Коммунистический эксперимент

 

Монархии не стало, – переломился тот главный стержень, вокруг которого веками выстраивалась российская государственность, и буквально в считанные дни развалилась вся система управления империей: попрятались по домам полицейские и жандармы, опустели чиновничьи кабинеты, потеряли силу старые законы, несколько миллионов вооруженных крестьян в солдатских шинелях [работников предприятий промышленности и транспорта, служащих госаппарата в армию старались не призывать] – на фронтах и в городских гарнизонах – забыли о дисциплине и готовы были идти за самыми р-р-революционными агитаторами. И при этом все жаждали скорейших перемен, – немедленного разрешения всех десятилетиями копившихся проблем.

Обустроить новое государство взялись депутаты бывшей Государственной Думы. За образец был принят «цивилизованный» европейский путь: все важнейшие для будущего страны решения должно принять всенародно избранное Учредительное собрание; до его созыва страной управляет так называемое Временное правительство, составленное из наиболее авторитетных и известных общественных деятелей; это правительство обязано организовать свободные выборы депутатов Учредительного собрания и в день его открытия уйти в отставку.

В первом составе Временного правительства ключевые посты заняли лидеры либеральных партий.

Наладить управление огромной страной в условиях войны и впервые обретенной народом свободы оказалось делом невероятной трудности. Развалилась «государственная машина», – и это означало, что у людей, осмелившихся назвать себя министрами, правительством, властью, уже не было аппарата принуждения, а значит и возможности заставить кого бы то ни было исполнять отдаваемые распоряжения. С другой стороны, после отречения Николая II исчезла власть «природного государя», «помазанника Божия», а вместе с ней ушла многовековая российская традиция «верноподданно», нерассуждающе повиноваться «богоданной» власти. Теперь побуждать миллионы людей подчиняться решениям новых властей могло только доверие к  новым руководителям страны.

Министры Временного правительства, лидеры либеральных партий были достаточно опытными политиками, после многолетней работы в Думе и земствах они уже неплохо разбирались в государственных делах. Они были авторитетны среди образованной, «европеизированной» части населения (преимущественно городского). Но после Февраля самой весомой – активной, агрессивной, организованной и вооруженной – силой стала крестьянско-солдатская масса и население рабочих кварталов крупных городов. Либералы же могли рассчитывать на сочувствие только со стороны торгово-промышленного класса, собственность которого уже ничем не была защищена, бывшего чиновничества, оставшегося не у дел, да офицеров, которым перестали подчиняться солдаты.

Свои симпатии народные массы отдали социалистам (эсерам и меньшевикам). Они имели репутацию «борцов за народное счастье», программы их партий предусматривали в качестве ближайшей цели превращение России в свободное демократическое государство, в котором бы все проблемы разрешались мирным, законным путем по воле большинства избирателей. Многие члены этих в прошлом подпольных партий в царские времена шли за свои убеждения в ссылки, тюрьмы (а эсеры-террористы – и на виселицу). Но после Февраля российские социалисты увидели вырвавшуюся на волю озлобленную народную стихию – и ужаснулись ей не меньше, чем все остальные «русские европейцы». Они осознали, что немедленное исполнение требований этого большинства неминуемо приведет к хаосу гражданской войны, «войны всех против всех», и что кончится все это не демократической республикой, правовым государством, верховенством закона, а кровавым хаосом и диктатурой. Поэтому все свое влияние социалистические партии употребляли на то, чтобы сдерживать бушевавшие страсти, удерживать «народные массы» от самочинных действий – дезертирства, земельных захватов, расправ с «классовыми врагами» [подробнее о позиции социалистов].

И либералы, и социалисты понимали, что необходимо как можно скорее приступать к разрешению давно назревших в жизни страны проблем. Главные из этих проблем – мир, земля и новое национальное устройство бывшей империи.  Но понимали они и другое, – начать радикальные преобразования во время тяжелейшей войны значило попросту угробить страну (в лучшем случае – поставить крест на России, как на великой державе).

 

Мир?    Российская империя вступила в мировую войну, отстаивая свои интересы как великой державы, добиваясь сокрушения своих главных стратегических соперников, стремясь упрочить свое положение в мировой политике и на мировых рынках, рассчитывая на очень важные территориальные приобретения.

