Европейско-христианскую цивилизацию за последние два столетия «хоронили», по крайней мере, раза четыре – причем, сами же европейцы. А вслед уж и мы, грешные — с малопонятным злорадством.

     Но странное дело, – сообщество это, как «ванька-встанька», каждый раз подымалось из любой исторической «ямы», встряхивалось и продолжало себя самое, каждый раз набирая в своем развитии все большие и большие обороты, затягивая на свою орбиту все новые и новые народы.

     Правда, в 20-м веке это стоило Европе, и не только Европе, миллионов жертв и разора мировых войн…

 

---

     Первую мировую войну можно назвать кризисом европейской цивилизации лишь отчасти — та война была вполне в ее «рамках», следствием ее собственной эволюции. А вот то, что случилось после нее, многие называли «Закатом Европы» с гораздо большим основанием — когда в целом ряде стран была предпринята масштабная попытка разрушить, опрокинуть основы европейской цивилизации, заменить ее «новым порядком».

     Причем, так начали говорить еще в то время, когда все было внешне благополучно, не было ни больших войн, ни экономических кризисов, ни политических смут. Но именно в самые массово-оптимистичные времена «просперити-процветания» появилось ощущение какого-то глубокого неблагополучия. Некоторые, наиболее проницательные аналитики почувствовали в европейской атмосфере явственный запах серы.

     Подземный «гул», обычно предшествующий катастрофическому извержению вулкана, чуткие уши услышали, когда началась фашизация Италии, и, в особенности, в том, что фашизм в Европе встречен был с любопытством…

     Тектонический толчок «черного вторника» в Америке внешне никак не был связан ни с каким Муссолини, – как не связана напрямую смертельная пневмония с ВИЧ-инфекцией, разъедающей фундаментальную иммунную систему организма. Но глубинные причины этих — и множества других событий — имели общий корень.

 

Это одна из самых важных тем Курса – не пожалейте на нее ни внимания, ни времени.

 

______________________________________________

     Так, что же нового появилось в христианско-европейской цивилизации, такого, что вначале едва ее не опрокинуло, а в дальнейшем придало ей новые силы? Ответ на этот  вопрос в 20-30 годы искал — и нашел — испанский философ, социолог, культуролог  Хосе Ортега-и-Гассет.

     Мы сделали краткую выжимку из его книги «Восстание масс» (1929 год). Очень, очень медленно, внимательно вчитаемся в нее. Это важно, хотя бы потому что все мы до сих пор живем в обществе, которое Ортега назвал «массовым», и «восстание масс», которое он описал, характерно — на новом историческом витке — и для нашего времени.

     Испанский философ увидел в активном и широком вмешательстве во все дела общества огромных масс дотоле пассивного населения великие опасности и смертельные угрозы для христианской цивилизации.

     Следующие лет пятнадцать дали обильный материал для подобного исследования. Но Ортега-и-Гассет писал это еще до Великого экономического кризиса и Великой депрессии, до победы в Германии нацизма и до Освенцима. Так, в чем аналитик увидел опасность, грозящую всей европейской цивилизации во вполне «благополучные» 20-е годы?

     В ортеговском анализе нужно выделить главное: «жестокий разрыв настоящего с прошлым» и «все новые и новые толпы, которые с таким ускорением извергаются на поверхность истории, что не успевают пропитаться традиционной культурой». Катастрофическое, кошмарное развитие событий в 30-40-е годы было порождено именно этими «толпами, не успевшими пропитаться традиционной культурой».

     Но за толпой слишком легко спрятаться, и велик соблазн переложить ответственность за свои поступки на массу, частичкой которой ты являешься («все побежали, и я побежал…»). Так что, давайте оставим анализ поведения толп профессиональным социологам. Нам же должен быть гораздо интересней взгляд на маленькую частичку массы, на отдельного человека, в котором ты вынужден признать себя самого.

