В 19 веке в новую жизнь в Северной Америке отправлялись из Старого света все больше европейцев. Как правило, это были люди бедные, потерявшие надежду своим трудом добиться благополучия у себя на родине, но готовые до седьмого пота работать на себя и свою семью.

Рабочие руки в освоенных восточных районах США были в большом дефиците, стоили они дорого, но многие иммигранты стремились работать на своей земле, собственными руками, по своему загаду на свой страх и риск. Земли на Восточном побережье были, в основном, разобраны но на Западе расстилались огромные, совершенно неосвоенные, безлюдные территории, которым, казалось, конца и краю не было. И иммигранты часто на последние деньги покупали пару лошадей, фургон, запас продуктов и отправлялись в долгий-долгий путь в неизвестность, оседая в местах, которые им нравились.

Но землю на Западе они не могли назвать своею — она принадлежала либо штату, либо, если штат еще не оформился, — федеральному правительству, и были поселенцы на этой земле лишь ее арендаторами. Нарастающий поток переселенцев требовал решить эту проблему раз и навсегда. Решил ее принятый Конгрессом в 1862 году Гомстед-акт [гомстед (homestead) — фермерский участок-усадьба, земельный надел из государственного фонда свободных земель].

По этому закону, каждый гражданин США, достигший 21 года, получил право на участок из федерального запаса неосвоенной земли площадью 60 гектаров. За пять лет он должен был построить на ней дом (любой, хоть землянку вырыть), обнести забором загон для скота и обработать 4 гектара пашни — и участок переходил в его полную собственность. Земля давалась бесплатно, надо было лишь заплатить 18 долларов за оформление документов.

Такое распределение земли определило облик американского Запада, образ жизни здешних людей. Здесь практически нет поселений, похожих на европейские деревни, фермерские семьи живут на своих частных участках далеко друг от друга. В центре округи обычно возникал небольшой городок, в котором была церковь, аптека, почта, салун, магазинчики. Жители выбирали судью и шерифа, которые поддерживали общественный порядок.

«Для успеха нужен был не только труд, но и удача. Моей семье повезло. Железная дорога подошла близко к их участку, и они смогли отвозить мясо в близлежащие городки. Между 1865 и 1880 годами, они увеличили свои земли до 800 гектаров. Но бабушка рассказывала, что у них не было школы, потому что было слишком мало детей в округе. Не было вечеринок и танцев, потому что дома стояли слишком далеко друг от друга. И она до самой смерти помнила чувство восторга, которое она испытывала в детстве, когда на вершине холма появлялась человеческая фигура.

Дружба, добрососедские отношения, ценились на вес золота. Однажды, в страшную метель, бабушка и ее младшая сестренка поняли, что не успеют дойти до своего дома, и постучались в дверь чужого. Метель продолжалась 3 дня. У хозяйки, одинокой женщины, кончились дрова и, чтобы согреть чужих детей, она сожгла всю свою мебель».

Сотни тысяч иммигрантов и жителей востока США ринулись осваивать безлюдные дотоле места. За время действия Гомстед-акта землю получили более двух миллионов семей, которые в девственной глуши начали жизнь «с чистого листа». 60% из них не выдержали этого сурового испытания — они продали свои участки и с этими деньгами уехали пытать счастья в других местах, в новых делах. А оставшиеся 40% и те, кто перекупил земли уезжавших, создали здесь самое эффективное сельское хозяйство мира, каковым оно остается и по сию пору.

На пути караванов переселенцев лежали бескрайние Великие равнины. Еще совсем недавно они признавались непригодными для жизни и хозяйства, но огромный, упорный труд осевших здесь фермеров превратил Великие равнины во «всемирную житницу». А перевалив широкий пояс Скалистых гор и пройдя безжизненные пустыни, самые упорные в путешествии переселенцы попадали в край с прекрасным климатом, подходящим для любого сельского хозяйства и для жизни — в Калифорнию.

