Борис ХАЗАНОВ
Русский писатель и врач. Студентом (1949) был арестован и шесть лет провел в лагерях. В начале 80-х сумел эмигрировать в Германию.
«Что ж, в определенном смысле — я никогда не был патриотом. В своей стране я чувствовал себя ссыльнопоселенцем. Я привык стыдиться этой родины, где каждый день — унижение, каждая встреча — как пощечина, где все — пейзаж и люди — оскорбляет взор. Но тайное чувство шепчет мне, что этот стыд есть род извращенной любви»
«Марксизм возник как реакция на идеализм и прекраснодушие XIX века, как призыв взглянуть в глаза жестокой правде жизни. В России эту правду не надо было открывать: она лезла в глаза на каждом углу… Достаточно было заглянуть в ворота первой попавшейся фабрики, чтобы убедиться: старик прав, а все остальное болтовня»
«Научный социализм» Маркса и его последователи в Европе и в России
«История превращения России в Советский Союз записана, как в книге судеб, в русском фольклоре. Богатырь Илья Муромец, колоссальная инерционная масса России, тридцать три года сидит неподвижно в родительской избе, потом поднимается и седлает такого же, как он, огромного коня. Его ждут подвиги. Внезапный переход от растительного существования к сверхестественной активности равнозначен скачку в другое время.
Время утопии – это время митингов, патетических клятв, вдохновляющей простоты лозунгов и геометрических эмблем, время, когда некогда жить обыкновенной жизнью. Время изможденных вождей, потрясающих костлявыми кулаками, и ответом им служит согласный гул толпы.
Время полного экономического крушения, воровства и пиров, похожих на пир во время чумы, и посреди этого разора – шествие кумачовых флагов, какой-то нескончаемый парад-фестиваль; героическое время патрулей, нарукавных повязок, кожаных курток и скрипящих ремней, время юношей, время женщин, отшвырнувших быт…
Вдруг начинает казаться, что до горизонта, скрывающего лучезарное будущее – подать рукой… Не латать эту старую, изношенную, скучную и беспросветную жизнь, а сломать ее напрочь…
В спешке и панике воздвигаются города, трещат леса, мелеют реки, целые деревни снимаются с места, уезд перебирается в область, область бежит в столицу, и скоро все города превращаются в чудовищно переполненные деревни. С бешеной скоростью крутится государственный механизм, перемалывая тело народа в фарш…
Но на полпути к земному раю силы оставляют измочаленного гиганта, и он вновь впадает в оцепенение. И снова до чуткого уха Европы доносится могучий храп…»
«Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917–1920 годы
«Тирания, это ужасное и гнусное бедствие, обязана своим происхождением только тому, что люди перестали ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве. Некоторые думают, что причины появления тиранов – другие, и что люди лишаются свободы по недоразумению и без всякой вины, просто потому, что стали жертвой тирана. Но это ошибка… Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа, на место закона и права становится отдельный человек. Поэтому некоторые люди не замечают тирании даже тогда, когда она уже наступила». У этого голоса нет имени, цитата так и дошла до нас в виде цитаты – из сочинения неизвестного моралиста V века [до н. э.]… Но не все ли равно, откуда это заимствовано? В сущности, здесь все сказано»
Построение тоталитарного государства в СССР
«Мир погряз в грехе, в поклонении идолу денег, порабощен алчной буржуазией, воплощением всего худшего в истории. Но явился избранный народ, русский пролетариат, в широком смысле – весь русский народ, и новый Моисей ведет его в обетованную землю. Как и Моисею, Ленину не довелось увидеть завершение этого пути; его дело продолжает верный ученик, с нами наше великое Учение, с нами – симпатии угнетенных всей земли. Так вперемежку с обломками иудео-христианской мифологии родилась новая русская утопия, захватившая в двадцатых годах значительную массу населения бывшей Российской империи»
Построение тоталитарного государства в СССР
«Тирания, это гнусное бедствие…» Мне было семнадцать лет, когда я вычитал эти слова в одной книжке, это был первый год после войны и лучшее время нашей жизни, я прочитал эти слова, и внезапно мне пришло в голову, что ведь это – о нас и что самый отъявленный антисоветчик не мог сказать о нас хуже. Тот, кто живет в деспотическом государстве, сам в этом виноват, ибо принадлежит к народу, который в этом виноват. Гнусное бедствие оттого гнусно, что оно превратилось в нормальный образ жизни. И потому подданные тирана не замечают, что ими помыкает ничтожество, не замечают тирании, как глубоководные рыбы не чувствуют давления воды и не страдают от мрака. Когда же им приходится слышать о существовании другого мира, они оказываются способными рассуждать о нем лишь в терминах своего собственного подводного мира»
«Застойное» двадцатилетие — потеря перспективы. 1964-84 годы
«Вы спрашиваете, что за диковинная штука демократия, спрашиваете… тех, кто никогда ее не нюхал, у кого о ней такое же представление, как об устрицах или ананасах в шампанском. Странным образом демократия, которая, если не ошибаюсь, имеет отношение к простому народу, демосу, кажется нам чем-то изысканно-чужеземным, роскошным и аристократическим. Не зря, должно быть, это слово не имеет эквивалента в русском языке. «Народоправство» больше похоже на самоуправство…
Демократия – это общество, которое ухитряется существовать без лагерей. Демократия – это такое общество, где смеются над авторитетами, где не чтят святынь, не кланяются портретам, не обожествляют алебастровых идолов, не поют хором, не шагают в ногу, не ликуют по расписанию, не сморкаются по приказу, общество, которое находит особое удовольствие в том, чтобы ставить под сомнение все свои институты, и всегда спрашивает себя, оправдывает ли оно свои вывески, общество, удивительная особенность которого состоит в том, что там не поощряют доносов, не превозносят посредственность, не преследуют оригинальность, не карают за талант, не рассматривают юмор как государственное преступление, – и при этом оно каким-то чудом продолжает жить.