Кто этот «массовый человек»? Похож ли он на нас сегодняшних – на меня?

Это, быть может, самое важное – вопрос этот должен надолго остаться в памяти. Каждую фразу Ортеги каждому из нас можно и нужно примерить на себя (как, «впору? не жмет?»).

Это опыт самоанализа и самокритики. Ортеговские определения могут актуально прозвучать не в бровь, а в глаз и в средней школе провинциального городка, и в престижной гимназии в центре столицы. И неизвестно, к кому они относятся в большей мере.

     Возьмите слова испанца:

     «Человек, который намерен сегодня возглавлять европейскую жизнь, мало похож на тех, кто двигал девятнадцатый век…»

     Здесь нужно особо отметить мысль Ортеги о том, что двигать век (любой!) может только тот человеческий тип, который нуждается «в чем-то большем и высшем, чем он сам, постоянно сверяется с ним и служит ему по собственной воле».

     Люди, «двигавшие век» и раньше составляли ничтожное меньшинство, но именно они были признанными лидерами народов и государств. Что же случилось в 19-м веке, что лицо народов и государств стало в веке 20-м определять то самое большинство, про которое можно было говорить – «молчаливое большинство»? чем оно было занято раньше?

     А большинство раньше было целиком занято выживанием и предоставлением средств для жизни «образованному меньшинству». Теперь же (благодаря творческим усилиям этого меньшинства в 19 веке) борьба за выживание перестала поглощать все без остатка силы большинства людей, жизнь их стала легче, появилась возможность «разогнуться», посмотреть на мир, ощутить себя в нем не бессловесной ломовой скотиной, а – людьми, «человеками»!

     У многомиллионных масс населения появились жизненные возможности участвовать в общественных делах. Появились у них и юридические возможности влиять на государственную политику (имеются ввиду победы в борьбе за всеобщее избирательное право без всяких цензов, за свободы союзов, за свободу слова и формирование через СМИ общественного мнения, довлеющего над политиками и т. д.)

     И демократизация общества, все возрастающее влияние многомиллионных «низов» поставило под вопрос те ценности, которые долгое время вырабатывало «образованное меньшинство».

     Покопаемся в нашем ЧЛД – ведь кто-то там уже говорил о начавшейся всеобщей переоценке ценностей.

Да вот они, слова Розанова (в «Переделать все!»):

     «Наступило (я думаю, для всей Европы) великое «дарвиновское испытание». Для всех вещей, статуй, идолов, классов, положений, для всякого счастья и высоты наступила длительная минута «борьбы за существование», где они должны «отстоять себя», показав свою «правду» и «жизненность» и «благодетельность», – не на словах, не риторическую, а деловую. Пришла смерть для всего «ненужного». – «Ну, кто выживет? Кто подлинно нужен?» Вопрос слишком страшный для слишком многого. Недаром у многих и многих поджилки трясутся…»

     Раньше мы говорили «в общем», безлично – «создавали», «формировали», «пересматривали». Теперь надо определить – кто создавал и кто пересматривал. Ибо создавали одни, а пересматривали другие.

     Надо определить и что именно подвергалось пересмотру. Массовое общество, демократия вышедшего на общественную арену большинства в первую очередь начало пересматривать либеральные ценности – свободу, права человека, права собственности. В разных формах и с разными результатами это происходило и в Европе, и в Америке, и в России.

_________________

     Необходимо заметить, что к нам, к  постсоветским поколениям (коими мы будем являться еще очень долгое время), понятие демократии пришло тогда, когда Запад проблему демократии и либерализма уже в принципе решил, когда демократия стала мыслиться исключительно как либеральная демократия. В современной России либерализм и демократия до сих пор разведены (так же, как на Западе в первой половине 20-го века). Поэтому для нас важным является четкое различение того и другого.

