РАЗГОВОР. Европа — трудный путь к единству
В 19 веке вопрос об объединении Европы, в общем-то, на повестке дня не стоял — чтобы он стал актуальным потребовался страшный опыт двух европейских войн в которые был втянут чуть ли не весь остальной мир. Но общность корней европейской цивилизации, похожесть стран Старого света настолько бросалась в глаза, что в тогдашней России об этом стали думать — как вести себя в случае, когда перед ними встанет Европа объединенная.
Опыт общения с таким объединением уже был — в первой Отечественной войне 1812 года, когда от наполеоновской европейской империи удалось отбиться, и в Крымской кампании, когда объединившиеся державы «разобрались» с Россией весьма круто на ее же территории. Так что, европейская интеграция образца 19 века могла восприниматься в России только как военная угроза. И, вероятно, это было правильно.
Но прошел целый век после последнего столкновения России с силами объединившейся Европы, прежде чем та стала реально, всерьез и надолго интегрироваться. И условия такого объединения были уже совсем другие.
«Камни» ее, страны, из которых начала строится Объединенная Европа, были все те же. Но появился новый «раствор», который скрепил эти «камни» в здании новой Европы — права человека.
Произошло нечто невиданное в истории: государства отказались от очень существенной части своего суверенитета, от права обращаться со своими гражданами так, как они считают нужным и даже как считает справедливым большинство населения.
Перед Евросоюзом постоянно встают новые и новые проблемы. Однако сращивание, взаимопроникновение экономик и участие в общем военном оборонительном союзе делает это объединение прочным, долговременным и способным к дальнейшему развитию.
Разумеется, Сталин был против европейской интеграции. К этому его толкали буквально все выгоды для его империи (которую он создавал совершенно, абсолютно иными способами). И у него были некоторые рычаги для торможения европейского объединения — слова, которые приведены в ЧЛД, взяты из его речи на 19 съезде партии, когда диктатор обращался к главам зарубежных компартий. Их депутаты в парламентах, конечно же, вели противоинтеграционную работу, но, чтобы затормозить процесс, их сил было явно недостаточно.
Судя по этому обращению, Сталин играл на знакомых каждому европейцу струнах — национальный суверенитет, полная самостоятельность государства и народа решать свои проблемы так, как это они считают нужным и для себя удобным, патриотизм того типа, который в России называют «квасным» (а во Франции, вероятно, «сидровым», а в Англии — «пудинговым»), национальная романтика, породившая целый пласт культуры и т. д, и т. д.
Но энергия этого движения в Европе уже иссякла. Убеждение народов, что «каждый сам за себя», что высший принцип любого государства — обеспечить лишь национальные интересы своей собственной страны, привел к такой крови, что очень многие европейцы поняли, что дальше так жить нельзя. Из отказа от этих традиций, привычек и выросло движение за единение Европы — долгий путь, который медленно, но верно продолжается и сегодня.
Но национализм не умер, он продолжился в Шотландии (Великобритания) и в Стране басков, Каталонии (Испания), в Бельгии (фламандцы и валлоны) и Ирландии. И, что характерно, везде потерпел поражение и сошел на нет. Впрочем, стал стихать не национализм, а борьба за создание своего собственного государства — какой смысл, если в конце концов все равно оказываешься все в той же Объединенной Европе?..
Национализм устремился в культуру, в осознание своей особости и своеобразия среди остальных европейских народов, в поиски и возрождение национальных особенностей не только больших, многочисленных народов, но даже самых малочисленных народностей, едва сохранившихся реликтов сложной истории многоплеменной Европы. Это национальное возрождение уже не опасно для европейского мира, а работает на него, лишь укрепляя европейское единство.
А вот, стоит ли России задумываться о том, как бы присоседиться (в весьма далекой перспективе) к этому уникальному образованию, Объединенной Европе, — думайте сами. Да и примут ли?..