1759 — 1833

Уильям Уилберфорс не принадлежал к потомственной знати, он был единственным сыном богатого купца. Так получилось, что накануне поступления он получил сразу два крупных наследства и мог не думать о материальной стороне жизни. Слабое от рождения здоровье не помешало ему в Кембридже с головой погрузиться в студенческие «грехи юности» — карты, скачки, ночные гульбища, франтовство и т. п. Очень скоро Уильям стал среди сокурсников весьма популярной личностью — он был не только умен, но и щедр, остроумен, везде был «душой компании».

Там он познакомился и сдружился с сыном знаменитого премьер-министра Уильямом Питтом [Уильям Питт-старший, выходец из нетитулованных дельцов, был не только возведен в графское достоинство, не только получил звание потомственного лорда, но и — редчайший для Англии случай — ему был поставлен памятник при жизни (кстати, и американский город Питтсбург — его имени)]. Студенческие разгульные «шумства» не помешали обоим выйти из университета разносторонне и глубоко образованными людьми. Для Питта жизненная дорога была ясна — политика. Они оба часто наблюдали с галереи для публики дебаты в Палате общин. Питт убедил Уилберфорса также посвятить жизнь политике.

Карьера Питта-младшего была фантастически удачна — имя знаменитого отца и благоприятный расклад сил в Палате общин дали ему кресло премьер-министра Англии в 24 года (!), он стал самым молодым главой правительства в истории страны. Путь же Уилберфорса столь успешным быть не мог, но, тем не менее, в 21 год, еще будучи студентом, он стал членом парламента [впрочем, в то время стать членом Палаты общин не было большой проблемой. Для этого необходимы были лишь деньги, правда, немалые (в случае Уилберфорса — 8 тысяч фунтов стерлингов)]. Когда его друг Питт стал премьером, не имея большинства в Палате, Уилберфорс стал там активным сторонником его правительства.

В 1883 году молодой парламентарий и завтрашний английский премьер отправились путешествовать по континенту. Французская революция была еще в самом начале, и они имели возможность встретиться и с героем американской войны и французской революции генералом Лафайетом, и с королем Людовиком XVI, и с американским послом Бенджаменом Франклином, и с королевой Марией-Антуанеттой — они посмотрели в глаза еще живым участникам надвигающейся грандиозной французской драмы.

Но, когда после краткого возвращения на родину, Уилберфорс возобновил европейское путешествие, с ним что-то произошло. Такие перевороты случались и с другими людьми и, как правило, не были связаны с какими-то роковыми, всем видными событиями. Просто люди менялись. Вот, и Уильям Уилберфорс вернулся в Англию совсем другим человеком.

Из ведущего рассеянный образ жизни богатого политика, он превратился в молодого [его «новая жизнь» началась в 26 лет] человека, сосредоточенного на своих недостатках и прошлых грехах. Он начал вставать рано, чтобы читать Библию, молиться и вести дневник, в котором пытался осознать самого себя. Он стал беспощадно самокритичным, безжалостно осуждая свой прошлый образ жизни и глубоко сожалея о потерянном ранее времени, отнятым у служения Творцу.

В то время религиозный энтузиазм рассматривался в английском «свете» чуть ли не как социальное преступление (еще шел 18-й век — «век Разума»), люди из высшего общества, не скрывавшие своей религиозности, подвергались насмешкам и презрению. Уилберфорс решил не уходить из Палаты и продолжать политическую деятельность «с повышенным усердием и добросовестностью». Это было тем легче, что он внешне продолжал оставаться таким же остроумцем, интересным собеседником, тактично и уважительно относившемся к любому человеку, с которым общался.

Немногим ранее религиозная секта квакеров начала компанию за отмену рабства, но для ее успеха им не хватало человека, находящегося в центре политической жизни страны, в парламенте. Такого человека они увидели в «новом» Уилберфорсе. С другой стороны, и его друг Питт также настоятельно советовал ему заняться этой проблемой. И Уилберфорс решился.

Задача, поставленная перед собой аболиционистами [от латинского abolitio, «отмена»] была настолько трудна, что казалась невыполнимой. Уничтожение рабства в колониях и работорговли для отечественных, испанских, португальских и французских заказчиков «живого товара» не только не сулило никаких материальных выгод стране, но грозило плантаторам и судовладельцам огромными убытками. А это приводило к потере заработков для множества людей, так или иначе связанных с этим сверхвыгодным бизнесом.

Но на стороне весьма немногочисленных противников рабства был моральный авторитет, авторитет Книги. Государственная англиканская церковь старалась не замечать вопиющей несправедливости превращения себе подобных в собственность. Но в ее среде появилась группа, назвавшаяся евангельскими англиканами — и они, впервые в истории английской церкви, объединились ради благого дела с преследуемыми квакерами.

