Бывший воспитанник детского дома в Кологриве, журналист, писатель, краевед Костромской области

В двадцати километрах от Кологрива есть живописный уголок – Княжая Пустынь. Впервые я побывал здесь четверть века назад и понял, что уже до конца дней своих не забуду эту огромную гору посреди тайги и вид с орлиной высоты. …В часы душевного смятения, тоски и недовольства жизнью я мысленно обращался к этому уединенному мирку, теша себя надеждой когда-нибудь вновь побывать на этом небольшом клочке земли, наполненном легендами и былями.

И случай представился…

В лесопункте Советский мы встретились с Александром Петровичем Баданиным, бывшим лесником. Он сказал, что в Пустыни уже никого не осталось, все уехали. А его дом еще стоит, он следит за ним…

– А почему деревня зовется Княжая Пустынь? – поинтересовались мы.

– Речка у нас Княжая. А в Пустыни прежде жили монашки. Монастырь, значит, здесь был. При мне еще одна жила. Пашечка. Убили ее. И так ведь просто, из озорства. Поднималась однажды с хворостом в гору. А мужики выпили. И ну давай потешаться над ней. Дурачку Сережке Иванову говорят: «А ну-ка, мол, тюкни ее поленом по голове». Он и тюкнул. Да насмерть. Старушонке-то много ли надо?

Александр Петрович замолчал. Молчали и мы, смотря в лобовое стекло на дорогу, которая круто забирала вверх.

– В старину в Пустыни святое место было, – продолжал наш проводник. – Паломники приходили сюда из Вологды, из Вятки и из других мест, за сотни километров. В монастыре и гостиница была, красивая постройка с балконом. Сейчас уж она развалилась. Кто приходил свои грехи отмаливать, камни да воду в гору таскали. А иные просто полечиться приезжали.

– Чем же здесь лечились-то?

– Как чем? У нас здесь два святых потока. Говорят от многих болезней эта водичка лечит. Меня иногда ломота в руках замучит, так приду на ключик-то, сполоснусь и проходит. Хотите верьте, хотите нет, это уж ваше дело…

Потом Баданин вспомнил две липы, которые росли на склоне горы и, по поверью, обладали целительными свойствами: погрызешь веточку, и зубы перестанут болеть. Липы спилили. Обрубок одного дерева я видел в краеведческом музее в Кологриве. Экспонат представляли как выдумку попов, греющих руки на невежестве народных масс. Музейная служащая Таня как-то попробовала погрызть обрубок – не помогло, зубная боль не прошла. Может быть, и в самом деле боли паломников проходили от самовнушения, но ведь и другое вероятно: дерево питалось соками земли, а они, возможно, целебными были. Ну а обрубок теперь стоит где-то под лестницей. Какая в нем жизнь?

…Баданин повел нас мимо оставленных домов к деревянной церкви.

– Раньше в Пустыни было двести дворов, – сказал он с достоинством. – Деревянная церковь без гвоздей. Здесь был клуб. Когда-то спектакли ставили. А в каменной церкви – столовая. И пекарня тут же.

Рядом с деревянной церковью – погост. Все здесь поросло мхом. Вижу две чугунные могильные плиты, прислоненные к церковной стене. На одной из них прочитал, что крестьянин Лука Васильев принес с Афона в Княжую Пустынь распятие животворящего креста.

– Тут раньше три плиты было, – заметил Баданин. – Одну увезли в столовую, в поселок. На кухне она сейчас. Готовят на ней…

На обратном пути мой приятель развернул на коленях карту Костромской области. «Посмотрим хоть, где мы находимся». Я повернулся к нему. На прежних картах Пустынь была чуть севернее города Кологрива. На новой карте ее уже не было…»

«Застойное» двадцатилетие — потеря перспективы. 1964-1984 годы