Но для миллионов простых солдат она была кровавой бойней, тяжким бременем и величайшим несчастьем. Российский крестьянин был вырван из привычного уклада жизни, загнан в казарму, наскоро обучен беспрекословному подчинению офицерам и науке убивать, а затем брошен на передовую под пули и снаряды. Ради чего? Это не была война за национальное выживание, делающая героем целый народ, это была война за государственные выгоды. Первоначальный патриотический подъем прошел, а окопной «мясорубке» не было видно конца. Количество жертв в глазах солдат давно превысило допустимую меру, их уже не смогли бы окупить никакие плоды победы. Такие же измученные, голодные, обовшивевшие солдаты по другую сторону линии фронта теперь не воспринимались как кровные враги – «братания» на передовой начались еще в конце 1916 года.

С разрушением царского государства война окончательно потеряла для солдат всякий смысл. Десятимиллионная армия требовала «замирения».

Войска быстро теряли боеспособность, и нужно было либо жесткими, даже жестокими мерами навести порядок на фронте, восстановить воинскую дисциплину, либо разорвать отношения с Антантой и подписывать сепаратный мир с государствами германского блока, фактически признавая поражение России. При этом было ясно, что ценой выхода из войны будут огромные территориальные уступки. А если победит Антанта, четырехлетние усилия и жертвы окажутся напрасными – по итогам войны Россия не получит ничего. Более того – ей, как «предательнице», придется столкнуться с бескомпромиссными требованиями бывших союзников немедленно выплатить им колоссальные военные долги (которые, вероятно, превысят даже ту контрибуцию, которую в случае своей победы потребует Германия).

Перед этим выбором новые руководители страны оказались в то время, когда уже становилось очевидным, что германский блок выиграть войну не в состоянии. Войну решено было продолжить, объявив ее «обороной революции» [тайные договоренности с союзниками о послевоенных приобретениях старались при этом не афишировать].

 

Земля? К 1917 году более 80% пахотной земли уже было в крестьянских руках. Однако постоянные земельные приращения не спасали деревню от аграрного перенаселения, земли крестьянам по-прежнему было мало. Впрочем, для земельного расширения еще были возможности: общинные земли во многих местах упирались в помещичьи имения и почти везде – в частные владения «столыпинских» «единоличников». Но если раньше и тех, и других частных землевладельцев охранял закон, подкрепленный полицией и карательными войсками, то после Февраля их хозяйства оказались беззащитными. Крестьяне увидели, что уж теперь «черному переделу» земель никто помешать не сможет.

Повсеместно, нарастая неделя за неделей, начался самочинный захват частновладельческих земель – «красный петух» пошел гулять по усадьбам и хуторам. Временное правительство пыталось затушить очаги разгоравшегося «аграрного пожара», посылая в бунтующие уезды еще повинующиеся воинские части, – но все было напрасно. Было очевидно, что противостоять крестьянской «жажде земли» сил у новорожденного государства не хватит. Реально можно было добиваться только того, чтобы земельный передел прошел законным путем, организованно и обошелся без большой крови.

Но еще более острым был вопрос о сроках «крестьянской» реформы. Ведь при первых же слухах о ее начале должно было произойти неизбежное: солдаты не задумываясь бросят окопы, многомиллионная масса «серых шинелей» ринется по домам – «Землю делят!!!»

Мир и земля – эти две проблемы были нераздельны, их можно было решить только одновременно. Продолжая войну, новые руководители России вынуждены были оттягивать земельный передел, насколько это было возможно. Но такая политика также была смертельно опасной – вооруженная и озлобленная деревня солдатскими гарнизонами стояла во всех крупных городах и в самой столице.

 

Самоопределение народов? Со свержением монархии распались скрепы, державшие все народы империи в рамках единого и неделимого государства. «Национальные окраины» стали явственно готовиться к отделению от России.

Уже в марте на Украине было создано фактически независимое национальное правительство («Центральная Рада») и принята конституция; руководители Рады начали говорить о возможности заключить свой собственный сепаратный мир с Германией. Финский Сейм объявил о таком расширении своих полномочий, которое фактически означало обретение Финляндией независимости. На Кавказе и в Средней Азии, в Белоруссии и в Прибалтике создавались местные национальные органы, готовые в любой момент стать правительствами новых государств. О своей самостоятельности объявили все казачьи области.

