Петр I, изменил древний традиционный порядок наследования престола, когда наследником становился старший сын — теперь, по новому закону, императором мог стать любой его подданый, на которого укажет самодержец. Но в 1725 году Петр умер, не успев назвать своего преемника. По приговору высших чинов государства (подкрепленного вооруженной силой гвардейских полков, выстроившихся перед дворцом) на трон впервые в русской истории взошла женщина — жена усопшего императора, недавно коронованная им под именем Екатерины I.

Прошлое Марты Скавронской неясно. В 12-летнем возрасте в Латвии она попала служанкой в дом пастора и через некоторое время была выдана замуж за капрала шведской армии, который сразу после свадьбы отправился в поход и пропал без вести. Судя по всему, юная пленница была красива, привлекала внимание мужчин — сначала главнокомандующего русской армией, потом Меньшикова, а затем и самого царя. Петр со своей подругой обвенчался, короновал ее, жил с ней больше двадцати лет и умер у нее на руках. У них было одинадцать детей, выжили из них две девочки — Анна и Елизавета. После смерти Петра, возведенная на престол стараниями «полудержавного властелина» Меншикова, в управление царством Екатерина не вмешивалась. Делами государства стал ведать Верховный Тайный совет из самых влиятельных вельмож, первым из которых был «Алексашка» Меншиков.

Через два года Екатерина тяжело и безнадежно заболела. Высшие чины стали решать, кто займет освобождающийся трон. Престарелый глава Тайной канцелярии Петр Толстой стоял за одну из дочерей императрицы, опасаясь, что другой претендент припомнит ему пытки и глухую гибель в застенках его ведомства царевича Алексея и будет мстить. Меншиков имел все основания опасаться того же, но решил рискнуть. За два часа до кончины императрицы Меншиков добился от впадавшей в беспамятство женщины указа о ссылке своего главного врага, Петра Толстого, и одновременно провел решение возвести на опустевший трон двенадцатилетнего внука Петра I от его первой жены Евдокии Петра Алексеевича. При этом ловкий Меншиков обязал царя-подростка жениться на своей дочери.

Лишенный всех богатств и званий и едва не погибший на плахе Толстой умер через полтора года в заточении в соловецкой тюрьме, а Меншиков, ставший генералиссимусом, плотно окружил своей «заботой» малолетнего монарха. Впрочем, венценосного мальчишку «приручить» было не так сложно — он всю жизнь был заброшен, мало-мальски нормального воспитания и образования не получил, чему-либо учиться был ленив, он даже по-русски говорил с трудом (единственно, что он знал в совершенстве, так это грязную татарскую ругань). При известии о том, что ему надо будет жениться, он громко расплакался. Мария же, его семнадцатилетняя красавица-невеста получила хорошее домашнее образование, говорила на нескольких языках, великолепно пела и танцевала, и к мужу-подростку относилась нескрываемым презрением — но кто ж будет спрашивать мнения «молодых», когда речь идет о делах государственных?!

Казалось, план Меншикова по породнению с царской династией сработал, состоялось даже обручение Марии с Петром, но тут вмешался случай — Меншиков серьезно заболел. Когда же он встал с постели и попытался приехать во дворец, его не приняли — у мальчика-императора появились новые друзья его игр и советчики из клана Долгоруких. По их наущению царским указом Александр Меншиков, лишенный имущества, наград и званий, со всем семейством отправлен был на вечное поселение на самый северный край сибирской земли, на Таймыр, в деревню Березово. Он успел построить себе избу, выстроил церковь прежде чем умер от инсульта через полтора года ссылки.

Жена его, не выдержав тягот пути, умерла еще в дороге, а старшей его дочери, бывшей «царской невесте» Марии, перед своей смертью суждено было испытать великую любовь. Сын главного меншиковского гонителя Долгорукого, молодой князь Федор, любил Машеньку настолько, что выправив бумагу на выезд из России, тайно бросился всед за ней, в Заполярье. Там они и соединились. Но судьба была к ним немилостива — уже в конце того жестокого века в поисках могилы знаменитого временщика около меншиковской избы копатели обнаружили гроб с телами молодой женщины и двух едва родившихся младенцев. Судьба князя Федора так и осталась неизвестной…

Тем временем уже четырнадцатилетнему императору внушили, что пора из Санкт-Петербурга возвращаться в древнюю столицу, в Москву. Там он впервые встретился со своей бабушкой, первой женой Петра Великого, которая уже стала называть себя «царицей». В Успенском соборе московского Кремля Петр II был торжественно коронован по образцу русских царей.