Эти глубоко верующие люди собрались в лондонской типографии в 1787 году и назвали себя Комитетом борьбы за отмену работорговли. Именно запрет работорговли они сделали своей первой целью, полагая, что после этого рабство постепенно сойдет на нет. Они начали собирать материалы о положении рабов на английских плантациях сахарного тростника и солеварнях, об ужасных условиях перевозки рабов через Атлантику. Они печатали книги и памфлеты, где доказывалось глубокая аморальность обращения людей в «движимое имущество», абсолютная несовместимость рабства с нравственными ценностями христианства. Они начали выпускать постеры и значки со своими лозунгами. Они устраивали лекционные туры во многих городах страны с пропагандой своих взглядов. Они возили публику в порты — осматривать суда работорговцев — люди должны были своими глазами видеть ужасающие реалии этого «бизнеса».

Их деятельность вызвала бешеное сопротивление всех, кто был связан с работорговлей. Им говорили, что религия и бизнес — это разные, не связанные друг с другом дела, что религиозность является лишь личным делом каждого и не должна вмешиваться в область бизнеса: «Стоит только позволить религии вмешаться в общественную жизнь, как дела тут же начинают принимать скверный оборот», «Гуманность – это сугубо личное чувство, а не общественный принцип». Публике внушалось, что африканцы «не совсем» люди, и нравственные правила европейцев к ним неприменимы.

Но постепенно общественное мнение начало пропитываться идеями аболиционистов. Стала распространяться «мода» отказа от сахара — ведь его делают рабы! В дверях лавок, торгующих сахаром из Индии, где не было плантационного рабства, появились объявления: «Наш сахар сделан свободными людьми!»

Когда Уилберфорс в первый раз внес в Палату законопроект о запрете работорговли, все убедились, что дело небезнадежно — за него проголосовала треть парламента. В Комитет стали приходить видные, влиятельные политики. А Уилберфорс раз за разом, год за годом предлагал Палате свой законопроект, и он набирал там все больше и больше голосов…

Но война с Францией, казалось, похоронила надежды аболиционистов. Английское общество увидело, к каким последствиям может привести свобода — и отвернулось от поборников свободы рабов в собственной стране, на которых стали смотреть как на предателей. Но, когда адмирал Нельсон (кстати, ярый противник Уилберфорса и его единомышленников) разбил в 1805 году испано-французский флот, и угроза наполеоновского вторжения в Англию миновала, общественное мнение страны вновь стало переходить на сторону противников торговли людьми.

И, наконец, 25 марта 1807 года британский парламент принял Акт о запрете работорговли. Закон, потребовавший от Уилберфорса почти 20 лет борьбы, был принят 283 голосами против 16.

Согласно Акту о запрете работорговли капитан, пойманный с невольниками на борту, должен был подвергаться штрафу в размере 100 фунтов стерлингов за каждого раба [в Вест-Индии за них платили по 80 фунтов]. Купля/продажа ранее обращенных в рабство людей внутри некоторых британских владений еще сохранялась, но продажа в рабство свободных африканцев была запрещена. И главное, запрещалась перевозка рабов из Африки в Америку.

Это был прорыв, после которого началось интенсивное и последовательное свертывание всей системы рабства. Началось регулярное военное патрулирование африканского побережья. С 1811 года перевозка через океан рабов стала рассматриваться как уголовное преступление. В Африке стал действовать вице-адмиральский суд для рассмотрения дел о работорговле, во главе которого был поставлен известный противник рабства.

США поспешили также запретить работорговлю, чтобы не подставлять свои суда под удары английского флота. Запретил торговлю невольниками даже Наполеон, до того упорно охранявший интересы французских работорговцев. Пункт о запрете работорговли вошел в мирный договор, завершивший наполеоновские войны. Испании и Португалии англичане заплатили почти миллиард фунтов стерлингов за отказ от торговли африканцами. В 20-е годы невольники были освобождены почти во всей Латинской Америке. Западноафриканское побережье патрулировали суда уже десятка европейских стран, входя в устья рек для разгрома баз работорговцев.

Спрос на даровую рабочую силу в обеих Америках была столь высок, и цена на продаваемых рабов столь соблазнительна, что рвущихся к наживе работорговцев не останавливали ни запредельные штрафы, ни даже виселицы — их можно было остановить только ликвидацией рабства, как такового. И во главе этого движения снова был Уильям Уилберфорс.

28 августа 1833 года британский парламент дополнил запрет работорговли запретом рабства вообще. И уже ушедший из Палаты по состоянию здоровья Уилберфорс в свои последние дни сумел увидеть результат своих сорокалетних усилий…

Уильям Уилберфорс был похоронен в Вестминстерском аббатстве рядом с его другом Уильямом Питтом [Уильям Питт-младший умер в 1807 году на фоне крайнего переутомления, не будучи в силах пережить поражение своего детища — очередной антинаполеоновской коалиции европейских стран — в битве при Аустерлице].