Линия фронта проходила именно по тем территориям, где население было охвачено стремлением к национальному возрождению. Поэтому петроградские власти стремились сохранить единство страны хотя бы до конца войны – и уговорами, и силой [финский Сейм по приказу Временного правительства был разогнан русскими войсками].

Упорное (и самоубийственное!) нежелание новых властей немедленно решать самые насущные внутренние проблемы страны объяснялось не только их организационной слабостью, но еще и тем, что цена мира и реформ в 1917 году была для них слишком –  неприемлемо – высокой. Цена эта – распад державы, поражение в войне империалистической и неизбежное начало войны гражданской.

 

«Двоевластие». После падения монархии обстановка в стране была очень сложной, неустойчивой. «Праздник народной свободы» затягивался, а положение тем временем становилось все более отчаянным. Война продолжалась, а армия митинговала, – первое же немецкое наступление могло привести к военной катастрофе. Падала дисциплина на заводах, на транспорте, –  а ведь только для того, чтобы держать фронт, необходимо было производить и отправлять на передовую более 3-х тысяч вагонов военного снаряжения, боеприпасов и продовольствия ежедневно. Для того, чтобы остановить внутреннее разложение, распад воюющей державы, нужно было восстанавливать дисциплину в промышленности, на транспорте, в армии, – нужно было воссоздавать централизованное государственное управление.

Временному правительству в этом деле можно было опираться только на дореволюционные органы местного самоуправления – земства: управлять губерниями временно было поручено председателям земств, которых стали именовать комиссарами (доверенными, уполномоченными). Комиссары Временного правительства были посланы в действующую армию. Для охраны общественного порядка начала создаваться многочисленная милиция из добровольцев. Однако, налаживание централизованного управления страной шло медленно, с трудом. Дело в том, что никем не избранное Временное правительство – организатор государственного строительства – авторитетом среди населения и армии не пользовалось. Оно вообще не могло бы существовать, если бы не поддержка новых органов самоуправления, родившихся в ходе революции – Советов рабочих, солдатских (а позже и крестьянских, казачьих) депутатов.

Организации, подобные российским Советам, возникали в ходе многих революций. Когда разрушается старая государственная машина, когда распадается управление всеми сторонами жизни и перестают действовать старые законы, население быстро самоорганизуется для того, чтобы добить последние очаги  сопротивления свергнутых правителей, чтобы наладить снабжение городов и не дать остановиться жизненно важным производствам, чтобы обеспечить безопасность граждан от насильников и грабителей и т. д.

В своих действиях эти органы революционного самоуправления руководствуются не законами (которых пока нет), а здравым смыслом и собственным пониманием справедливости. В их работе принимает деятельное участие множество людей, и их требования и настроения тут же превращаются в решения. В условиях революционной неразберихи нужно действовать быстро и решительно – депутаты одного и того же Совета (комитета и т. п.) сами  принимают необходимые постановления, сами их выполняют и сами же контролируют исполнение своих приказов, карая сопротивляющихся.

Обычно, пока такие первичные органы победившей революции поддерживают в стране хотя бы относительный порядок, готовятся всеобщие выборы специального общенационального собрания, которое создает (учреждает) уже постоянные органы власти. (Если учредительное собрание решает организовать демократическую республику, то создаются выборные органы законодательной, исполнительной и судебной власти, друг от друга независимые и друг друга контролирующие.) Организации же непосредственного народовластия революционной поры распускаются, уступая место централизованным органам власти нового государства.

Уже весной 1917 года Советы действовали практически по всей стране, во всех городах – параллельно с теми органами управления, которые создавались правительством. Депутаты местных Советов избирались не всем населением, а только рабочими и воинскими частями, а в сельской местности – только крестьянами. Именно Советы были реальной властью на своих территориях, именно их решениям подчинялось все население. Если представители центрального правительства на местах отдавали какие-либо распоряжения, то их выполняли лишь в том случае, если против них не возражал местный Совет. Такая ситуация получила название «двоевластие».

