «цивилизаторская эпоха» в России кончилась — правительство отказалось от своей роли «двигателя прогресса», и эту роль взяла на себя интеллигенция.

 

Российская интеллигенция.        Интеллигентом мог считаться каждый, кто страдал от окружающей его «гнусной действительности», ненавидел и презирал правительство и готов был жертвовать жизненным благополучием ради своих убеждений и идеалов. Слой таких людей был поначалу чрезвычайно тонок, но их моральный авторитет в стране и влияние на общественное мнение были исключительно велики: именно они формировали тот «кодекс чести», несоблюдение которого влекло исключение любого — сколь угодно авторитетного и талантливого — человека из числа «порядочных людей». И едва ли не первым пунктом в этом «кодексе чести» было бескомпромиссное отношение к правительству.

«Не существовало двух мнений о петербургском правительстве. Все люди, имевшие независимые убеждения, одинаково расценивали его. …Бывали в литературе единичные проявления холопства и клиентизма, но они всегда вызывали всеобщее негодование. Даже слава Пушкина не спасла его от общего порицания, вызванного письмом, с которым он обратился к императору Николаю. Гоголь потерял всю свою популярность из-за нескольких писем, в которых он становился на сторону власти. Одному поэту, шедшему своим путем, вздумалось как-то воодушевиться коляской и громадной, воинственной фигурой Николая; это стихотворение вызвало такое негодование, что несчастный поэт, считая себя погибшим, со слезами на глазах стал просить за свое увлечение прощения у друзей и клялся, что никогда более не позволит себе унизиться подобным образом». (Александр Герцен)

Русская литература начала 19 века

Читать дальше:

РазговоР

 

 

Опубликовать:


Комментарии закрыты.