Но там, где семьи покидали переселенческие караваны и садились на оформленные ими гомстеды, уже были чьи-то хозяйства. Прежде всего, «своими» эти территории считали крупные скотопромышленники, запускавшие свои стада кормиться на неогороженных степных просторах, где животные имели возможность быть на подножном корму и летом, и зимой. Гигантские стада одичавших быков перегоняли за сотни километров на бойни нанятые скотопромышленниками пастухи-ковбои [сow — «корова» и boy — «парень»]. Это были недавние европейцы, мексиканцы, и «черные» бывшие рабы, не имевшие ни имущества, ни другой работы. Их хозяева на дыбы вставали, когда на привычных пастбищах появлялись земледельцы-фермеры, иногда они нанимали «стрелков», которые угрозами и убийствами пытались согнать пришельцев с земли. Фермеры, также не расстававшиеся с оружием, объединялись и давали им отпор.

Проблемой для гомстедов были и индейцы, тысячи лет жившие по всему Дикому Западу. Постоянно враждовавшие между собой, их племена одинаково нетерпимо относились к поселившимся на их землях фермерам, нередки были нападения на отдаленные фермы и кровавые расправы с их обитателями. Поселенцы мстили индейцам с не меньшей жестокостью. Им на подмогу правительство присылало кавалерийские части, иногда вспыхивали настоящие сражения, в которых индейцам изредка даже удавалось побеждать. Эта борьба на просторах Дикого Запада могла длиться десятилетиями, если бы в нее не вмешались два роковых для «краснокожих» обстоятельства.

Во-первых, охотники-промысловики (и белые, и краснокожие) получили в свои руки более совершенные винтовки, и в прерии началось настоящее избиение бизонов, традиционной основы жизни множества индейских племен. Если в начале века численность бизонов в прериях оценивалась в 20-40 миллионов голов, то к концу 19-го века они исчезли из прерий почти совершенно (их насчитывалось не более тысячи). А с бизонами сошла на нет и жизненная сила воинственных племен коренных жителей Америки [сушеное бизонье мясо служило индейцам для зимних запасов, их шкуры шли на обувь и одежду, палатки-вигвамы и седла, из костей делали посуду, ножи; из сухожилий — тетивы, нитки, из волос — верёвки; помёт служил топливом, из копыт вываривали клей].

Во-вторых, индейцев Северной Америки поджидала от белых та же беда, которая подкосила коренных обитателей Южной Америки и Австралии — инфекционные болезни, к которым выходцы из Старого света были маловосприимчивы, а для народов и племен, иммунитета от них не имевших, превратившиеся в глобальную катастрофу [иммунитет (хотя и неполный) от многих болезней был получен скотоводческими народами от одомашненных животных, американские же индейцы, как и австралийские аборигены, скотоводством никогда не занимались]. Корь, грипп, малярия, холера, оспа, чума — смертность от них среди американских аборигенов достигала 90%. Из-за участившихся контактов с белыми поселенцами племена, в которые проникали бациллы этих болезней, вымирали чуть ли не поголовно.

Сломленные этими бедами и постоянно теснимые переселенцами остатки индейского населения принудительно выселили в отведенные им резервации, где они могли жить по собственным законам и не контактировать со все возрастающим вокруг переселенческим валом.

А переселение белых на Дикий Запад, начавшись с едва заметных ручейков в начале века, в последней его трети превратилось в мощный поток благодаря окончанию грандиозного проекта, начавшегося подписанием Авраамом Линкольном Pacific Railroad Act о строительстве Трансконтинентальной железной дороги. Две железнодорожные компании начали постройку рельсового пути навстречу друг другу, и через семь лет, в 1869 году, в шпалу был забит «золотой костыль», соединивший восточное и западное побережья США. Тяжким походам караванов переселенцев-гомстедов пришел конец — с восточного до западного побережья людей и грузы стало возможным перебрасывать всего за шесть дней.

Продолжавшееся быстрыми темпами железнодорожное строительство, бурный рост городов и населения на западе США уже к концу 19 века фактически ликвидировали само понятие «Дикого» Запада, которое осталось лишь в исторической памяти американцев.