Интеллигенцией называла себя та часть образованного слоя, которой совестно было пользоваться преимуществами своего положения в то время, как народ унижен, невежествен и беден. Просто заниматься своей профессией, делать карьеру и «устраиваться» в жизни интеллигенты считали морально неприемлемым, невозможным для порядочного человека в такой стране, как Россия.  

Культурная пропасть между «европеизированной» верхушкой общества и почти не затронутым цивилизацией крестьянством была настолько велика, что некоторые иностранные наблюдатели называли Россию колониальной страной, в которой «белое меньшинство» управляет «туземным» большинством – примерно так же, как англичане управляют Индией. Меньшинство пользовалось гражданскими правами, обладало сильным чувством собственного достоинства. Большинство же ни о каких «правах» понятия не имело, трепетало перед любым начальством и предпочитало порку даже самому небольшому штрафу или непродолжительному тюремному заключению.

Российская интеллигенция  не могла мириться с таким положением. Видеть мужика в лохмотьях, униженно ломающего шапку перед любым «барином» – мелким чиновником, полицейским, швейцаром в господском доме, – для юноши, воспитанного на западноевропейский лад, было нестерпимо стыдно. Еще стыднее было сознавать, что у него нет с этим мужиком практически ничего общего – они живут в разных мирах и говорят на разных языках. Заветной мечтой интеллигенции было преодолеть этот разрыв, сблизиться с народом, научиться понимать его и приносить ему пользу. После отмены крепостного права и создания земств сотни горожан-подвижников отправились работать в деревню – изучать народную жизнь, помогать, учить, лечить.

Работа в деревнях для городской молодежи была настоящим подвигом, требующим бесконечного терпения и веры. Крестьянская жизнь на взгляд горожанина представляла собой беспросветный кошмар – нищета, грязь, пьянство, безразличие не только к образованию, но и к здоровью собственных детей…

Для людей, воспитанных на «народнических» идеях, особенно больно было видеть, насколько далека реальная крестьянская община от той «социалистической» организации, которую они себе представляли. Взаимопомощи и солидарности тут было гораздо меньше, чем в студенческой или рабочей среде. Община нередко отказывалась выполнять даже то, что ей предписывалось законом, – например, брать на себя содержание сирот и нетрудоспособных. А уж о том, чтобы вскладчину купить что-то для общего пользования, и речи не шло.   

Было совершенно ясно, что усилия горстки добровольцев не могут изменить эту картину к лучшему. Врач, раздавая лекарства в земской больнице, понимал, что его пациенты не станут здоровее, пока будут жить впроголодь; учительница в сельской школе не могла осуждать родителей, до срока забирающих оттуда детей, – в хозяйстве они нужнее…

Подавляющее большинство российской интеллигенции было убеждено, что во всех народных бедах повинно царское правительство, целенаправленно удерживающее крестьян в невежестве и нищете.  Многие  видели единственный способ искупить свою вину перед народом – уничтожить угнетающий его «деспотический режим».