Наибольшим влиянием в Советах пользовались социалистические партии. Социалисты – руководители Советов – оценивали ситуацию в стране так же, как и либералы – министры Временного правительства. Они тоже считали, что во время войны нельзя начинать никаких крупных преобразований в стране. Лидеры эсеров и меньшевиков использовали свой авторитет в Советах для того, чтобы сохранить в стране гражданский мир. Они убеждали, уговаривали, заклинали своих избирателей не торопиться, дождаться победы, дождаться Учредительного собрания – и уж тогда разрешить все «больные» вопросы (прежде всего, земельный) не насильственным, а законным, мирным путем.

В отличие от министров Временного правительства, лидеры Советов находились под непосредственным давлением «снизу» – сильнейшим, нетерпеливым и агрессивным. Им было трудно оправдываться в том, что после свержения царского режима солдаты продолжают кормить вшей в окопах и гибнуть под неприятельским огнем, что крестьянам нельзя распахивать частновладельческие земли, что народы окраин бывшей империи по-прежнему должны подчиняться «русскому центру». Трудно было отвечать на множество острых вопросов: почему зарплата на заводах не растет так быстро, как хотелось бы рабочим? почему обесцениваются деньги? почему крестьяне обязаны продавать хлеб государству по слишком низким ценам? почему дорожает хлеб в городах? и т. д., и т. д., и т. д…

Советские социалистические лидеры прекрасно понимали, что тот, кто в обстановке 1917 года назовет себя властью и возьмется на практике решать все эти тяжелые, болезненные вопросы (или медлить с их решением!) очень быстро растеряет свою популярность и утратит массовую поддержку [«Упаси Господи! Я что – сумасшедший?» – ответил председатель Петроградского Совета меньшевик Чхеидзе на предложение возглавить правительство]. Поэтому они предпочли передоверить практическое управление страной либералам Временного правительства, переложить на их плечи ответственность за все непопулярные действия (и в особенности – за бездействие). Со своей стороны, руководители Советов говорили своим избирателям, что в правительстве собрались опытные люди, которым можно доверять, что никакой «контрреволюции» от них не пойдет, что медлят министры только потому, что они, как и вся страна, ждут победы в войне и созыва Учредительного собрания.

Союз либералов и социалистов, несмотря на множество разногласий, оказался прочным. Министры Временного правительства согласовывали свои действия с советским руководством, а те, в свою очередь, добивались утверждения правительственных решений Советом. Когда авторитет либералов стал падать, социалисты поддержали правительство тем, что вошли в него в качестве министров, а эсер Александр Керенский был избран его председателем (к осени министры-социалисты уже составляли во Временном правительстве большинство).

Таким образом, либералам и социалистам удалось после Февраля выстроить такую временную политическую систему – «двоевластие», – которая удерживала российское общество в состоянии равновесия, гражданского мира. Новые лидеры надеялись, что им удастся таким образом удерживать страну под контролем до окончания мировой войны.

Это равновесие, однако, не могло сохраняться сколько-нибудь долго, – нетерпение «снизу» нарастало буквально с каждой неделей.

 

 

КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОРОТ

Напряжение недовольства и нетерпения в стране нарастало. В этой атмосфере к лету 1917 года все больший отклик в массах стали получать лозунги, широко пропагандируемые партией большевиков.

 

Цели большевиков.     Большевики отличались тем, что были партией не национальной, но партией «мировой революции». Они рассматривали Россию только как «слабое звено в цепи капитализма», место, где ее легче всего порвать и вызвать тем самым целую серию социалистических революций в более развитых странах.

Ленин и его единомышленники были убеждены не только в неизбежности, но и в самой скорой близости всеевропейской («мировой») революции. Они считали, что бедствия империалистической войны толкнут рабочий класс развитых европейских стран к восстанию и взятию власти для построения социалистического общества. И нужен лишь толчок – первый успешный социалистический переворот, – чтобы вызвать цепную реакцию революций в воюющих странах. В России, по их мнению, создались самые благоприятные условия для захвата власти рабочей партией и коренного общественного переворота, радикального переустройства самих основ жизни народа. Упустить такую возможность для Ленина было равносильно предательству «пролетариев всех стран».

 

Стратегия захвата власти.     Для того, чтобы прийти к власти, большевикам предстояло расшатать и обрушить созданную либералами и социалистами политическую конструкцию «двоевластия».

