Георгий Федотов о становлении личной свободы в Реформации
«Не следует… представлять дело таким образом, что провозглашенный Лютером принцип свободного толкования Библии сыграл… революционную роль [в развитии свободы]. На самом деле авторитет католической Церкви был сейчас же заменен авторитетом новых пророков… Фанатизм новых сект нисколько не уступал нетерпимости старой Церкви. Протестанты жгли и вешали еретиков с не меньшим усердием, чем католики… Менее всего можно было ждать признания свободы со стороны религиозных радикалов»;
«Но для судеб свободы имел огромное значение тот факт, что в Англии… господствующее «англиканское» исповедание не смогло стать религией всего народа. Религиозная буря, поднявшаяся с начала XVII столетия, привела… к образованию множества сект, боровшихся страстно, но безуспешно за господство»;
«Английская революция, или, правильнее, гражданская война, не принесла ничего для свободы — ни религиозной, ни политической. После тирании Кромвеля Англия вернулась к исходной точке, к реставрации Стюартов с прежними темами борьбы: Церковь и секты, король и парламент. Свобода пришла вместе с терпимостью,.. когда выяснилась невозможность объединения Англии…
Почти то же мы видим и в Америке. Здесь не англиканская церковь, а конгрегационалисты или пресвитериане пытались установить режим вероисповедного единства в отдельных колониях. Удушливая атмосфера нетерпимости Новой Англии была не лучше старой: в Коннектикуте вешали квакеров. Однако дробность сект и их чересполосица заставляли создавать островки свободы для совместной жизни иноверцев: таков Род-Айленд.
Так постепенно создавалась свобода, или ее оазисы, в мире нетерпимости, принимались не принципиально и не радостно, а по необходимости — как неизбежное зло. Но уже «из необходимости создавалась добродетель». На перекрестках духовных дорог встречаются люди — и число их растет, — которые утверждают свободу как принцип, которые исповедуют религию свободы. Для этих избранных умов… свобода неотъемлема от христианства. И тезис этих утопистов, заблудившихся в жестокий век религиозных войн, восторжествовал. Свобода оказалась практичнее насилия. Принудительное единство грозило бесконечной войной и гибелью культуры; свобода ее спасала»;
«Терпимость поневоле мало радует… По счастью христианская свобода имеет более глубокие корни, чем практическую безвыходность. Прошли века, и убеждение немногих утопистов времен Реформации вошло в плоть и кровь большинства христиан».