Можно провести несколько упражнений на это различение. Попробуйте определить, кому вот эти высказывания могут скорее всего принадлежать – «демократу» или «либералу»:

«Что касается всех, должно быть всеми одобрено»;

«Гражданин должен иметь полное право выйти на площадь и обругать президента»;

«Воля народа – превыше всего!»;

«Гражданин должен иметь право быть избранным президентом своей страны»;

«Гражданин должен иметь право получать точную и объективную информацию обо всем, что происходит в его стране и в мире»;

«Гражданин обязан участвовать в выборах»;

«Гражданин не обязан участвовать в выборах»;

«Гражданин обязан протестовать против применения смертной казни даже к самым жестоким и отвратительным убийцам»;

«Всех птиц, которые граждане держат дома в клетках, они должны отпустить на волю»;

«Око – за око, зуб – за зуб»;

«Не судите, да не судимы будете»;

«Люди, которые не любят и не уважают свой народ, должны уехать жить в какую-нибудь другую страну».

Думаем, что после такой «разминки» в наших головах по этому поводу установился хотя бы некоторый порядок.

Кстати, обратите внимание на довольно коварную «связку» вопросов о смертной казни и о птицах. Тот из вас, кто уверенно и определенно отнесет второй вопрос к «демократу»-антилибералу, тот молодец – «Он понял!»

 

Необходимо также разобраться и с двояким употреблением самого термина «демократия» – чтобы потом не запутаться:

– демократия – как определенная форма правления (выборность государственных руководителей, разделение различных ветвей власти), позволяющая большинству населения определять политику государства;

– демократия – как суть, содержание любого правления, которое руководствуется мнениями большинства населения.

 

Поупражняемся немного и в этом различении:

В чем разница между главными убеждениями демократа и либерала?

Можно ли при каких-либо условиях назвать военного диктатора – либералом?

Можно ли при каких-либо условиях назвать военного диктатора – демократом?

 

Чтобы лучше разобраться в сути дела, можно поиграть в такие «кубики»:

Возможна ли демократическая диктатура?

Возможна ли либеральная диктатура?

Возможна ли либеральная демократия?

 

     Либеральный деятель – вовсе не обязательно «мягкотелый интеллигент», «гнилой либерал» («всех на волю! всех на волю!..», а там – хоть трава не расти, все «само» соделается как надо…). Ради укоренения в жизни нации либеральных ценностей, ему приходится противостоять большинству, ограничивать сегодняшнюю его свободу и влияние, и недаром многие европейские либеральные лидеры второй половины 19 века вполне заслуживали эпитета «железный».

 

Можно пройти и такой тест:

Какой ответ кажется вам наиболее точным:

Либерал это тот, кто хочет…

А) чтобы его народ был счастлив

Б) чтобы его народ был свободен

В) чтобы был свободен каждый отдельный человек

Г) дать счастье всему человечеству

Д) сделать свободным все человечество

 

В ЧЛД интересно поискать высказывания, которые вполне мог бы включить в свою речь на фашистском митинге Муссолини.

Предлагаем свои находки;

     «Мы призываем человечество к новой жизни, мы спрашиваем у этих разобщенных, обособленных, борющихся между собой людей, не наступило ли время открыть новые узы любви, учения и деятельности, которые должны объединить их, заставить их шествовать мирно, в порядке, любовно к общей судьбе» (социалист Сен-Симон)

Можно поискать и слова, которые мог бы высказать Муссолини не публично, а в узком кругу своих единомышленников

     «Человек… необходимо должен повиноваться высшим… Он повинуется тем, кого почитает лучшими, чем он сам, более щедрыми, более мужественными; и он всегда будет им повиноваться, и даже будет всегда готов и счастлив это делать» (философ Карлейль)

Мог ли произнести эту фразу в «овальном кабинете» Белого дома Рузвельт?

А мог ли эти слова произнести (или по крайней мере, подумать про себя) на рассвете в кремлевском кабинете Сталин?