Для начала требовалось накалить в стране агрессивные страсти, довести атмосферу озлобленности до «точки кипения». Огромные тиражи листовок, газет, речи многочисленных партийных агитаторов били в одну точку: «народные массы» могут и должны получить все, чего они так хотят – и немедленно!

Большевистские лозунги были просты и понятны миллионам: прекратить войну с «германцами» – сейчас же! отдать всю землю крестьянам – без всяких условий и отлагательств! поставить заводы и фабрики под контроль рабочих! предоставить всем народам право на отделение от России – незамедлительно!

Большевики обвиняли Временное правительство в том, что оно ведет политику антинародную и контрреволюционную, что все обещания скорых преобразований – ложь, что это правительство Учредительного собрания никогда не созовет, а тайно готовит диктатуру самых темных, реакционных сил, что оно собирается потопить революцию в солдатской и рабочей крови, что собирается открыть фронт перед немцами и т. п. – «Никакого доверия Временному правительству!»

Расчет этой широкой, активной, наступательной кампании большевистской партии имел ближайшей целью ликвидацию Временного правительства и всех созданных им органов, объявление Советов единственной властью в стране и создание нового центрального правительства, целиком подчиненного советским депутатам. Необходимо было во что бы то ни стало навязать Советам всю полноту власти и ответственности – «Вся власть – Советам!»

Ленин давно и хорошо знал своих соперников. Он был уверен, что эсеры и меньшевики, став министрами, не пойдут на сепаратный мир с Германией и не решатся проводить аграрную реформу во время войны. Тогда все нетерпение, весь гнев разъяренных «низов» обратится на министров советского правительства (а большевики своей разъяснительной работой этому помогут). Правительство, созданное Советами, целиком и непосредственно будет зависеть от депутатов, а они – от своих избирателей (переизбрать же советского депутата в 1917 году можно было практически в любой момент).

В этом случае большевики смогут в короткие сроки провести в Советы своих сторонников, добиться в них большинства, сформировать новое, уже большевистское правительство и, захватив таким образом власть в стране, выполнить свои обещания, чтобы идти дальше – к социализму. Дальше этого большевики не заглядывали, надеясь, что события внутри страны и в Европе будут развиваться в благоприятном для них направлении.

 

От Февраля – к Октябрю. Весной 1917 года Россия напоминала человека, долгие годы проведшего в темноте и вдруг неожиданно очутившегося на ярком солнце – пьянящее ощущение невиданной свободы, митинги, толпы людей на улицах городов, по всей стране – обгоревшие тюрьмы с пустыми, распахнутыми камерами…

В Петроград постепенно возвращались из ссылок и эмиграции лидеры различных социалистических партий – действующие лица будущей российской драмы. Всем им Петросовет устраивал на вокзале торжественные встречи с толпами солдат и рабочих, с красными флагами, транспарантами и неизменным броневиком. Каждый из приезжих выступал с призывами крепить единство демократических сил вокруг новой власти – Совета и Временного правительства. Но вечером 3 апреля с этого же броневика встречавшие услышали другой, для многих неожиданный призыв готовиться к новой – мировой социалистической – революции. В Петроград прибыл Владимир Ульянов-Ленин    [подробнее о возвращении Ленина в Россию].

К концу весны 1917 года радостное возбуждение от победы в столице уже прошло, начинались будни.

Великие ожидания от революции оправдываться не спешили. Скорее наоборот, повседневная жизнь становилась тяжелее, – революционные завоевания оборачивались своей «изнанкой». Разгон ненавистной и презираемой раньше полиции при одновременной широкой амнистии привел к настоящему разгулу преступности, – жить в городе становилось небезопасно. Рабочие промышленных предприятий добились 8-часового рабочего дня и значительного повышения зарплаты, но при этом дисциплина на производстве резко упала, что привело к сокращению выпуска товаров, к падению производства, безработице, росту цен, перебоям в снабжении, спекуляции при острой нехватке товаров первой необходимости.

Петроградский гарнизон, получивший в первые дни от новых властей обещание не отправлять его части на фронт, постепенно разлагался, не имея ни реального дела, ни какого-либо противника перед собой. Его солдаты оказались особенно восприимчивы к большевистской агитации.