Между тем дела в государстве были не слишком хороши. Послы в своих донесениях писали:

«Всё в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может… каждый делает то, что ему придёт на ум… всякий стремится только свалить с себя тяжесть, никто не хочет принять на себя ни малейшей ответственности, все жмутся в сторонке… Огромная машина пущена наудачу; никто не думает о будущем; экипаж ждёт, кажется, первого урагана, чтобы поделить между собой добычу после кораблекрушения».

Не процарствовав и трех лет, Петр II заразился оспой, которая в две недели свела его в могилу. Долгорукие были в отчаянии, ведь в буквально в день своей смерти малолетний император должен был обручиться с княжной из их клана! Они попытались было подделать его завещание, по которому выходило, что трон должен был достаться его несостоявшейся невесте, не только невенчанной но даже еще необрученной. Несмотря на все огромное влияние Долгоруких это уж совсем ни в какие ворота не лезло. Также совет высших аристократов царства отказался даже обсуждать права на трон Елизаветы Петровны, дочери «Отца Отечества» и какой-то «лифляндской портомои» (Екатерины I). Верховный тайный совет решил обратиться к потомству брата Петра Великого, Ивана V.

Бурные события начала правления Петра I обошли стороной небольшой, тихий дворец его соправителя. Иван был болен «падучей» (эпилепсией), никогда и ни во что не вмешивался и происходящим не интересовался. Его женили, и до своей смерти в 1696 году он успел прижить пятерых дочерей, три из которых выжили. Младшая из них вышла замуж за неродовитого генерала, старшая, обладавшая сильным, независимым характером, показалась «выборщикам» слишком своенравной, средняя же — Анна — казалось, подходила на роль подчиненной им государыни больше всех.

Петр I из своих соображений выдал Анну за владетеля герцогства на территории современной Латвии, Курляндии. Накануне отъезда новобрачных Петр устроил пир, на котором молодой герцог попытался состязаться с императором в выпивке. Кончилось это для него плачевно — он скончался по дороге от последствий алкогольного отравления, так что семнадцатилетняяя герцогиня въехала в свою маленькую столицу Митаву (ныне Елгаву) уже вдовой. Сначала она много лет утешалась с российским резидентом, а затем полюбила своего молодого придворного Эрнста Бирона. И вот, через два десятилетия ее, казалось, устоявшаяся жизнь совершила крутой поворот — ей предложили российский престол.

Члены узкого кружка аристократов (Верховный тайный совет, «верховники»), после смерти Петра I успели привыкнуть к полной самостоятельности и собирались закрепить ее за собой окончательно. Анна уже долго жила у себя в Курляндии и в России не пользовалась каким-либо влиянием, была далека от каких бы то ни была «партий», что делало ее весьма удобной декоративной фигурой на троне. «Верховники» выработали к ней свои требования, условия, при которых они поддержат ее кандидатуру — «Кондиции». Новая государыня не имела права ни объявлять войну, ни заключать мира, она лишалась возможности вводить новые налоги, назначать новых офицеров выше полковника, лишать дворян «живота» и жаловать их вотчинами — «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».

Анну под неусыпным надзором привезли в Москву, но она тайными гонцами уже была предупреждена, что в древней столице зреет недовольство задумавшими государственный переворот «верховниками». Дворяне сплачивались в кружки, активно обсуждая предстоящие изменения в образе правления. И господствующим мнением — и отодвинутых от власти родов, и рядового дворянства — было то, что лучше уж подчиняться общей для всех царице, чем продолжать терпеть безраздельное хозяйничанье в государстве Салтыковых и Голицыных. Почувствовав накал этих настроений, Анна на общем собрании дворянства разорвала «Кондиции», которые хотели навязать ей «верховники», и командир охранявшей собрание гвардии провозгласил ее самодержавной государыней. «Верховники» вынуждены были смириться — «Счастье их, что они тогда не двинулись с места; если б они показали хоть малейшее неодобрение приговору шляхетства, гвардейцы побросали бы их за окно«.

