Боимся, что о Екатерине Алексеевне, Екатерине II, Екатерине Великой подавляющее большинство российского населения знает лишь то, что она, как пелось в запомнившейся песенке, «была неправа»… продав американцам Аляску. И смех, и грех, право слово…

Как-то не по душе она приходится российским потомкам. И это при том, что ее царствование было не только долгим (34 года — целая эпоха!), но и самым успешным в «царской» истории страны.

Закончилась беспорядочная чехарда вокруг трона многочисленных Романовых, власть, наконец, оказалась в твердых руках человека умеющего править и знающего, зачем он ее взял. Ее трон окружили лучшие люди страны, боготворившие свою «матушку императрицу», при ней раскрылись их таланты управленцев, дипломатов, полководцев («екатерининские орлы»!).

Именно при Екатерине были решены вековые внешние проблемы — в ходе русско-турецких войн завоеван Юг вплоть до Крыма, а с присоединением Великого княжества Литовского и Русского отечественные самодержцы уже с полным основанием могли именоваться «царь всея Руси». И именно при ней Россия вошла в семью европейских народов, стала жить ее интересами и ее проблемами. Причем, это не было «улицей с односторонним движением» — ее программное сочинение «Наказ» [Уложенной комиссии, возможным российским законодателям] стал первым в отечественной истории документом, который до смерти его автора выдержал 25 изданий на девяти языках.

Она на сотню лет вперед нашла основу, опору, костяк государственной стабильности — дворянство. И, дав ему все мыслимые привилегии и свободы, она все силы положила на то, чтобы образовать из него «культурный слой» страны, залог ее дальнейшего развития.

Это при Екатерине появились первые российские писатели и поэты (один Державин чего стоит!), публицисты и просветители, педагоги и агрономы, с каждого из которых началась цепочка учеников и продолжателей, которая дошла и до наших дней. С ее личной коллекции произведений европейского искусства началась история Эрмитажа, современной российской гордости.

Она действовала спокойно, методично, будто зная, что судьба определила ее царствованию много лет. В достижении своих целей она избегала резких движений и, тем более, «кровопролитиев». И она стала самым успешным реформатором «царской» России, осторожно, постепенно изменившим страну настолько, насколько это было тогда вообще возможным.

Удалось осуществить не все задуманное — государственная мудрость заставила императрицу отступать в надежде на своих внуков. Это будто о Екатерине позже было сказано: «Господи, дай мне мужество изменить то, что я могу, дай мне душевный покой, чтобы принять то, что я не могу изменить, и мудрость, чтобы отличать одно от другого».

И тем не менее, в сознании россиян Екатерина Великая занимала и продолжает занимать далеко не столь большое и важное место, какого она, без сомнения, заслуживает, а знаменита она в этом сознании чем-то совсем другим. Любопытно было бы разобраться, в чем тут дело.

Может, в том, что потомков смущает абсолютная незаконность воцарения Екатерины, которая сместив мужа-императора, даже не передала корону его маленькому сыну, а начала царствовать сама? Если кого-то и смущали такие «детали» до 17 года, то после революций они уже мало кого волновали.

А может быть причина в том, что звали Екатерину Алексеевну на самом деле Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg, и была она чистой немкой, принцессой крохотного княжества, дочерью прусского генерала? Но и Петр III, Петр Федорович, хоть и являлся внуком Петра Великого, но с рождения звался Karl Peter Ulrich von Schleswig-Holstein-Gottorf и тоже был монархом-подростком небольшого северонемецкого герцогства. Оба они познакомились с Россией, с русским языком и православием впервые в жизни, лишь приехав в Петербург.

Но Петр Федорович (имя, которое он получил в православном крещении), став по выбору императрицы Елизаветы наследником российского престола, к своей новой стране относился наплевательски. Он жалел, что, перестав быть лютеранином, лишился прав на шведский престол («Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа»).

Екатерина, напротив, все свои силы положила на то, чтобы стать русской. Она днями и ночами учила этот трудный язык, практикуясь в разговорах с горничными, полотерами, истопниками, конюхами (елизаветинский двор предпочитал изъясняться по-французски). И выучила, прекрасно выучила, далеко обогнав в этом русских по рождению сановников. Будущая императрица тщательно соблюдала все предписания православной церкви, пыталась даже вернуть в обиход двора русский костюм.

В результате, в ходе переворота 1762 года в Петербурге начались даже немецкие погромы. «В подобные минуты, — сокрушался иностранный свидетель, — чернь забывает о законах, да и вообще обо всем на свете, и от нее много досталось иностранцам в этот памятный день. Один заслуживающий доверия иностранец рассказал мне, как в тот день какой-то русский простолюдин плюнул ему в лицо со словами: «Эй, немецкая собака, ну где теперь твой бог?». А на присяге ей Синода и Сената было разъяснено, что захват власти Екатериной — мера вынужденная, поскольку существовала опасность  православной вере и независимости страны, исходившая от внука Петра Великого (!).

А может, дело обстоит еще проще: потомки в массе своей не могут примириться с тем, что столь больших успехов добилась женщина?

Про Екатерину ходило и продолжает ходить столько анекдотов, которых хватило бы на все «мужские» царствования вместе взятые, причем, самого непотребного свойства. Из них вырисовывается образ какой-то сексуальной маньячки, которой благодаря ее царскому положению «всё позволено». Ничего подобного. Если отбросить все выдумки, количество мужчин, с которыми была близка императрица за тридцать пять лет, не дотягивает и до двух десятков (из них шесть серьезных, длительных романов). В общем-то, ничего особенного за столько лет для в меру темпераментной женщины, лишенной возможности выйти замуж. И уж всяком случае, ее личная жизнь не идет ни в какое сравнение с разнузданным развратом гораздо более любимого народом Петра I. Но ведь он был мужчина, и уж ему-то, действительно было «все позволено». К тому же Петр — мужчина — сам выбирал себе любовниц (это нормально), а Екатерина (о, ужас!) — женщина — была инициатором сближения с мужчинами… 

При этом она скакала с ружьем на коне в мужском седле (женское седло предполагало обе ноги держать на одной стороне лошади), что было для дамы верхом «неприличия»; по утрам ей подавали крепчайший кофе, во всей Европе считавшийся исключительно мужским напитком (дамам предписывалось пить шоколад, какао), она обожала табак (его тогда гораздо больше нюхали, чем курили) распорядок ее дня из года в год не менялся и был таким, что ей позавидовал бы любой сановник-мужчина (императрица на ногах с пяти утра (к старости — с семи) и до четырех дня — работа, работа, работа…)

А может, потомкам казалось, что она вела страну куда-то не туда? Очень может быть, что и «не туда», но куда девать зримые зримые результаты екатерининского царствования, причем, на любой вкус — тут и долгожданные внешние завоевания, и успешное начало народного образования, и выстраивание механизмов управления страной, и начало культурной жизни, настоящей науки. Или мы хотим, чтобы страна двигалась совсем в другую сторону, а успешные результаты были те же? А так не бывает…