В конце июня правительство решило начать давно готовившееся наступление на фронте. Однако контрудар немцев обратил российские части в беспорядочное бегство и массовую сдачу в плен.

В эти дни правительство попыталось послать на фронт один из петроградских полков. Приказ командования вызвал в частях столичного гарнизона бурю возмущения: 3 и 4 июля солдаты и присоединившиеся к ним рабочие вышли на центральные улицы города и устроили грандиозные демонстрации  под большевистскими лозунгами: «Мир – народам!», «Земля – крестьянам!», «Фабрики – рабочим!», «Вся власть – Советам!». Вслух отказавшись от захвата власти, большевистские агитаторы исподволь провоцировали демонстрантов на решительные действия. Солдаты захватили Петропавловкую крепость и другие ключевые пункты города, врывались в Таврический дворец (там заседал ВЦИК Советов [ВЦИК – Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет – орган, избранный Всероссийским съездом Советов]) и, хватая депутатов «за грудки», пытались заставить их низложить Временное правительство и взять власть в свои руки. [подробнее об июльских событиях в Петрограде]

Вошедшие в город фронтовые части силой вернули взбунтовавшихся солдат столичного гарнизона в казармы и разоружили рабочие дружины. Большевистская партия за подстрекательство к мятежу была объявлена вне закона, – редакции ее газет были разгромлены, некоторые члены ее руководства ненадолго оказались в тюрьме, Ленин скрылся [ему было предъявлено обвинение в получении денег от германских спецслужб на ведение пропаганды, разлагающей армию].

С устранением из политической жизни большевиков и уменьшением влияния Советов, казалось, появились условия для создания прочной централизованной власти. Но овладеть ситуацией в стране без проведения самых насущных реформ правительству так и не удалось.

Быстро снижался жизненный уровень населения городов. В непрекращающихся забастовках участвовали сотни тысяч рабочих, часто изгонявших администрацию и владельцев заводов и пытавшихся продолжать производство самостоятельно. Грозной опасностью стала поднимавшаяся по всей стране волна крестьянской борьбы за землю, –  мужики, оставшиеся в деревнях, устав ждать, начали захватывать землю силой. Армия не столько смотрела на противника, сколько с напряжённым ожиданием следила за тем, что происходит в тылу – когда же будут делить землю?!

После июльских событий главой правительства стал Александр Керенский, – ему казалось, что он в состоянии «твердой рукой» покончить с анархией в стране. Но ни он, ни либералы, ни тем более социалисты к такой роли оказались не способны. Из этой ситуации многие видели последний шанс сохранения российской государственности в установлении
открытой военной диктатуры. Подходящей кандидатурой на роль диктатора стал Верховный главнокомандующий русской армией генерал Лавр Корнилов.

По секретной договоренности с Керенским генерал должен был во главе верных ему дивизий занять столицу и отправить на фронт распропагандированные большевиками части гарнизона. Генералу был обещан пост военного министра, заняв который, он попробовал бы навести в стране и армии элементарный порядок, соответствующий военному времени. Однако, когда в конце августа корниловские дивизии уже выступили на Петроград, Керенский заподозрил, что главнокомандующий собирается отстранить его от власти. Неожиданно для Корнилова он объявил генерала «мятежником», раздал оружие рабочим, выпустил из тюрем большевиков и организовал оборону города. Двигавшиеся к столице дивизии остановились и отказались подчиняться своим командирам. Корнилов и почти весь высший генералитет были арестованы.

Ситуация в столице и в стране неожиданно и коренным образом изменилась. Разгром генеральского путча привел к тому, что «корниловцами», «контрреволюционерами» принялись клеймить все партии и организации, старавшиеся выстроить централизованное государство и сохранить единство воюющей страны, а также вообще всех сторонников восстановления хотя бы подобия порядка.

Окончательно потеряв поддержку офицерства, Временное правительство быстро лишалось и опоры на Советы – перевыборы их депутатов в Петрограде и в Москве дали большинство большевикам. Председателем Петросовета стал ярый сторонник социалистической революции Лев Троцкий. Разоруженные в июле питерские рабочие получили от Временного правительства в дни «корниловского мятежа» 40 тысяч винтовок, – и обратно их уже не отдали. Реальная – вооруженная – сила была у стремительно большевизирующихся Советов.