 

Если мы изберем для разговора эту тему, то она может нас (слово за слово, мысль за мыслью) завести довольно далеко – ну, и пусть уводит! По крайней мере, мы научимся более или менее правильно оперировать всеми этими довольно сложными понятиями, активно присутствующими в нашей сегодняшней жизни (демократия, либерализм, тоталитаризм, общинность/соборность, те или иные цивилизационные ценности и др.).

______________________________

     Можно обратить внимание на любопытную футурологическую мысль Ортеги:

«…[Либерализм], вероятно, это не лучшая форма, но лучшие возникнут на ее основе и сохранят ее суть…»

Можно ли создать общество, в котором бы были соединены либеральные ценности и идея социализма? Попробуйте соединить высказывания либералов с Сен-Симоном, можно ли их слить воедино?

Поставить такой вопрос можно, но ответы на него – во второй половине века.

 

_____________________________________________

     Теперь – о фашизме.

     Хватит фашизм демонизировать. Фашизм, он – именно что, «обыкновенный», и в этом его коварство и опасность. Сколько ж можно делать из него внешнюю по отношению к нам западную «страшилку» и искренне считать, что уж он-то к нам самим отношения не имеет. Еще как имеет!

     Фашизм сидит и в нас самих (и в этом мы не отличаемся ни от немцев, ни от французов, ни от американцев, ни даже от англичан). Фашизм – это органика, это почва, которая начинает лезть из любого из нас, стоит хоть немного ослабнуть внутреннему культурному «сторожу». Недаром Гитлер провозгласил девизом своего движения «Blut und Boden!», «Кровь и Почва!» (а не «Голова и Сердце», например)… Это либерализм – порождение цивилизации, мощного культурного слоя, осмысления всех сложностей общественного бытия, а фашизм – вот уж действительно «почва и кровь», социальное язычество.

     Отдельные «фашистские» черты присущи обыденному, массовому сознанию органически. А в этой сфере преобладает не историческая память и не логика, – здесь все эмоционально-чувственно, неупорядоченно, детски-непосредственно, несистематизировано, фрагментарно.

     Но вот появляется человек, который из этой рассыпанной мозаики настроений масс «собирает» цельную, логичную, внутренне непротиворечивую «картинку» – и объявляет ее «гласом народа». Так появляется идеология, советскую разновидность которой мы называем «коммунизмом», итальянскую Муссолини назвал «фашизмом», а германскую Гитлер – «национал-социализмом» и т.д.

     Понятно, что укоренить в массовом сознании либеральные ценности необычайно трудно, а вот «естественного» иммунитета от фашистской идеи в массовом сознании не имеется.

 

______________________________________________

     В США первый явственный звоночек широкого «нашествия масс» прозвучал в 1920, когда все без исключения штаты приняли законы, запрещающие производство, продажу и транспортировку алкоголя («сухой закон»). Это спонтанное, резкое и грандиозное движение за всеобщую и абсолютную трезвость, оставившее горожан даже без пива, традиционные элиты остановить оказались не в силах. Непродуманный, принятый исключительно под влиянием эмоций, «сухой закон» выполнялся не слишком строго, и, хотя потребление алкоголя в стране снизилось за 13 лет вдвое, очень скоро (к 1940 году) оно вернулось к обычной национальной норме. Единственным долговременным следствием «сухого закона» стали выросшие на производстве и контрабанде алкоголя многочисленные преступные группировки (мафии), с которыми удалось справиться лишь к концу 80-х годов…

     В американской политике «нашествие масс» выбросило на поверхность экстравагантного популиста губернатора Луизианы Хью Лонга. Его широковещательные и агрессивные выступления, рассчитанные на «людей из глубинки», привлекли на его сторону миллионы избирателей. Он выдвинул американский вариант лозунга «всё поделить»: отменить налоги на бедные слои населения и резко взвинтить их на большие состояния. Участники его массовых митингов не задумывались о том, что лишь «богатые» в состоянии создавать новые рабочие места и со временем вывести страну из Великого кризиса, и такие меры отобьют всякую охоту заниматься бизнесом, задавят деловую активность — и популярность Лонга росла, как на дрожжах. Почувствовав такую поддержку, он заявил о намерении стать президентом США, и имел неплохие шансы на избрание в 1936 году. Дальнейшему развитию событий помешала лишь его внезапная гибель, после чего, лишенное «вождя», массовое движение, которое он возглавлял, быстро сошло на нет.

