При хане Узбеке Орда достигла пика своей силы и внутреннего порядка. Были подавлены все эмиры, противившиеся переходу в ислам, русские князья, когда их звал хан, на всякий случай писали завещания и наставления детям, стали безопасными и благоустроенными караванные пути, оживленная торговля велась от Китая до Европы…

При хане Джанибеке расцвет продолжился, но стали проявляться признаки ослабления центральной власти, а уже его сын, Бардибек, счел необходимым, при восшествии на престол, вырезать всех своих родственников (шестимесячного брата он убил лично, расшибив младенца о землю). Но беда пришла от самозванца, через два года убившего Бердибека и объявившего себя тоже сыном Джанибека. Отказавшийся признавать его ханом соратник убитого Бердибека Мамай захватил контроль в западной части Орды. Так же стали поступать и правители других ордынских улусов.

Дотоле единая Орда распалась, но кровавые схватки за малозначащий уже ее престол продолжались. Ехавший в Сарай претендент на трон был по дороге убит людьми самозванца, а того, в свою очередь, убил другой самозванный «сын Джанибека». Не прошло и полугода, как нового самозванного хана его эмиры выдали новому претенденту, который убил его вместе со всей семьей. Но и новый правитель прожил после этого недолго, вместе со своим младшим сыном убитый своим старшим сыном…

И тут в эту «замятню» вмешался Мамай, восставший против власти нового хана. Отцеубийца бежал за Волгу, где его тоже убили. А Мамай посадил на трон «своего» хана, внука Узбека. Но тот, в отсутствие Мамая, бросившегося подавлять восстание в Крыму, не смог защитить столицу от войска нового претендента, которого, в свою очередь, выбил оттуда новый соперник. Вернувшийся Мамай изгнал нового противника из Сарая и вместо умершего хана посадил на трон десятилетнего мальчика-чингизида. Того снова выбил из столицы вновь объявившийся претендент на престол, потом и его сменил новый «хан», и Мамаю пришлось еще дважды с боем брать столицу. А за Волгой появился новый, и на этот раз самый серьезный соперник, за которым стояла сила мощного правителя Хорезма, Тамерлана, — Тохтамыш.

«Русский» улус во время этой двадцатилетней ордынской «замятни» вел себя в отношении своего сюзерена лояльно — князья, не вмешиваясь в ханские разборки, возили в Сарай положенную дань, испрашивали ярлыки на княжения. Но, видя такие нестроения в Орде, начинали проявлять все большую самостоятельность. Например, Дмитрий Иванович (будущий Донской) не согласился с решением Мамая передать ярлык на великое княжение тверскому князю и заявил татарскому послу: «Князя Михаила на княжение в землю владимирскую не пущу, а тебе, послу, путь чист». Затем заключил с тверским князем договор о том, что тот не только признает московского князя «старшим братом», но и обязуется участвовать в войнах — как оборонительных, так и наступательных — против Орды. Московскому князю было, чем «прижать» тверского — Дмитрий выкупил находившегося в Орде заложником его сына — за огромные деньги, вдвое превышавшие ежегодную дань ордынцам с владимирского великого княжения.

Затем русское войско вторглось на среднюю Волгу, выгнало мамаевых ставленников и посадило там московских таможенников для сбора пошлин с торговых караванов. Дело явно шло к отказу от вассалитета…

Мамай, вынужденный постоянно подавлять восстания в разных концах своей распадающейся державы, обратился, наконец, к своему северному «русскому» улусу. В 1378 году на Русь была послана рать под командованием мамаевого полководца Бегича.

До этого, со времен батыева нашествия, войска Северо-Восточной Руси не рисковали сталкиваться с ордынцами в открытой, полевой битве. Еще год назад, в 1377 году, их рать, вышедшая навстречу татарам и намного превосходившая противника численностью, из-за собственной безалаберности была истреблена неожиданным нападением ордынской конницы на реке Пьяне. Теперь же, в битве на реке Воже, московскому войску под командованием Дмитрия Ивановича удалось нанести татарам страшное поражение — погиб весь командный состав ордынцев.

Через год, несмотря на то, что над его тылами уже навис Тохтамыш, Мамай решил собрать все свои силы для того, чтобы привести к былой покорности свой «русский» улус. Очевидно, он понимал, что традиционной татарской конной атаки будет уже недостаточно, поэтому в крымских колониях он нанял гэнуэзских тяжеловооруженных пехотинцев, которые в предстоящей битве должны были встать в центр его войска. Мамай надеялся и на помощь великого князя литовского, дружина которого вышла на соединение с ордынцами (хотя множество князей и бояр Великого княжества встали под знамена Дмитрия). На стороне Мамая должна была быть и рязанская рать (рязанцам некуда было деваться — их княжество было на самой границе Поля и его татары разоряли при каждом удобном случае). Однако, и литовская, и рязанские дружины стояли поодаль битвы и участия в ней не принимали.

Источники, из которых мы можем узнать о месте Куликовской битвы (под этим привычным нам названием битва впервые фигурирует в «Истории Государства Российского» Карамзина), о численности противостоявших войск, о ходе самого сражения не слишком надежны, изобилуют преувеличениями и поэтическими образами. Куликовское поле так до сих пор и не обнаружено, так что, и археология не в состоянии дать более объективных сведений о ней. Принято считать, что рати встретились на землях рязанского княжества (современная Тульская область) при тогдашнем впадении речки Непрядвы в Дон на свободном от леса Куликовом поле. Дмитрий встал в ряды большого полка, предусмотрительно поменявшись одеждой и конём с московским боярином, который затем сражался и принял смерть в облике и под знаменем великого князя. Татарский натиск прижал русских к реке, судьбу битвы решила атака засадного полка, после которой мамаево войско побежало. После недели отдыха и похорон обозы с уцелевшими воинами потянулись к Москве. А по дороге дружинники Ягайло и Олега Рязанского их грабили…

После этого героического эпизода история продолжила течение свое. Выстроившееся против Тохтамыша новое мамаево войско без боя перешло на сторону «законного» хана. Выстроить с ним новые, «на равных», отношения Дмитрию не удалось — новый хан сжег его столицу и восстановил вассальное положение Москвы в полном объеме. Но новый ордынско-московский договор не был лишь диктатом победителя — это был взвешенный комплекс условий: при восстановлении прежнего объема дани за ярлыком на великое княжение (т. е. за правом собирать ордынскую дань) уже не надо было ездить в Орду, ярлык переходил в наследственное владение московского княжеского рода. При этом разрешен был и «тверской» вопрос — княжество Тверское освобождалось из-под московской зависимости и платило татарскую дань самостоятельно.

Накануне своей смерти Дмитрий Иванович (Донской) написал в своем завещании: «А переменит [т. е. «лишит мощи»] Бог Орду, дети мои не имут давати выхода [дани] в Орду». Его же внук, Василий II, в своем завещании уточнил эту формулировку вполне «по-московски»: «А переменит Бог Орду, н моя княгиня и мои дети возмут дань собе…»