Заняв трон, Анна расправилась с Долгорукими, сослав одного из них на Таймыр, другого в Соловецкий монастырь, а третьего в дальюю рязанскую деревню. Через несколько лет обнаружилось, что задушевный приятель Петра II вместе с родственниками подделал завещание императора, — их всех вернули и после пыток четвертовали (отрубили ноги, руки, а затем и головы). А под конец царствования не уберегся и составитель «Кондиций» Сергей Голицын — жившего в своем имении сановника обвинили в заговоре и бросили в Шлиссельбургскую крепость, где он и умер в камере (и вряд ли своей смертью).

Первое, что сделала новая государыня, панически боявшаяся заговоров, она восстановила «Канцелярию тайных розыскных дел» через застенки которой прошло до 20 тысяч человек; казненных за время ее царствования насчитывают до тысячи человек (не считая тех, кто исчез по подвалах этого пыточного учреждения безвестно). Двусмысленного слова или превратно понятого жеста часто было достаточно для того, чтобы угодить в застенок панически боявшейся заговоров императрицы, — и исчезнуть там без следа.

Страной фактически управляла группа высших вельмож — Эрнст Бирон, Генрих Остерман, Бурхард Миних, Рейнгольд Левенвольде. Их усилиями был наведен относительный порядок в государственных делах — отлажена система управления, упорядочен сбор налогов с населения, восстановлена боеспособность армии и флота.

Но, как и последний крестьянин ее страны, императрица была смертна — на десятом году царствования, на 48-м году жизни Анна умерла, успев оставить трон своему наследнику, двухмесячному младенцу Ивану Антоновичу. Он был правнуком соправителя Петра I царя Ивана, так что являлся вполне законным государем. До его совершеннолетия опекать его должен был Эрнст Бирон, что делало бывшего любовника Анны практически всевластным. Это крайне не понравилось другим членам узкого кружка, заправлявшего делами государства. Не прошло и года, как Бурхард Миних с гвардейцами ворвался в его спальню и выволок из нее своего бывшего союзника, — лишенный «живота» и всех пышных титулов, Бирон отправился в ссылку в дремучие уральские леса, в Пелым. Регентшей при младенце-сыне стала его мать, Анна Леопольдовна, а в борьбе за реальную власть схлестнулись Миних и Остерман. В результате прославленный фельдмаршал проиграл свою последнюю битву искушенному царедворцу и ушел со всех постов. Но поколению царедворцев, много лет вершивших российские дела, грозила новая беда — от дочери Петра I.

Елизавета Петровна, дочь Петра I и Екатерины I, вообще-то говоря, была естественной претенденткой на трон, однако решением высших чинов государства после смерти ее матери была отодвинута от престолонаследия. Внешне казалось, что тридцатилетняя «дщерь Петрова» смирилась со своим положением в полуопале и не претендовала на большее, в дворцовых сварах не участвовала, вела себя скромно, была, что называется, «тише воды, ниже травы». Но ее тщательно скрываемые мечты о российском троне оказались близки к осуществлению, когда престол был отдан годовалому младенцу под опекой матери, вечно витающей в облаках слабохарактерной лентяйке, поддающейся любому влиянию.

Маленький двор Елизаветы начал составлять заговор, душой которого были сама цесаревна и ее врач Иоганн Лесток. Остерман получил агентурные данные о готовящемся перевороте, но последнее слово было за правительницей. Молодая мать «императора в люльке» вызвала на разговор Елизавету, но та сумела оправдаться и успокоить правительницу. Но она поняла, что дальше медлить было смерти подобно — Елизавета бросилась в казармы Преображенского полка. Она давно была у гвардейцев своим человеком, крестила их детей, помогала деньгами, но самое главное — она была родной дочерью обожаемого ими «Отца Отечества», Петра Великого. Преображенцы поклялись Елизавете в верности, подняли ее на свои плечи и внесли претендентку во дворец. «Сестрица, пора вставать!» — сказала Елизавета, войдя в спальню правительницы. Всю царственную семью арестовали, а Елизавета Петровна заняла трон. Все свое царствование она провела в опасении, что кто-то решится с горсткой вооруженных сторонников совершить то же, что однажды удалось ей, — и она провела годы под плотной, днем и ночью, охраной той самой роты преображенцев, решимости которых она была обязана престолом.

