Ярослав Гашек — натура абсолютно штучная. Феноменальная память и странствия сделали его полиглотом — он хорошо знал венгерский, немецкий, польский, сербский, словацкий, русский, мог изъясняться на французском и цыганском, овладел разговором на татарском, башкирском. Упорство и прилежание, ежедневная работа и бытовая рутина были ему не по нраву — он мог в любой момент сорваться с места и на месяцы отправиться путешествовать куда угодно и с кем угодно. Отбиваясь от полиции, ловившей его за бродяжничество, он, пражанин, побывал в Софии, Бухаресте, Кракове, в Венгрии, в Галиции, в Словакии.

Сохранилась записка арестованного шалопая к матери: «Дорогая мамочка! Завтра меня к обеду не ждите, так как я буду расстрелян.  Когда к нам придёт мой товарищ Войтишек Горнгоф, то скажите ему, что меня вели 24 конных полицейских. Когда будут мои похороны, ещё неизвестно».

Наконец, Гашек решает стать писателем. И быстро становится самым популярным и читаемым юмористом Праги, заполняя развлекательные рубрики ежедневных газет и еженедельников, юмористические журналы и семейные календари. Это дает ему возможность жить по-прежнему — «королем» кофеен и пивных кабачков, непременным участником всех окрестных скандалов и драк.

Наконец, в 1915 году Гашека призвали на военную службу, и, верный себе, он явился в полк в полном обмундировании и в одолженном у приятеля цилиндре. Из военной школы его, естественно, выперли, а за симуляцию приговорили к тюремному сроку с отбыванием наказания после войны, так что на войну он отправился в арестантском вагоне. А уже осенью он перешел линию фронта и сдался в русский плен.

В лагере для военнопленных своими фельетонами он умудрился оскорбить как австрийские военные власти, объявившие его изменником, так и руководство Чешского национального совета, потребовавшее от него извинений. После заключения сепаратного мира он добирается с Украины в Москву, вступает в большевистскую партию и его направляют на Волгу — заниматься пропагандой среди чехов и словаков. Но Чехословацкий корпус, выбирающийся из России, захватил Самару, и Гашек снова попал из огня да в полымя — полевой суд Легиона выдал ордер на арест Гашека, как предателя чешского народа. Несколько месяцев он скрывался от чешских патрулей, прикрываясь справкой, что он «полоумный сын немецкого колониста из Туркестана».

Его мотало по сибирским дорогам Гражданской войны до тех пор, пока он не решил осесть в Иркутске, он даже купил там себе дом. Но напрасно Гашек думал, что это всё — чешские коммунисты в России получили распоряжение отправляться в Чехословакию, чтобы поддержать местное коммунистическое движение и готовить мировую пролетарскую революцию. Пока он добирался до родины, чешская революция как-то рассосалась, и главной новостью пражских утренних газет стало сообщение: «Вчера посетителей кафе «Унион» ожидал большой сюрприз; откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба, после пятилетнего пребывания в России, сюда заявился Ярослав Гашек».

Пражские газеты травили его за сотрудничество с большевиками, называли его убийцей тысяч чехов и словаков, которых он резал, «как Ирод грудных детей», одна журналистка спросила его, правда ли, что в Красной армии он питался мясом убитых им китайцев? («Да, милостивая пани», — подтвердил Гашек и пожаловался на неприятный привкус). Но жизнь постепенно налаживалась, издательства стали ему платить, только вот здоровье стало пошаливать — постоянные выпивки, дважды перенесенный тиф, отказ соблюдать советы врачей делали свое дело… Почувствовав неладное, он торопился выплеснуть все пережитое на бумагу, он даже завел себе секретаря, который записывал за ним все, что он успевал надиктовать.

Роман писался сразу набело, и каждая написанная глава немедленно направлялась издателю. Это, возможно, единственный известный в мировой литературе роман, который автор не читал ни по частям, ни в целом, ни в рукописи, ни в книжном издании. «ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА» так и остались незавершенными, да и можно ли было их закончить?..

«Убили, значит, Фердинанда-то нашего, – сказала Швейку его служанка.

Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь промышлял продажей собак – безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные.

Кроме того, он страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе колени оподельдоком.

Какого Фердинанда, пани Мюллер? – спросил Швейк, не переставая массировать колени. – Я знаю двух Фердинандов. Один служил у фармацевта Пруши и выпил у него как-то раз по ошибке бутылку жидкости для ращения волос, а еще есть Фердинанд Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ни чуточки не жалко»

Имперская политика