     Но поистине роковую роль сыграло первое вмешательство широких народных масс в экономическую сферу. Можем лишь повторить текст Главы:

«В экономику хлынули десятки миллионов новых «действующих лиц», – через банки и биржи в производство пошли накопления большой части населения. … Эти новые массовые капиталы быстро перебрасываются из отрасли в отрасль в погоне за сегодняшней выгодой, их движение зависит от слухов, подвержено ажиотажу и панике, оно легковерно идет за мошенническими посулами.

Новые, очень производительные технологии и усовершенствованная организация труда позволяют в короткое время производить огромное количество товаров, которые могут остаться нераскупленными и разорить своих производителей. …

В результате судорожного ажиотажа 20-х годов суммарная цена всех акций производственных компаний к 1929 году уже в 10 – 20 раз превысила реальную стоимость всего их имущества…

Все понимали, что цены на акции не могут расти бесконечно, но каждый из миллионов их покупателей надеялся, что успеет их продать еще до того, как цены на них начнут падать.

В этой обстановке стоило одному крупному держателю акций попытаться сбросить сразу большое их количество, на которое тут же не найдется достаточно покупателей, как цены на них резко понизятся, и все остальные, испугавшись, начнут тоже быстро-быстро избавляться от своих акций – а покупателей за ту же цену уже не будет!

Нечто подобное и произошло на Нью-Йоркской бирже 29 октября 1929 года…»

     Макроэкономические темы довольно скучны (хотя мы сделали все, что в наших силах, чтобы изложить механизм того кризиса максимально толково). Подчеркнем главное: рыночная экономика не сумела выдержать подобного «нашествия масс», она рухнула, завалив своими обломками и мировое хозяйство, что повлекло за собой неисчислимые бедствия…

____________________________

     В дальнейшем нам очень пригодятся эпизоды борьбы фермеров против обанкрочивания и распродаж ферм разорившихся собратьев. Оцените действия американских мужиков «с Айовщины» против совершенно законных действий судебных властей, учитывая то, что жили они не изба к избе в деревнях, а рассредоточенно на больших пространствах (это ж со скольких квадратных километров нужно было собирать людей, чтобы в городок явилось пятьсот фермеров!), что разорившийся фермер не был вступавшимся за него ни сват, ни брат и даже не ближний сосед. Вот вам и индивидуалисты-конкуренты…

     Говорят, что «Новый курс» так и не сумел вытянуть страну из затяжного экономического спада вплоть до самой войны. Да, статистика говорит, что это так. Но за эти годы удалось добиться самого главного – нация выбралась из отчаяния и, поверив в свои силы, вновь «засучила рукава».

     Вслушайтесь, вчитайтесь в знаменитые слова речи Рузвельта при первом вступлении в должность президента 1933 года:

«Пришло время сказать правду, и всю правду… Единственное, чего нам следует бояться, – самого страха, безрассудного, безликого, неоправданного ужаса, который парализует необходимые усилия по превращению отступления в наступление»

     Мы можем понять здесь американцев, – удар, который потряс Соединенные Штаты в 30-е годы, по силе, по национальной боли сравним с тем ударом, который обрушился на Россию/СССР в 90-е. Им, как и нам, чтобы выжить, пришлось отказываться от привычных и для многих дорогих принципов прошлого. И нам, подобно им, предстоит прежде всего избавиться от того страха, который и ныне беспорядочно бросает нашу страну из одного смертного греха в другой: из уныния – в гордыню.