В ночь переворота она дала клятву никого не казнить и свято ее исполняла. Поэтому наиболее выдающихся деятелей прежнего правления не четвертовали, не посадили на кол и не обезглавили — уже на плахе им было сообщено о помиловании. Остермана отвезли на Таймыр, в Березов, где он через пять лет умер. Миних двадцать лет провел в Пелыме и вернулся только в следующее царствование. Левенвольде умер в ссылке в Соликамске. «В сущности, преступление всех арестованных лиц состояло в том, что они не понравились новой императрице и слишком хорошо служили императрице Анне. Сверх того, Елизавета обещала тем, которые помогли ей взойти на престол, что она освободит их от притеснения иностранцев, поэтому пришлось осудить тех, кто занимал высшие должности… Миних, Остерман и Левенвольде перенесли своё несчастье с твердостью».

Анна Леопольдовна с мужем, Антоном Ульрихом, прошла несколько тюрем, пока власти не остановились на укрепленном соборе в Холмогорах. Там она через пять лет, успев родить несколько детей, и умерла. Ее малолетний старший сын, которого нынче называют Иваном VI, был отнят у матери и помещен в том же доме, где и вся семья, но был он там в полной изоляции от внешнего мира. Его семья даже не подозревала, что за толстой, глухой каменной стеной, буквально в несколький метрах от них томится ребенок, подросток, юноша, молодой человек, который так и не стал русским царем. Опасность очередного заговора заставила Елизавету перевести узника в одиночную камеру Шлиссельбургской крепости на острове у истока Невы. Войти в его камеру имели право только двое офицеров-охранников, да и то только для того, чтобы убить его в случае попытки его освобождения. Уже при новом царствовании (Екатерина II) один из крепостных офицеров, прознавший о том, кто находится в стенах Шлиссельбурга, попытался освободить 23-летнего Ивана, чтобы возвести его на престол, но, ворвавшись в камеру, он обнаружил только его остывающий труп — охранники, выполняя приказ, успели заколоть безымянного узника.

Государственный переворот означал при дворе, в тогдашнем центре власти, полную «смену караула». На смену «немцам» (большинство из которых с юности всю жизнь отдали России) пришло новое поколение правителей, которые гордились своей «русскостью». Впрочем, скрупулезные изыскания современных историков показывают, что число «немцев» в государственном аппарате в елизаветинские времена не только не уменьшилось, но и заметно увеличилось. Культурный «слом» все же произошел, но не в сторону «русскости» — именно с Елизаветы Петровны, владевшей французским, как родным, началась в России продолжавшаяся чуть ли не полтора века эпоха повальной «галломании». Для поколений русских дворян французский язык стал не только языком культуры, знаком престижа, но даже вторым (а то и первым) языком повседневного общения (как нынче во всем мире стал английский).

Елизавета Петровна, одна из красивейших женщин своего времени, вела жизнь полную самых разнообразных развлечений и увеселений — представлений и спектаклей, придворных балов и маскарадов, на которых она обожала блистать, постоянно меняя свои роскошные одеяния (гардероб ее составлял более 15 тысяч платьев). Она практически ничего не читала, проводя время на охоте, верховой и лодочной езде и в заботах о своей красоте. «Беспорядочная, причудливая, не имеющая определённого времени ни для сна, ни для еды, ненавидящая всякое серьёзное занятие, чрезвычайно фамильярная и вслед затем гневающаяся за какой-нибудь пустяк, ругающая иногда придворных самыми скверными словами, но, обыкновенно, очень любезная и широко гостеприимная». Были и интимные увлечения, и весьма серьезные, но императрица редко путала свою личную жизнь с делами государственными.

Ее самой сильной любовью на протяжении десяти лет был Алексей Разумовский, с которым Елизавета тайно обвенчалась. Он был сыном спившегося козака, украинцем из под Чернигова, мальчиком пел в хоре, где был замечен и отвезен в столицу. При дворе цесаревны он превратился в красавца-мужчину, полновластного распорядителя всех ее дел. После государственного переворота, обладая огромной, практически неограниченной властью, став одним из богатейших людей страны, новоиспеченный граф и генерал-фельдмаршал остался скромным, некорыстолюбивым, набожным человеком, который старался не вмешиваться в придворные интриги и держался в стороне от вечных дворцовых «разборок». К своему стремительному возвышению относился с юмором. Когда эта долгая любовь стала угасать, сменяясь глубокой привязанностью, и Алексея сменил другой, он отнесся к этому с пониманием и грустью.