25 октября в Петрограде должен был открыться II Всероссийский съезд Советов. Накануне ведомые большевиками солдаты гарнизона и матросы Балтфлота заняли ключевые пункты города, а в самом начале работы съезда отряды Петросовета захватили в Зимнем дворце министров Временного правительства и отправили их в камеры Петропавловской крепости. Объявив об аресте Временного правительства, большевики предложили съехавшимся в столицу депутатам взять на себя всю полноту власти. Меньшевики и эсеры, протестуя против самочинных действий Петроградского совета, ушли со съезда. После этого делегаты-большевики и их союзники оказались на съезде в подавляющем большинстве, и решение о провозглашении советской власти в России было принято без особых дискуссий. Съезд избрал новое – советское – правительство: Совет народных комиссаров (Совнарком) во главе с Лениным. Состояло оно только из большевиков [«левые» эсэры, также избранные в советское правительство, через несколько месяцев из него вышли].

 

Учредительное собрание. Временное правительство успело подготовить все необходимое для всенародного голосования по выборам депутатов Учредительного собрания. Несмотря на это большевики оправдывали произведенный ими арест Временного правительства тем, что такое правительство скорее бы открыло фронт немцам и сдало им Петроград, чем допустило созыв Учредительного собрания. Лозунг скорейшего созыва этого всенародного «веча» был одним из популярнейших большевистских призывов накануне взятия власти. Совнарком твердо пообещал провести всенародные выборы и обеспечить работу Учредительного собрания.

Совнарком даже назвал себя «Временным», подчеркивая этим, что намерен управлять страной только до Учредительного собрания. Более того – все первые декреты советской власти официально объявлялись «временными» (до их утверждения Учредительным собранием). [На следующий же день после переворота большевики запретили издание всех несоциалистических газет, – в постановлении Совнаркома этот запрет тоже был назван «временным»…]

И действительно, советское правительство позволило всероссийской избирательной комиссии довести до конца ее работу и организовать выборы в Учредительное собрание, – они прошли по всей стране через три недели после установления советской власти.

Большевики, завоевавшие большинство в Советах, надеялись, что этот успех будет повторен и на выборах в Учредительное собрание. Однако после подсчета бюллетеней выяснилось, что всеобщие, равные, прямые выборы при тайной подаче голосов привели к совсем другому результату, чем «советские» – открытые, групповые (простым поднятием рук) голосования на заводах, в казармах и на сельских сходах. Из 44 миллионов российских граждан, принявших участие в выборах, 59% проголосовали за социалистов (эсеров и меньшевиков), 17% — за либералов-кадетов, большевики получили 24% голосов. Сторонников советской власти среди депутатов набиралось лишь около трети.

В начале 1918 года в Петроград со всей России съехались избранные депутаты Учредительного собрания, первое заседание которого открылось 5 января. В самом начале его работы представители советского руководства предъявили собранию ультиматум с требованием признать, что единственной законной властью в России отныне будут лишь Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а также утвердить все уже провозглашенные декреты советской власти. После того, как Учредительное собрание отказалось выполнить эти требования и объявило Россию демократической республикой, большевистские и левоэсеровские депутаты покинули зал заседаний.

Тем временем за стенами Таврического дворца гремели выстрелы, – войска петроградского гарнизона разгоняли массовые демонстрации жителей столицы, вышедших на улицы, чтобы поддержать Учредительное собрание. В самом зале заседаний депутаты оказались среди свистящей и улюлюкающей толпы вооруженных солдат, красногвардейцев, под градом насмешек, угроз и издевательских выкриков. Поздно ночью матрос-анархист, командовавший охраной, заявил, что «караул устал», и потребовал закрыть заседание. Наутро Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов объявил Учредительное собрание распущенным, – первый день его работы оказался и последним.

[Еще до открытия Учредительного собрания решением того же ВЦИК партия кадетов была объявлена «партией врагов народа» и запрещена, а избранные от нее депутаты лишились своих мандатов. Кроме того, некоторые депутаты из отдаленных губерний не успели к началу января добраться до столицы. Таким образом, после ухода большевиков и левых эсеров в зале заседания Учредительного собрания осталось чуть меньше половины избранных депутатов, – это дало основание объявить собрание неправомочным]

 

Читать дальше:

Что люди думали     РазговоР