Демократия – это маленькая Греция, которая выставляет триста воинов, и эти воины умудряются защитить ее от вражеских полчищ; демократия – это богатырь в одежде шута, которому пепел отца стучит в сердце, но никто об этом не знает; это дворец, в котором сидит король, нацепив на себя желтую шестиугольную звезду, и ничего с этим глупым королем не поделаешь; демократия – это то, до чего мы с вами не доросли и никогда не дорастем, потому что время роста давно миновало. Демократия это юность, а тирания – гнусная старость»
«Существовали и, кажется, существуют до сих пор иллюзии, что этот порядок можно улучшить – смягчить или рационализировать, не меняя его по существу: технократические, экономические или правозащитно-демократические грезы. Но суть этого порядка состоит в том, что его невозможно реформировать. Потяните за ниточку – и зашатаются колонны. Выньте один кирпичик – и повалится все здание.
Порядок есть порядок. В многонациональной стране он не дает вскипеть кровавой каше, в которую превратилось бы освободительное движение окраин, стоит только ослабнуть скрепам; …надлом столба, на котором держится вся исполинская пирамида, будет означать для огромного множества людей потерю всех средств к существованию, голод, развал, разгул на безбрежных осиротевших территориях. И вместе с тем мы чувствуем, мы чуем, как чуют близость гнилостной весны, как чувствуют приближение смерти, – безнадежную старость всего государственно-национального организма…
Подлинная трагедия состоит в том, что в этой стране, где все живое, смелое и самобытное душит неподвижная власть, где бездарные наставляют талантливых, старики притесняют молодых, мертвые правят живыми, слишком многим кажется, что такая власть необходима, так как она не дает вырваться наружу хаосу, царящему в душах. Что такое этот хаос, знает на частных, но незабываемых примерах каждый. Ужас перед народом – чувство, присущее не только верхушке, но, прежде всего, самому народу…»
«Перестройка» в СССР и конец «холодной войны»
«О тоталитарном режиме обычно говорят, – и мы говорили, – что он превращает всех граждан в своих сообщников. Говоря о советском режиме, можно добавить, что он превратил своих граждан в иждивенцев. При этом оказывается, что иждивенцы – все. Это придает государству потусторонние черты, но этот призрак всегда с вами; …он везде, хотя его нигде не видно. Он недостижим и всесилен, все обязаны ему всем. Лозунги «спасибо нашему родному правительству», «спасибо партии» и т.п. не вполне лишены смысла: государство в самом деле кормит, поит и одевает своих подданных, тратит деньги на их обучение, вообще милостиво разрешает им жить, – и, разумеется, беспощадно третирует их. В этой стране, где каждый находится в неоплатном долгу перед родиной, то есть государством, люди беспомощны, как подростки… Огромное большинство населения отучено от самостоятельности, лишено сознания общих интересов, инстинкта солидарности и не знало бы, что ему делать со свободой, если бы свобода свалилась на него с небес
С недоумением прислушивается советский человек к смутным и искаженным известиям о волнениях в Польше; ему говорят, что они – результат заговора реакционных сил против польского народа, и он готов этому верить; его возмущает неблагодарность поляков, «за которых мы проливали кровь»; месте с тем он испытывает к ним что-то вроде зависти – и в любом случае понимает, что ничего подобного не может и не должно случиться в России. Инстинкт… подсказывает им, что без этого государства они не смогли бы ступить и шагу, рухни оно – и все они превратятся в толпу беспомощных потерявшихся детей»
«Перестройка» в СССР и конец «холодной войны»