Когда же больная Елизавета почувствовала, что умирает, к своему смертному ложу она позвала всего трех человек: выбранного ею наследника престола, его жену и — Алексея Разумовского. А когда императрица Екатерина II прислала к нему своего канцлера спросить, правда ли, что они с Елизаветой были обвенчаны, Разумовский вынул из ларца какой-то документ, поцеловал его — и бросил в огонь камина…

Всеми делами в государстве заведовали ее приближенные вельможи, Елизавета же взяла на себя обязанность подготовить себе смену. Но нельзя сказать, что вышло это у нее удачно. Она выбрала себе в наследники малолетнего сына своей старшей сестры, давно выданной Петром I замуж за одного из германских герцогов. Мальчик, носивший пышный титул герцога Голштейн-Готторпского, рано потерявший обоих родителей, был воспитан приставленными к нему придворными его захолустного герцогства; естественно, по-русски не говорил, к свершениям знаменитого деда и, вообще, к России был абсолютно равнодушен и чуть ли не единственным его увлечением были игры «в солдатики». Вырос он болезненным и хилым, боязливым, впечатлительным, обожал все военное, хотя при этом боялся пушечной пальбы. Елизавета присмотрела ему и жену — дочь еще одного из мелких немецких князей Софию Ангальт-Цербстскую. Их окрестили в православие, дав имена на русский манер — Петр Федорович и Екатерина Алексеевна.

В 1756 году у молодой четы появился сын, хотя имеются серьезные сомнения в том, что родила Екатерина от Петра, что у них вообще когда-либо были интимные отношения — они были холодны друг к другу чуть ли не с первой встречи, жили отдельно и предпочитали «интим» со своими приближенными. Тем не менее родившийся ребенок был признан официально и через много лет стал российским императором Павлом I.

В 1761 году Елизавета скончалась, оставив Петра III c глазу на глаз со страной, которую он не знал и не любил. Нелюбовь эта была взаимной (были известны слова новоиспеченного «православного» при известии о том, что его дядя стал шведским королем: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа»). Последствия роковой ошибки Елизаветы выявились незамедлительно — новый император тут же разрушил всю систему международных договоров, в которой была задействована Россия, заключил союз с противником, с которым много лет с Австрией и Францией сражалась русская армия, прусским королем Фридрихом II, и все это ради одной цели — вместе с пруссаками отвоевать у Дании гольштейн-готторпские владения его семьи.

Лучше бы он этого не делал — в российском обществе (а оно к тому времени уже народилось) это вызвало бурю возмущения. Заговор против неумного, до сих пор продолжавшего играть игрушечными солдатиками, императора вызрел стремительно, и во главе заговора встала его официальная жена, Екатерина Алексеевна. За годы жизни при елизаветинском дворе Екатерина сделала все, чтобы стать русской — в совершенстве выучила язык, приучила себя исполнять все церковные обряды, пыталась даже вернуть моду на русское платье, стала «своей» в новом поколении российских аристократов и дворян. Умная, начитанная, благочестивая и доброжелательная Екатерина была настолько непохожа на своего всеми презираемого мужа, что для гвардии и петербургского общества вариантов не существовало — править должна именно она.

33-летняя Екатерина справедливо рассудила, что каких-то особых усилий для дискредитации мужа ей предпринимать не стоит — Пётр сам скоро всех настроит против себя. Когда накануне выступления на Данию император со всем двором выехал из столицы, чтобы справить свои именины, выяснилось что императрица исчезла — Екатерина бросилась в казармы гвардии, возмущенной этим бессмысленным походом вместе со вчерашним противником. Гвардейские полки тут же присягнули «Императрице и Самодержице Всероссийской», их примеру последовали Синод и Сенат, Кронштадтская морская крепость и население столицы. Совершенно павший духом Петр подписал отречение и при до сих пор невыясненных обстоятельствах был убит. Екатерина не передала трон официальному наследнику, сыну Петра III, а, ссылаясь на «желание всех Наших верноподданных, явное и нелицемерное», заняла его сама.

Началось долгое, 34-летнее царствование Екатерины II, время «просвещенного абсолютизма», ставшее для России поистине «золотым веком».